Воспоминания
Эвакуация и бегство

Ленинградская блокада
Видео

Хитрик Людмила

До войны мы жили в большом и красивом городе Воронеже. Наша семья: папа
— работник райкома партии, мама — медсестра, брат, ученик 3-го класса и я — 4 года. Когда началась война, папа ушел добровольцем на фронт.
Мама работала медсестрой в тюремной больнице при НКВД. Придя с очередного дежурства, она сказала, что их учреждение эвакуируется срочно за Урал вместе со всем персоналом и детьми. Взять с собой можно только самое необходимое. Помню, как мы с братом сидели почему-то одетые в теплые пальто, рядом упакованные чемоданы.
На вокзал мы ехали в грузовике вместе с женщинами и детьми. Нас всех определили в большой товарный вагон с нарами в три ряда и маленьким оконцем наверху, большие задвигающиеся двери. У одной из стен откидной стол, а посередине круглая железная печка с выведенной наружу трубой.
Состав, в котором мы ехали, был большой. В одних вагонах были наши раненые бойцы, в других под военной охраной пленные немецкие офицеры. Поэтому весь медперсонал работал в обычном режиме. Мы больше стояли, чем ехали, пропуская встречные составы в сторону фронта.
Если останавливались вблизи какой-то станции, женщины пытались купить какой-то еды и воды набрать, пролезая под вагонами, рискуя жизнью. Не раз случалось, что они отставали от поезда, тогда в нашем вагоне раздавался громкий плач. Но мамы каждый раз догоняли нас. К месту нашей эвакуации мы добирались несколько недель. Искупать детей или вымыть голову не было возможности. Было уже очень холодно.
Наконец-то мы приехали и выбрались из вагона. Нас расквартировали в какой­то маленькой деревне Омской области. Нас с братом и мамой поселили у старенькой бабушки Прохоровны. У нее была корова, и она нас поила молоком. Маму и других женщин на дежурство забирали зимой на санях, а летом — на телеге. Брат ходил в школу в соседнее село, а я оставалась с Прохоровной. Тетрадей для брата купить было негде, их выдавали по несколько штук в школе. Мама сшивала тетради из старых газет, писали в промежутках между печатными строчками. Перьевые ручки, карандаши и другие школьные принадлежности доставали с большим трудом. Вместо портфеля — сшитая мамой из какой-то темной материи сумка с лямками через плечо.
Зимой морозы доходили до минус 40. Снега было так много, что утром трудно было открыть дверь. Мы с детьми катались с горки. Летом было хорошо: в лесу ягоды, грибы, брат с гордостью приносил домой пойманную рыбу.
Письма от отца приходили редко, мама часто плакала. И только зимой 1944 года мы узнали, что он был тяжело ранен на Украинском фронте, долго лежал в госпитале, потерял на один глаз зрение, был комиссован.
В Николаеве во время массовых расстрелов евреев погибли мамины родственники и знакомые. Сам отец родом из Архангельска, война забрала четырех его братьев, оставив их семьи без кормильцев. Мать моей мамы Фрида пережила Ленинградскую блокаду, потеряв родных и близких людей.
А в Херсоне чудом остались в живых двое родственников мамы, и отец решил, что мы обоснуемся в Херсоне. Мы, вернувшись из эвакуации, встретились с ним поздней осенью. Отцу как инвалиду войны дали маленькую полутемную квартирку без всяких удобств, но и это было уже счастье. Он устроился служащим в какую-то контору, а маму приняли в родильный дом медсестрой. Брат, с детства мечтавший стать моряком, окончил Херсонское мореходное училище и уехал по распределению на Дальний Восток. Вспоминаю послевоенные годы, в школе всего не хватало. Зимой в классе было холодно, мы сидели в пальто и шапках. Но зато в 1-4 классах на большой перемене дежурные приносили каждому ломтик черного хлеба, намазанного каким-то повидлом, сделанным из свеклы. Запивали сладковатым бледным чаем, зато зимой горячим.
Сейчас живу в Израиле.

 

Из книги «Гонимые войной. Воспоминания бывших беженцев Катастрофы,
проживающих в городе Ашдоде (Израиль)».
Издано организацией «Беженцы Катастрофы», Израиль, Ашдод, 2015 г.