Воспоминания
Эвакуация и бегство

Ленинградская блокада
Видео

Вайнер (Козыренко) Ирина

ПАМЯТЬ ВОЕННОГО ДЕТСТВА

Появилась я на свет — 13 января 1940 года в молодой семье красавца, балагура, души компаний, украинца Козыренко Василия Григорьевича и нежной, милой, кубанской казачки Новосельцевой Зинаиды Пименовны. Судьба моего отца  Василия была тягостной и безжалостной. Отец его погиб в Гражданскую войну, а в 1922-ом голод погнал семью отца с Украины на юг. Его мать, с пятилетней сестренкой на руках, бросила одиннадцатилетнего Василия на вокзале Сталинграда и пропала из вида на долгие-долгие годы. И лишь много лет спустя, когда Василий был уже женат, она вдруг отыскала его и предъявила претензии на материальную помощь…

А тогда, на вокзале, плачущего мальчишку подобрал дежурный милиционер и определил его в детский приемник. По окончании начальной школы, Василия отправили на учебу в мореходку. Получив специальность моториста, был направлен на работу в Каспийскую флотилию.

Семья моей мамы бежала с Кубани из когда-то богатой станицы Вешенской, спасаясь от голода в 1921 году. Там три года подряд свирепствовали засуха и отряды продразверстки. Семья была многодетной. Из 12 детей остались в живых шестеро, четверо сыновей и две дочери, одна из которых, в дальнейшем и стала моей мамой. Остальные дети умерли от болезней, голода и лишений по дороге бегства. Мужа бабушки расстреляли коммунисты, как середняка, имевшего свое крепкое хозяйство. Дед взял бабушку с достойным приданным, так как она была из состоятельной семьи приволжских немцев. Брат её владел портом в Астрахани.

С большим трудом остатки семьи добрались до Баку и остались в нем на постоянное  жительство. Невозможно представить себе те страшные беды, которые пришлось пережить многодетной семье… Мама с десяти лет мыла и стирала на состоятельных людей вместе с сестрой и бабушкой.

Когда мама вышла замуж за отца, они поселились в небольшом двухэтажном доме у подножия Шуланского маяка Апшеронского района. Первый этаж дома занимала радиорубка, а второй наша семья.

К началу войны нас, малых детей в семье, было уже трое: — Брат Геннадий 1935 г.р., сестра Фаина 193 8г.р. и я, совсем ещё крохотная малышка.

По тем временам, а это был 1934 год, семья считалась обеспеченной.Отец дополнительно исполнял обязанности инспектора охотничьих угодий. Жизнь здесь походила на маленький рай с морскими рассветами и закатами, с разнообразием живой природы. Казалось, что ничто не сможет потревожить и разрушить достаток и налаженный быт семьи. Но…..

Грянул тревожный гул набата… В день рождения мамы — 22 июня 1941-го по репродуктору разнеслась страшная весть о начале самой жестокой войны ХХ века, Второй Мировой… А она, рыгнув кровью, начала свое беспощадное шествие по великой стране. Жители юга надеялись, что война не дотянется своими смертельными щупальцами до южных районов, но надежды их не оправдались. Отголоски войны докатились и до нас…
Отец на катере транспортировал военных по морю к Волге ближе к линии фронта. В 1943 году после Сталинградской битвы пришло извещение: — «Ваш муж, Козыренко Василий Григорьевич, пропал без вести»…

В начале сорок второго район Шуланского маяка и близлежащего поселка были объявлены военной зоной. Началась срочная эвакуация жителей. Маме, с тремя маленькими детьми, выделили угол в помещении военной казармы. Большая комната была разделена на несколько частей простынями. В каждом таком отсеке проживали беженцы. На выделенной нам половине поместилась двуспальная кровать, тумбочка и табурет, сделанные руками отца, а также небольшой стол и четыре стула. На кровати спали мы, вчетвером, укладываясь поперёк неё. Это была вся мебель, которую маме удалось вывезти с собой, зато других вещей было более чем достаточно. Одежда, посуда, постельное белье, пуховые перины, одеяла, подушки — все это накопленное годами добро было сложено в мешках стоящих у стены. На кровать мама положила две перины, пуховое одеяло и четыре подушки.

В скором времени маму трудоустроили на цементный завод, где она таскала тридцатикилограммовые мешки с цементом. Ей обещали отдельную комнату в ведомственном доме. А пока, живя в казарме, мы были представлены сами себе. Шестилетний Генка с утра до вечера носился по улицам. Мы с сестрой оставались одни и, сидя на кровати, с нетерпением ожидали прихода мамы, которая приносила с собой ничтожный паек, вернее то, что она не доедала в столовой, и делила эти крохи на троих. Эвакуированная из Ленинграда молодая женщина, жившая рядом, за занавеской, подружилась с мамой. Она постоянно выражала ей свое сочувствие и сострадание. Однако оно оказалось показным и коварным.

Однажды, когда Генка бегал где-то по улице, а мы с сестрой крепко спали, соседка со своим любовником вынесли все вещи. Осталась постель, на которой спали мы, пустая тумбочка и табуретка. Удар оказался слишком тяжелым и непоправимым. Воровку так и не нашли. Однако надо было как-то выживать. Одну перину мама обменяла на полкиловую банку пшеницы, а больше менять и продавать было нечего.

В то время шло ускоренное уплотнение квартир, так как надо было размещать прибывающих в Баку беженцев.

В поселке им. Петра Монтина, где проживали, в основном, служащие летной части, стояло несколько ведомственных домов, имеющие непосредственное отношение к цементному заводу. В одном из них, в трехкомнатной квартире, маме выделили шестиметровую комнатку. В квартире проживало ещё две семьи. В комнатке поместились две солдатские койки и, оставшиеся после ограбления, тумбочка и табуретка. Из воинской части выдали два комплекта постельного белья. Маме удалось продать двуспальную кровать и на вырученные деньги купить для нас кое-какую поношенную одежду. Вода в дом не поступала. Её носили ведрами со двора. Там находился противопожарный кран, с которого брали воду, и бассейн, заполненный водой. Мы с сестрой оставались одни без присмотра. Брат пошел в школу. Однажды сестра играла на краю бассейна и, не удержавшись, упала в воду. Женщина, пришедшая  за водой, увидела кусок плавающей ткани и, схватив её, потащила на себя. Так, совершенно случайно, была спасена моя сестра, но после этого она стала заикаться и кричать по ночам…

В это же время от непосильной работы у мамы произошло опущение внутренних органов и её срочно, по медицинским показаниям, перевели на более легкую работу. Судьба вдруг сжалилась над ней. В заводской столовой оказалось свободное место посудомойки. Профком завода помог ей получить более просторную комнату, девятнадцать кв. метров, причем, в двухкомнатной квартире. Однако жизнь в ней превратилась в кромешный ад. Соседями оказалась цыганская семья. Они, как могли, издевались над беззащитной женщиной с малыми детьми. Мочились в суп, бросали гвозди и разные гадости. Однажды вскрыли гвоздем висячий замок на дверях нашей комнаты и украли хлебные карточки на целый месяц. Угроза смертельного голода мертвой хваткой схватила нас за горло. Мама хотела покончить с собой. Но у неё была верная, боевая по характеру подруга, беженка с Украины, Лихобабина Екатерина. Она сумела вовремя предотвратить страшную трагедию и некоторое время даже жила вместе с нами. Не видя выхода из создавшегося положения, мама решила послать нас просить милостыню. Мне было всего четыре года, но я все это помню… Воспоминания и по сей день не оставляют меня и порой сердце кричит от боли.

Я, маленькая девчонка, категорически отказывалась идти с братом и сестрой просить милостыню. Уже тогда у меня стал проявляться упрямый характер. Брат с сестрой умоляли пойти с ними и лишь стоять впереди них, а просить милостыню, мол, будут они. Брат уговаривал, когда люди увидят тебя, такую маленькую, то сжалятся над нами и, может быть, подадут чего-нибудь… Из-за резкого нарушения обмена веществ, происходящего на почве голода в моем организме, у меня замедлился рост, и в костной системе начали происходить патологические изменения. Однако внешне они оставались невидимыми. При очередном медицинском обследовании детский врач поставил диагноз – «Сердечная недостаточность». Рекомендовалось срочное санаторное лечение с выездом в Пятигорск. Но шла война, и кто мог позволить себе такую роскошь?

А мама, чтобы как-то справиться с голодом, соскребала  объедки с тарелок перед их мытьем, сливала в банку и приносила домой. Заведующий столовой, зная о тяжелом положении своей работницы, закрывал глаза на эти нарушения, искренне жалея несчастную женщину. Помню, как мы частенько сидели за заводской столовой на краю оврага и ждали, когда мама вынесет нам противень с трубчатыми бараньими косточками. Мы их облизывали, но они были совершенно голыми. Брат разбивал булыжником кости и высасывал костный мозг. Сестре удавалось разбить несколько штук, а у меня ничего не получалось. Я плакала и просила их поделиться со мной хоть одной косточкой, но голод был страшнее моих слез.

Тетя Катя, подруга мамы, добилась для меня через заводской профком место в ведомственном детском саду. Он находился у нас во дворе, в соседнем жилом доме на первом этаже. Детский сад занимал помещение двух двухкомнатных квартир. Количество мест в нем ограничено, поэтому попасть в него было очень трудно. Кроме того, тетя Катя помогла маме добиться и обмена комнаты. Правда, на комнату меньшего размера в этом же доме, но в другом подъезде. Таким образом, нам удалось избавиться от ужасного цыганского соседства, от которых поступали постоянные угрозы. Состояние моего здоровья стало постепенно улучшаться, так как я получала нормированное трехразовое питание.

Однако несчастье не заставило себя долго ждать, и с новой силой обрушилось на нас…

Мама с утра до вечера находилась на работе, поэтому в обязанность старшего брата входило получать хлеб по карточкам. Закончилась война, но карточная система ещё не отменялась. Первого марта сорок шестого, брат, как всегда, пошел за хлебом, захватив с собой хлебные карточки за месяц. Привоз хлеба по неизвестной причине задерживался. Образовалась огромная очередь. К брату подошел мальчишка, чуть постарше его и предложил поиграть в догонялки. Видя, как брат крепко сжимает в кулаке драгоценные карточки, он предложил ему положить их на бордюр и прикрыть камнем. Брат так и сделал. Быстро пробежав один круг, мальчишка-вор схватил карточки и был таков…

И опять зловещий голод вполз в дом. Мама слегла с высокой температурой. Она была настолько истощена, что походила на живой скелет. Мы плакали и постоянно просили есть. В детсад я уже не ходила, там была только младшая группа до пяти лет включительно. Тетя Катя от столовой продавала пирожки с ливерной начинкой у оживленной проезжей трассы. Невероятно как, но ей удавалось сэкономить несколько пирожков и принести нам. Она приходила поздним вечером, и мы терпеливо ждали её, так как не могли заснуть от голодных спазмов в желудке. Брат бегал по окрестностям, собирая травы и отбросы от овощей, чтобы сварить из них похлебку.

Маму забрали в больницу с диагнозом «Брюшной тиф» в тяжелой форме. Жизнь её висела на волоске. Брата на время забрала к себе бабушка. Она тоже не в состоянии была прокормить троих внуков. Тогда по ходатайству соседей нас с сестрой определили в детдом №19 для девочек. Он размещался в здании старой школы и стоял прямо напротив центрального городского кладбища, что вызывало у нас страх и ужас. Часто по ночам из развалин стоящего неподалеку дома неслись женские крики, горели костры и мелькали мужские тени…

Воспоминания, связанные с этим детдомом, словно кошмарный сон, заставляют, и сегодня меня содрогаться … Сотрудники детского дома занимались коллективным воровством. Все, что только можно было вынести из него — продукты, одежду, постельное бельё, мебель, все перекочевывало в их дома. Кормили нас пустой похлебкой, в которой плавало несколько вермишелей и кусочки нечищеного картофеля. Хлеб выдавали по маленькому кусочку. Чувство голода не покидало нас ни днем, ни ночью. Фактически мы были беспризорными. Днем мы расползались по окружающей нас территории и обшаривали мусорные баки. Боже, какое счастье светилось на лицах девчонок, когда кому-то из них удавалось найти в мусорном ящике ржавые селёдочные головки или ещё что-нибудь из съестных отбросов. Остальные, глядя на них, с завистью глотали голодную слюну. Однажды под балконом жилого дома я увидела остатки супа с коричневой фасолью вылитого из окна. С какой жадностью я набросилась на находку и стала торопливо собирать фасоль с асфальта. Я, не прожевывая, заглатывала её, боясь, что вдруг кто-нибудь из девочек увидит и отнимет мою добычу.

Результат оказался более чем плачевным… Я получила тяжелое пищевое отравление. Больница. Критическое состояние, но врачи вытащили меня с того света, а так хотелось умереть, чтобы навсегда избавиться от постоянного мучительного чувства голода. Мало того, после больницы я была жестоко наказана. Восемь часов, без еды, простояла на коленях в назидание другим. Мы сочинили даже песенку про этот жуткий детдом, в котором пришлось промучиться десять месяцев:

На горе крутой
Детский дом стоит,
В этом доме сироты живут.
Избивают их, издеваются,
И по ложечки каши дают…

Голодное детство оставило в памяти моей глубокие рубцы. Голод серьёзно повлиял на мое развитие. В школу пошла позже обычного. Первые годы учебы проходили очень тяжело. Оставалась на второй год.

Winer1

Прожила в детском доме я десять лет. И, надо признаться откровенно, что безгранично благодарна тому бесценному вкладу, который вложили в меня, в мое воспитание замечательные воспитатели детдома №18. Память моя продолжает хранить их светлые образы…