Воспоминания
Эвакуация и бегство

Ленинградская блокада
Видео

Шлейфман Ион (Ионя)

Я ВИДЕЛ, КАК В МОРЕ ХОРОНЯТ ЛЮДЕЙ

Шлейфман Ионя Львович, родился 26.10.1937 года в Киеве.

Мой отец, профессиональный художник, был инвалидом и работал в тресте «Укрфото». С начала войны Киев регулярно бомбили, и мама со мной пряталась в бомбоубежище. Мне было четыре года. Однажды во время тревоги мы были далеко от дома и быстро бежали к бомбоубежищу. Я споткнулся, упал, ударился подбородком о землю и зубами прокусил насквозь свой язык. Мама отвезла меня в больницу, где мне без наркоза зашили язык, после чего он у меня выпадал изо рта в течение длительного времени. В августе 1941 года мы эвакуировались из Киева в Казахстан. Вблизи станции Ромоданы наш поезд атаковали немецкие самолеты. Поезд остановился, мы выскочили из вагонов и стали прятаться в кустах. В один из вагонов попала бомба, и он загорелся. Было очень страшно.

Наш поезд прибыл в Астрахань, и мы добирались до морского порта. Я очень боялся ехать по мощёной неровной дороге, которая круто спускалась вниз. Затем нас погрузили на небольшие пароходы, и мы вышли в море. В открытом море были очень большие волны и качка. Каждый день по несколько человек умирали от качки, и их трупы на моих глазах выбрасывали в море. Я этой страшной картины не могу забыть по сей день. Мы пересекли Каспийское море и прибыли в Гурьев. Оттуда нас расселяли по разным деревням Гурьевской области. Сначала мы поселились у одной хозяйки, которая очень любезно нас приняла, и наша жизнь была относительно хорошей. Но весной 1942 года начал разливаться Урал, и, в связи с тем, что нашу деревню вот-вот должно было затопить водой, нас в срочном порядке переправили в другую, более безопасную деревню.

На переправе наш верблюд круто завернул, и телега, на которой я сидел, перевернулась. Я упал в ледяную воду. Сильным течением меня отнесло на сотни метров, где я попал в рыбацкие сети. Все наши вещи упали в воду и исчезли. После этого купания я заболел, стал заикаться, и у меня испортилось зрение. В новой деревне наша жизнь резко ухудшилась. Правда, там нас поселили в домик-мазанку из глины и соломы, но там не было никакой еды. Мы все голодали. Нам выдали огромную бочку селедки — и всё! Не было ни крупы, ни хлеба. Эта деревня находилась в Баксайском районе Гурьевской области, и в ней мы прожили с весны 1942 г. до осени 1944 года.

Моя мама летом собирала какие-то корни в поле, высушивала их, и мы это ели зимой. Селедку вымачивала в воде и варила суп, который я терпеть не мог из-за приевшегося привкуса селедки. В детском садике, куда я ходил, выдавали в день один ломтик хлеба и стакан молока. В этой же деревне нас обокрали, у отца украли 6000 рублей, хотя все равно ничего купить за них нельзя было, потому что ничего не было.

Мой отец хотел работать и устроился завклубом без зарплаты. Он нарисовал на стене актового зала огромную картину в два этажа–Ленина с девочкой на руках. Это так понравилось руководству района, что его отправили в Гурьев на конференцию по обмену опытом. Он уехал осенью и пропал… Вернулся через несколько месяцев из госпиталя с отрезанными па ногах пальцами. Оказалось, что после конференции он не смог выехать обратно, так как все проселочные дороги замело снегом,и машины перестали ездить. Добраться домой можно было только на верблюдах. Один казах сказал ему, что он будет ехать в нашу сторону через месяц и отвезет его на верблюде, если отец даст ему один килограмм махорки. Мой отец целый месяц подбирал окурки на улицах Гурьева, из которых вытаскивал недокуренный табак и складывал его в бумажный пакет. Через месяц он вручил казаху этот пакет, и, как было договорено, они двинулись в путь. Верблюд был одногорбый. Казах управлял верблюдом и сидел впереди горба, а отец со стороны хвоста.

Во время поездки началась пурга со снегом, и сильный ветер свалил отца с верблюда. Отец звал казаха, но из-за ветра тот его не слышал, и он пролежал трое суток в степи на снегу. Затем его подобрали военные, которые случайно там проезжали на вездеходе, и отвезли в госпиталь, где ему удалили отмороженные пальцы ног. В той деревне, где мы находились, многие дети умерли от болезней и голода, но несколько детей остались живы, в том числе и я.

Осенью 1944 года мой отец получил правительственный вызов из Киева, который к тому времени уже был освобождён Красной Армией от немецких захватчиков.

Мы вернулись в Киев, но наша квартира была занята. В ней жила женщина — управляющая домами, сын которой работал в милиции. Когда отец потребовал освободить квартиру, его упрятали в тюрьму. Все мамины родственники, родители и три сестры, были расстреляны в Бабьем Яру Киева.

Мы с мамой остались вдвоем и жили на улице во дворе. Кто-то из маминых довоенных знакомых соседей дал нам свою раскладушку. Было холодно, мама заболела, я также простудился и лежал в чужом дворе. В конце концов, когда настала зима, управляющая домами смилостивилась и поселила нас временно в подвальном помещении на соседней улице. Это «временно» продлилось 11 лет. В подвале не было ни электричества, ни газа, ни воды, ни туалета. Я пошел в школу и делал уроки при коптилке, т.к. окна были ниже уровня земли и в комнате было всегда темно. Мама варила еду на примусе. В тот период была карточная система. Продукты и керосин выдавали по талонам.

В конце концов, жизнь в подвале как-то налаживалась, я окончил школу, меня призвали в Советскую Армию, где я отслужил почти четыре года. Поступил в Киевский политехнический институт и начал работать на Центральном телевидении Украины. Проработал я там с 1959 по 1991 год. Возглавлял техническую инженерную службу, которая обеспечивала производство всех видов телепрограмм: художественные фильмы, документальные

фильмы, учебные, научно-популярные, детские и т.д. Наряду с этим, я обеспечивал такую важную службу телевидения, как вечерние «Новости дня». Ежедневно я комплектовал и отправлял во все концы Украины семнадцать съемочных групп, которые подготавливали самые актуальные репортажи для вечерних передач.

И вот 26 апреля 1986 года произошла страшнейшая катастрофа на Чернобыльской атомной электростанции, которая находится на расстоянии всего в 60 км от Киева. Большинство киевлян покинули родные места и уехали за тысячи километров. Правительство запретило наказывать и увольнять людей. Я по долгу службы не мог оставить свою работу и все время оставался в Киеве. Воду из крана нужно было долго кипятить, потом отстаивать. Третью часть сверху можно было пить, две третьих — выливать. Молоко — не пить, на базаре ничего не покупать. Все вокруг в радиусе 200 км было заражено. Три раза в день нужно было делать влажную уборку. Окна и форточки не открывать.

Ежедневно я отправлял людей в Чернобыль на съемки, чтобы вечером сообщить киевлянам и всему миру о том, что там происходит. Чтобы мои люди меньше пострадали от радиации, я старался реже посылать их в Зону заражения и тщательно чередовал. Всю аппаратуру после съемок ежедневно вечером я проверял с помощью дозиметра, очищал радиоактивную пыль и готовил к следующему дню. Через десять лет после моего отъезда в Израиль 25% моих бывших сотрудников умерли от радиации в возрасте 40 -50 лет. Я знал об этой опасности еще в 1986 году, так как понимал, что эта невидимая опасность, радиация, смертельно опасна для человека. Период полураспада урана 1000 лет, и оставаться в этой Зоне нельзя. Поэтому принял решение уехать, куда угодно. И, наконец-то, в марте 1991 года мы выехали в Израиль через Бухарест. В возрасте 54 лет я пытался устроиться на телевидение. Закончил курсы повышения квалификации для телевизионных работников Израиля и получил Диплом об их окончании. Несмотря на мой богатый опыт работы на телевидении, меня не взяли на телевидение.

С трудом устроился на солевой завод простым рабочим. Проработал 12 лет и вышел на пенсию. В Израиле я перенес тяжелую онкологическую операцию. Пенсию от Украины за 35 проработанных там лет не получаю.

Из книги Иосифа Скарбовсого Дети войны помнят хлебушка вкус»,
Том 2. Книга первая. Израиль, Studio Fresco, 2016 г