Воспоминания
Эвакуация и бегство

Ленинградская блокада
Видео

Каган Дина

ИСТОРИЯ ИСХОДА

«…. не знаю, не спрашивал родителей.

Многого не спрашивая, жил без любопытства
к прошлому, к родительской жизни.

Иногда они что-то хотели рассказать, но наталкивались
на мое безразличие и умолкали.

Примерно то же самое я получаю ныне от внука.»

Д. Гранин. «Причуды моей памяти».

Наша семья — папа Каган Лазарь Менделевич, мама — Кунина Софья Ефимовна, я – Дина, 1929 г. рождения и сестренка Лина – 1935г. рождения, с 1932г. жила в районном центре Витебской области г. Лиозно. Там и прошло мое довоенное детство.

В воскресенье, 22 июня, с утра наша школа (я тогда закончила 4-й класс) торжественно маршировала по улицам городка — и вдруг вся мирная жизнь кончилась… Мы, дети, не очень понимали, что же будет дальше. Я, во всяком случае, не помню разговоров в доме на эту тему. Тем более при детях. В это время на экраны выпустили фильм Рошаля «Семья Оппенгейм» и я , как и многие ( родителям было некогда), с ужасом увидели, что творится в Германии. Понять все это было невозможно.

Жили мы почти в центре Лиозно в 2х комнатной квартире с общей кухней с соседями Козловыми, очень дружно. У них был сын Митя, лет 16-17-ти, близнецы Нина и Володя лет 13-ти (как я завидовала им, когда они на год раньше меня стали носить красный галстук) и маленькая Валечка, которая родилась дней за десять до войны.

В первые дни войны Лиозно еще не бомбили. Мы с девочками еще играли, лежали на травке на берегу нашей речки и я, глядя на голубое небо с легкими белыми облаками ( эта картинка и сейчас у меня перед глазами) сказала, что не могу представить, что с этого неба полетят бомбы. Больше не могу вспомнить никаких своих мыслей и переживаний – то ли мыслей не было, то ли память отказывает.

Мой папа в последние 2-3 года перед войной был вторым секретарем райкома партии. Он и до войны приходил домой очень поздно (и тогда уже не разрешал мне выдергивать седые волоски – их становилось все больше), а тут мы его почти п ерестали видеть.

В начале июля нам сказали собирать вещи, т.к. на вокзале стоит состав, в котором один из товарных вагонов выделен для семей партийного и хозяйственного актива Лиозно. Мой личный багаж – почтовые марки, довольно редкие, которые присылали мне мамины родственники из Ленинграда, и мандолина, на которой я играла в нашем школьном струнном оркестре. Помню, что было жаль бросить красивые гранитные осколки, мое детское увлечение.

Помнится, это было числа 10 июля. Мы успели доехать до станции Рудня, примерно в 10-15км от Лиозно, и там попали под бомбежку. Все выбежали из вагонов и побежали по заболоченному лугу к какому-то кирпичному зданию. Мама потом вспоминала, что я сняла туфли, чтобы не испортить их, и бежала босиком. Несколько вагонов в нашем составе пострадали от бомбежки. Когда самолеты улетели, мы и Козловы вытащили свои вещи из вагона и остались на перроне, неизвестно чего ожидая. Сейчас уже некого спросить, на что мы надеялись. Да вряд-ли кто-нибудь мог на это ответить. Через некоторое время на телеге приехали из Рудни родственники тети Ани Козловой, хотели забрать всех нас к себе. Никто не мог представить, что и Рудню скоро захватят немцы.

Но случилось чудо – из Лиозно пришла грузовая машина, полуторка, в которой была семья районного прокурора – дело в том, что его жена буквально накануне родила сынишку, поэтому не могла уехать поездом вместе со всеми, Приехал с ними и мой папа.

Машину выделили нам, т.к. она не годилась для армии, работала не на бензине, была газогенераторной(там было два больших цилиндра, в которые загружались и поджигались деревянные чурки), Шофер должен был отвезти нас куда-нибудь в тыл и вернуться обратно. Как добирались обратно в Лиозно папа и прокурор- не знаю, тогда после войны как-то не расспрашивали, а теперь и спросить не у кого…

Мы все уговаривали тетю Аню Козлову с ребятами тоже уезжать с нами, но она отказалась, т.к. Митя, ее старший сын ушел куда-то искать какой-нибудь выход из положения, В скобках скажу, что Володю Козлова забрали служить в полицию, поэтому они там и выжили. Потом Володя отсидел 10 лет. После войны мы навещали их в Рудне и они – тетя Аня с Ниной, приезжали как-то в Витебск, где жили родители.

Мы разместились в кузове, жена прокурора с малышом в кабине. Доехали мы до Тульской области, увидели еще не разрушенную фашистами Ясную Поляну. Нас направили в г. Плавск, поселили в небольшой комнатке в частном доме и мы начали обживаться. Я даже пыталась узнать, есть ли в ближайшей школе струнный оркестр. Но через несколько дней – второе чудо – водитель, наш спаситель, вернулся – он не смог уже доехать до Лиозно, и повез нас дальше- сначала в Саратовскую область, где нас почему-то не приняли, потом в Пензенскую, в райцентр Земетчино, Там мы и прожили в застекленной веранде первый год войны. Там был маленький столик, за которым я и готовила уроки, и большой сундук, на котором мы спали, почти не раздеваясь, чтобы не замерзнуть. У хозяев была большая плита, на которой и мы варили себе еду, и около которой в большом тазу или корыте мама нас мыла. Не могу сказать, что мы недоедали – вернее, не помню, ведь и до войны мы питались далеко не досыта, особенно родители. Но у мамы была язва двенадцатиперстной кишки и была угроза прободения. Мама объяснила мне, что я должна делать, чтобы ее как можно быстрее уложили в больницу. К счастью – обошлось.

В Земетчино я первый раз услышала, как мальчишка дразнил мою сестренку Лину – «ты еврейка, еврейка!», на что малышка ответила –«а ты русский». Были и приятные моменты — весной за окном распустилась липа с незабываемым ароматом и вкусными почками. И еще – у хозяев в большой комнате был шкаф с небольшим количеством книг, мне разрешали их брать и читать.

Мы с папой, который чудом сумел дойти до какой-то воинской части и был на фронте, нашли друг друга через Ленинград, где оставались мамины сестра и брат. Через Ленинград нашел нас и дядя Вася Козлов и узнал, что его семья осталась в Рудне. Тогда такая связь работала быстрей Бугуруслана.

В 1939 году у нас в Лиозно появилось много беженцев – евреев из Польши (один из них организовал в нашей школе струнный оркестр, в котором и я два года играла на мандолине). В праздники хор, оркестр, танцевальные номера и художественное чтение всегда участвовали в концертах, в которых я принимала активное участие.

Как сложилась судьба польских евреев, смогли ли они как-то уйти еще раз от немцев- не знаю. Мне стыдно, что в свое время я не пыталась кого-нибудь расспрашивать, разыскивать – хотя, не зная ни имен, ни фамилий, вряд ли я могла что-то узнать. И в литературе о войне до сих пор, кажется, нет упоминаний об этих людях.

Особенно больно за семью Давида Шагала (двоюродного брата Марка Шагала), у которого стриглось и брилось все население Лиозно, и с младшей дочкой которого, Шифрой, мы играли – они жили напротив нас. Их близкие родственники- сестры и племянники Марка Шагала, жившие в Ленинграде, к которым я обращалась, не знали (или не хотели знать) по-моему даже об их существовании. Впрочем, их можно понять, ведь многие годы нельзя было обнаруживать свою связь с эмигрантом.

И совсем тяжело говорить о мамином отце и его второй жнее, и папином отчиме и его дочери, зверски замученных фашистами.

Я рассказала здесь только о том, что сама знала и запомнила с детства. Теперь я уже знаю, что вся семья Давида Шагала (в том числе и моя подружка Шифра) и их многочисленные родственники были расстреляны немцами в Адаменском рву. Их имена вписаны в скорбный список.

Кроме того из воспоминаний Бориса Чернякова, чудом спасшегося тогда от расстрела, я узнала, что в конце июня был подан состав для всех жителей, желающих уехать. Многие тогда даже погрузились в вагоны, но после известного выступления « великого вождя, отца народа», в котором он сказал, что не надо поддаваться панике, да и агитации некоторых сверх сознательных «умников» многие люди так и не смогли воспользоваться этой возможностью. Надеюсь, что польские евреи-беженцы, которые хорошо понимали, что их ждет с приходом фашистов, сумели все-таки спастись.

Интересно, что с Борисом Черняковым мы учились в одной школе (он на класс старше), а познакомились только здесь в Израиле, в 1993г., благодаря передаче Шуламит Шалит. При первом же телефоном разговоре Борис узнал мой голос – помнил, как я читала со сцены стихи Квитко… А при встрече оказалось, что на фотографии отличников начальных классов, снятой для статьи в районной газете о нашей школе, мы с Борисом стоим рядом. Так как у меня было два экземпляра этого снимка, заказанного мамой – один я с удовольствием отдала Боре.

Я считаю, что должна рассказать про «исход» своего отца, Кагана Лейзера Менделевича, буквально в последние дни (или часы?) перед приходом фашистов. Историю эту мы узнали от него после войны, но сам он рассказать о ней уже не может. Последние 2-3 года он работал вторым секретарем райкома партии Лиозно. Партийное руководство из Минска, захваченного в первые дни войны переехало сначала в Витебск – он был примерно в трехстах километрах восточнее Минска, а потом вместе с областным, Витебским, переехали в Лиозно – оно было примерно в 40 км. юго-восточнее Витебска.

В один из дней начальство разрешило сотрудникам райкома уйти на ночь по домам, а утром, когда они вернулись в райком – республиканского начальства там уже не было. На следующий день то же повторилось и с областным, Витебским …. В райкоме была одна легковая «ЭМКа» и все три секретаря с шофером уехали на ней. Еще чудо, что высшее начальство не «увело» у них эту машину. Они добрались до г. Демидов Смоленской области и заночевали – первый секретарь с шофером в одном дворе, папа с Гальченко, 3-им секретарем – в соседнем. Утром они не обнаружили ни машины, ни ее пассажиров. К тому же в машине осталось пальто Гальченко со всеми его документами. Они пошли пешком, и когда с трудом (у папы было больное сердце, а Гальченко вообще почему-то еле шел, просил его бросить) добрались до какой-то воинской части, папе пришлось доказывать, что его спутник такой же, как и он, офицер запаса.

Папа прошел всю войну, к счастью без серьезных травм, демобилизовался в 1947г.

Году в 43-44-ом , когда мы уже жили в Молотовской (Пермской) области, мама случайно встретила в городе того райкомовского шофера, который благополучно избежал и оккупации, и фронта. Шофер ничего не мог сказать, как и где они «потеряли» своих спутников. Жаль, что я забыла фамилию первого секретаря, этого «настоящего коммуниста».

К счастью к тому времени мама уже знала, где находится папа, а о подробностях своего «исхода» он рассказал нам позже, после войны.