Воспоминания
Эвакуация и бегство

Ленинградская блокада
Видео

Лурье Лаура

Lurye

ВСТРЕЧА НА ДОРОГЕ

Каждое утро наш дедушка надевал сапоги и плащ (погода в августе 1941 года выдалась холодной и дождливой)  шёл на почту узнать, нет ли каких-нибудь вестей о наших родителях…

Когда началась война, мы жили на даче под Минском, а мама и папа ещё оставались в городе, принимая экзамены у студентов. Мы слышали далёкие звуки взрывов и даже пытались спрятаться в овраге, но истинных размеров трагедии, естественно, не знали. Страшную весть принёс нам сосед по даче Саул Моисеевич Шульман: Минск бомбят, весь город горит, и неизвестно, живы ли наши родители. Он предложил нам уехать вместе с его семьёй на Восток. «Иначе вы останетесь здесь, а немцы совсем близко», — сказал он. И мы согласились, ещё даже не догадываясь, что этот человек спас нас…

И вот, оказавшись в далёком башкирском зерносовхозе, мы писали и писали тёте Иде, которая жила в Москве, надеясь узнать о судьбе наших родителей. А дедушка каждый день ходил на почту… Когда он возвращался, мы пытались по его лицу узнать, есть ли вести. Но лицо старика было застывшим, с каплями дождя или слёз, и мы ничего не спрашивали — всё и так было понятно. Но однажды он вернулся быстрее обычного. Его голубые глаза сияли, даже казалось, что морщины на лице разгладились. В его руках была долгожданная телеграмма: родители живы, они в Чувашии, и мама уже едет за нами! Мы стали готовиться к встрече. Все жильцы большого одноэтажного барака радовались вместе с нами.

И вот пришла вторая телеграмма — мама уже в Магнитогорске, и лишь несколько десятков километров разделяют нас! Но случилось непредвиденное — глинистую дорогу развезло от дождя, всякая связь с Магнитогорском прекратилась, и нам оставалось только ожидание. Как оно тяжело, когда мама почти рядом! А по небу все плыли низкие облака, и шел дождь. Нам он казался бесконечным. Но через несколько дней мы узнали, что какой-то смельчак-шофёр решил добраться до Магнитогорска, и упросили его взять нас на свой грузовик.

Дорога была ужасной, нам казалось, что мы уже никогда не доедем. Размокшая рыжая глина прилипала к колёсам, машина буксовала, и всё время шёл дождь. Наконец, мы в здании магнитогорского вокзала. Но как же найти в этом большом уральском городе маму? Только номер почтового отделения, откуда была послана телеграмма, мог помочь нам. И опять дедушка двинулся в путь, оставив нас, мокрых, продрогших, но полных надежд на вокзале.

Сама судьба взялась компенсировать наши переживания. Оказалось, что одна из сотрудниц почты, с которой была послана телеграмма, сжалилась над мамой и взяла ее к себе, чтобы скрасить ожидание встречи с нами. И вот мы у её дома. Ещё минута – и мы будем с мамой!

Но здесь нас опять ждало ещё одно небольшое испытание. Нам сказали, что мама, чтобы хоть немного заполнить время ожидания, пошла в баню… «Да вон она идет!» — сказала хозяйка дома, указав на дорогу. В конце широкой песчаной улицы двигалась одинокая фигура. Шла она медленно, в её походке чувствовалась какая-то отрешённость. Я до сих пор не понимаю, как моя неповоротливая и неспортивная сестра смогла так стремительно выбежать из дома и броситься навстречу маме. Я бежала за ней и кричала:
«Мама! Мама!»

Или услышав мой крик, или почувствовав что-то, мама подняла голову… Бросив сумку, она побежала навстречу нам. И через минуту мы уже сидели прямо посередине, мокрой от дождя, дороги, обнимали друг друга и плакали.

Редкие прохожие останавливались и смотрели на нас. А из дома к нам, своими нетвёрдыми стариковскими шагами, шел дедушка.

НЕИЗВЕСТНЫЙ СПАСИТЕЛЬ

Свидетельницей этой истории я не была, но моя память сохранила до мельчайших подробностей то, что много раз рассказывала нам мама.

Минск горел. Трудно было узнать знакомые улицы в этих засыпанных камнями и пеплом дорогах, с полуразрушенными зданиями вдоль них. Поезда и автобусы были переполнены, и добраться до дачи каким-нибудь транспортом не было надежды. А на даче оставалось самое дорогое — дети. Мой отец уже тогда был очень больным человеком, и маме зачастую приходилось водить его на лекции. Но выхода не было, и они решили идти на дачу пешком. Добирались долго, часто останавливаясь на отдых, но мысли о
детях толкали их вперёд. И вот, наконец, дачные домики.

Но почему так безлюдно вокруг? Большинство из них были пустыми. Пустой оказалась и дача, где несколько дней тому назад, уезжая на работу, они оставили детей с дедушкой Семёном Лазаревичем- отцом мамы. Быть может, их можно найти на вокзале?

Вокзал маленькой железнодорожной станции Крыжовка под Минском был неузнаваем. Толпы людей метались по перрону, пытаясь сесть в проходящие редкие поезда. Но тех, кого искали родители, среди них не было. И они решили добраться до Смоленска. В Смоленске картина была еще более страшной. Над городом кружили немецкие самолёты, бомбили и расстреливали беззащитных людей.

Полные отчаяния, они сели прямо на землю. Надежда на возможность выехать таяла с каждой минутой. Моральные и физические силы иссякли. И всё-таки родители с трудом поднялись и заставили себя выйти на платформу. Поезда проходили мимо. Они были настолько переполненными, что двери даже не открывали. Люди ехали в пассажирских составах, теплушках, на крышах вагонов. На дорогах поезда бомбили, но иного пути выбраться из этого ада не было.

Поездов становилось всё меньше, и каждый из них мог стать последним. И вот, наконец, подошёл пассажирский состав, двери вагонов были закрыты, но к нему сразу устремились люди, отталкивая более слабых и менее решительных. В числе последних были и наши родители. И вдруг чьи-то сильные руки подхватили их. С криком «Кого вы не пускаете? Профессора Лурье вы не пускаете?!» — человек стал стучать в двери вагона. Двери на минуту приоткрылись, и он силой втиснул родителей в образовавшуюся
тонкую щель. Они не знали, кто этот человек и даже почти не видели его лица. Но до сих пор, в памяти нашей семьи хранится образ человека, который спас маму и папу от неминуемой гибели.

ЗВУКИ СКРИПКИ

Мы ехали с мамой из Башкирии в Чувашию к папе. Пересадка была на станции Алатырь. В моей памяти остался огромный полутёмный зал, заполненный людьми. Они сидели на скамейках или просто на полу, разговаривали, кормили детей, некоторые спали. На всех лицах я видела одно и то же выражение: страдание, горе, настороженность.

Атмосфера зала давила, угнетала, хотелось поскорее выйти на воздух, вдохнуть полной грудью его вечернюю свежесть. Это напряжение сковывало. Даже дети, поддаваясь общему настроению, не бегали, не резвились, не играли, и то тут, то там, слышался их жалобный плач.

И вдруг в этом мрачном зале возникла грустная нежная мелодия. Казалось, что она лилась откуда-то сверху, проникая в каждое сердце, тихая и пронзительная одновременно. В ней слышалась боль отчаяния — и вера в судьбу. Она ранила — и врачевала, звала куда-то — и успокаивала. И лица людей разгладились, посветлели, даже дети перестали плакать. Ни в одном концертном зале не было таких благодарных слушателей.

А неизвестный скрипач все играл и играл, выражая в звуках свои чувства. Как они были понятны всем! Я вспоминала два прошедших месяца без родителей, которые были наполнены тревогой и мыслями о них.

Под звуки музыки каждый думал о своем, и она как бы собирала все эти мысли в одно, изгоняя из сердец отчаяние, боль потерь, неуверенность в будущем и рождая надежду.

Наверно, никакие даже самые проникновенные слова не смогли бы сотворить что-либо подобное. И я, будучи еще девочкой, почувствовала тогда впервые поразительную силу музыки.

Кем был этот неизвестный скрипач? Что он играл?

Не знаю, но до сих пор в моей памяти звучит эта удивительная мелодия.

Начало войны

Начало войны… Алатырь… Вокзал…
Огромный, людьми переполненный зал,
Кругом полутьма, и на лицах тревога,
Здесь каждого ждёт в неизвестность дорога:

В теплушках, подальше от бомб и смертей,
Везут поезда стариков и детей.
Свет не зажигают — боятся налёта,
Там дремлет на лавке измученный кто-то,

Здесь, сделав из сумок и курток кровать,
Детишек заставить пытаются спать…
А в этом углу затаилось страданье —
Прощанье с солдатами, боль расставанья.

Не могут разнять они сомкнутых рук,
И не было горше, страшнее разлук…
Иль это во сне? Наяву ли то было?
Мелодия скрипки над залом поплыла.

В ней слышалась грусть, и любовь, и тревога,
Смычок где-то струны волшебные трогал…
Была та мелодия, как утешенье,
Рождала надежду на жизнь, на спасенье.

Скрипач неизвестный на скрипке играл,
Себе и другим устоять помогал.
Минуло с той ночи уж за шестьдесят,
Но в сердце те звуки доселе звучат.

Из книги «Как хочется жить»
Сборник воспоминаний.

Автор-составитель Ж. Медник
Израиль, 2011