Родилась в Минске, в 1928 году.
Учительница русского языка и литературы.
В Израиле с мая 1995 года, живет в Нагарии.
Двое детей – сын и дочь,трое внуков.

КАЖДЫЙ СПАСАЛСЯ КАК МОГ

Хоть и прошло много лет с той поры, а все пережитое никак не забывается.
.
Я родилась в 1928 году, и к началу войны была уже не маленькой девочкой, поэтому все прекрасно помню.

Жили мы в Минске. Июнь 1941 года, каникулы. Я прекрасно закончила шесть классов 9-й минской школы. Можно отлично отдохнуть. Ничто не предвещало страшных лет войны. Мой младший братик восьми лет отдыхал в пионерском лагере в Городище, и родители в воскресенье 22 июня поехали его навестить, а мы с бабушкой остались дома. И вдруг в 12 часов по радио мы услышали выступление министра иностранных дел Молотова. Он объявил о том, что немецкая армия вероломно напала на Советский Союз. Как? Ведь мы твердо знали: если грянет война, будем воевать на территории врага, и ни пяди советской земли не отдадим…

Приехали родители, очень взволнованные, но братика из лагеря не забрали. И начались тревожные дни. Бомбежки города не прекращались с первых дней войны. Родители не отпускали меня ни на минуту – они еще пару дней ходили на работу и брали меня с собой.

24 июня уже весь город горел. Мы прятались в каких-то бомбоубежищах, в церквушке на Немиге. А когда 25 июня вернулись домой, то увидели пепелище на месте нашего дома. Все сгорело, и мы остались в том, что было на нас. Чуть раньше папа успел увезти бабушку к своей сестре, которая жила в районе площади Свободы. Теперь все наши мысли были о том, как забрать братика Изю из лагеря. В городе царила паника. Я не помню, чтобы кто-то организовывал эвакуацию, каждый спасался, как мог. И вот 26 июня родители решили любыми путями добираться до пионерлагеря.

Мы не предполагали, что через два дня немцы войдут в Минск, и не успевшие бежать из города евреи в большинстве своем будут уничтожены.

На наше счастье, возле военкомата на площади Свободы стояла военная машина с раненым солдатом. Офицер разрешил желающим взобраться на грузовик и уехать из города. Мы тоже попали в их число. Нас привезли на станцию Смолевичи, под Минском, где стоял эшелон, видимо, с отступающими частями Красной Армии, погрузили в теплушки, и мы поехали. И вдруг, буквально через несколько минут, поезд начали обстреливать. Грохот, свист пуль. Прибежал командир и приказал всем покинуть вагоны и бежать в лес, видневшийся где-то вдали. Мы побежали. Родители держали меня за руки и не отпускали. Мы проваливались в болотистую жижу, а трассирующие пули свистели вокруг. Наконец, добежав до леса, изможденные, мы опустились на землю и постепенно стали приходить в себя. В лесу провели всю ночь. На рассвете нам велели выйти из леса, указали дорогу на восток, в сторону Борисова, а красноармейцы остались,чтобы принять бой. Как оказалось, нас обстреливал немецкий десант.

Лесом шли мы долго и, наконец, вышли на шоссе, по обеим сторонам которого двигались беженцы. У некоторых в руках были маленькие чемоданчики, у других – за плечами котомки, кто-то толкал тележку со скарбом, а у нас – только папин портфель. Часто прилетали немецкие самолеты и на бреющем полете обстреливали бредущих людей. Тогда мы ложились на землю, а когда самолеты улетали, сноваподнимались и шли дальше. Это повторялось и повторялось, дорога казалась бесконечной. Но вот, наконец, показался Борисов, станция. Нас быстро погрузили в теплушки, и мы поехали на восток. Ехали очень медленно, и опять налетали немецкие самолеты, бомбили поезд, и снова мы замирали от ужаса…

Нас привезли в город Сердобск Пензенской области, доставили в школу. Всех переписали и отправили в разные деревни. Мы попали в какую-то бедную деревушку, и родители начали работать в колхозе. Нетрудно представить этих новых колхозников. Питались мы очень скудно, одежды не было, но зато на трудодни получали картофель и муку.

А о моем братике так ничего и не было известно, хотя писали мы запросы в разные места. Однажды папа решил поехать в Пензу, чтобы продать мамины золотые часы и купить хоть какую- то одежду, ведь у нас ничего с собой не было. И – о чудо! Папа встречает в Пензе своего сотрудника, у которого дети были в том же пионерском лагере, что и наш Изя, – это был ведомственный лагерь. Сотрудник рассказал ему, что всех детей вывезли в направлении Мордовской АССР. Теперь разыскать нашего восьмилетнего мальчика было легче. Через некоторое время мы его действительно нашли в Саранске, в детском доме. Шел ноябрь 1941 года. Отец приехал в детдом, Изя вышел к нему в тех же летних лагерных сандаликах на босу ногу, худой, пришибленный, заросший, вшивый. папа немедленно отвел его в парикмахерскую и остриг наголо.

Наконец вся наша семья была вместе.

Позже мы разыскали наших друзей, которые жили в Казахстане, в Алма-Атинской области. Решено было ехать к ним, в теплые края. Мама из полученной муки напекла хлеба, и мы снова тронулись в путь. Долго добирались по российским просторам, через казахстанские степи, где впервые увидели казахов, кибитки и верблюдов. И вот мы у наших добрых друзей, они встретили нас очень тепло. И погода была теплая. Родители пошли на работу, а я и брат – в школу. Жили мы очень бедно, хлеб получали по мизерным нормам, продуктов не было. Мы ходили в поле и собирали там мерзлую картошку и мерзлую свеклу. Хлеб делили на маленькие порции, причем братик сразу же съедал свою, и мама отдавала ему свою долю.

А в 1943 году папу призвали в трудовую армию, несмотря на то, что он был комиссован из-за плохого зрения. Его отправили в Караганду, где мой папа, утонченный интеллигент, работал в шахте отбойщиком. Жить нам стало еще сложнее, мы буквально голодали, и мама решила поехать к папе в Караганду. Как долго мы добирались до него! Ехали через Новосибирск, где на вокзале в ожидании поезда просидели десять суток. Но, наконец, добрались. Зато в Караганде папа встретил нас не с цветами, а с буханкой хлеба, ведь он как шахтер получал целый килограмм хлеба на день. Я эту встречу никогда не забуду. В Караганде нам стало жить немного легче. Мы с братиком учились, мама работала. Прожили мы там до ноября 1945 года.

Когда вернулись домой в Минск, узнали страшные вещи: все евреи, оставшиеся в городе, были расстреляны в Минском гетто, в том числе и наши родственники. Остался в живых только один мамин двоюродный брат, который ушел в партизаны и воевал до конца войны. Он нам обо всем и рассказал. Если бы не мой брат, которого мы решили забрать из пионерского лагеря, та же участь постигла бы и нас, так как Минск был захвачен немцами через неделю после начала войны, и люди просто не успели уйти из города – каждый спасался, как мог.