Война застала меня в Бобруйске (Белоруссия), мне было 10 лет. 25 июня город уже бомбили. Началась паника, люди бежали, куда глаза глядят, примерно в сторону Рогачёва (Могилёвская область).

В это время моя мама, брат, сестра рыли окопы недалеко от дома, в большом городском саду. В семье у нас четверо детей, я – самая младшая. Спасая меня от бомбёжки, мама отправила меня с отцом в колонну беженцев. Сама же осталась, ожидая старших детей.

Встретиться нам уже не пришлось, потеряв в хаосе младшую дочь, меня, мама сказала, что никуда без меня не пойдёт. Так она и осталась вместе со старшими детьми. У нас был свой дом, садогород, они успели собрать урожай, но велели собираться, как будто евреев переведут в другой район. Перевели…

Привезли в Назаров (БССР), заставили рыть ямы, всех расстреляли. Брат Илюшенька оказался раненым в этом рву, ему был 25 год, ночью ему удалось выбраться, он вернулся в Бобруйск, несколько дней прожил на чердаке дома, ночью прибежал к соседям… Это были русские люди, они его прятали в курятнике, но его обнаружил и выдал бывший одноклассник.

Снова повели на массовый расстрел. И снова ранен. Тут уже сообразил ползти в лес, чудом остался жив, партизанил, в 17 лет добровольцем пошёл в Красную армию. Илья погиб 13 апреля 1945 года в Восточной Пруссии…

И война совсем скоро кончилась. Я часто вспоминаю своего брата, особенно когда слышу разговоры о том, что евреи не воевали. Эля, как мы его называли, занесен в Книгу Памяти Бобруйска. А я занесла его имя в электронную Книгу Памяти в Ашкелоне, где довелось жить.

А мы с отцом, оказавшись среди беженцев месяц шли пешком, добывая себе пропитание в деревнях, а когда добрались до Клинца, отец заболел, с его разрешения меня отправили в Ртищевский детский приёмник, Саратовской области. Больше я не видела и отца, он оказался в Воронежской области, в одном из селений, фашисты его расстреляли в городе Крутояке.

Так я оказалась в сиротском приюте. Потянулись тоскливые дни, познали и голод, и нищету, в качестве лакомства изредка выдавали маленький кусочек сахара. Потом меня перевели в Черкасский детский дом. На одном из эвакопунктов женщина с добрым сердцем обратила внимание на беззащитное существо с длинными косичками, которых не касались ножницы. Что-то тронула её сердце, она захотела удочерить меня, подарить тепло чужому ребёнку.

Это была депутат райсовета, председатель Красного Креста и полумесяца Мария Никифоровна Дианова. Так я обрела новую семью, хлеб и кров. Но, увы, радость была недолгой. Приёмная мать хоть и была доброй женщиной, но стать родной не смогла. Чем старше я становилась, тем труднее мне было общаться с ними. Плакала, рыдала, подавай мне маму. А где её взять? Тоска меня заедала.

«Сколько волка ни корми, он всё равно в лес смотрит».

Так со мной получилось. После пятого класса я стала искать хоть кого-то из своих родных. Нашла в Сибири свою сводную сестру-блокадницу из Ленинграда. Связующим звеном был центр розыска – город Бугуруслан (Россия), спросила разрешения у этой сестры Фриды, приехать, чтобы жить с ней.

Сестра ответила, что приехать-то можно, только жить не на что. Но у меня к тому времени появилась одежда. Я собрала свои пожитки и отправилась в холодную и голодную Сибирь. Приёмные родители поручили меня двум медсёстрам, которые ехали тем же поездом, но они оказались не медсёстрами, а аферистками, они предложили мне, что посмотрят за моими вещами, а меня послали в очередь, где компостировали билеты.

Когда я вернулась, ни «медсестёр», ни моего чемоданчика не было. В милиции мне дали немного денег, так я и добралась к сестре в одном платьице. Для сестры моё появление было катастрофой. Она жила на лесном участке, продукты какие-то были, платить можно было вещами в первое время, но у меня же вещей не было.

Меня отправили в детский дом в Свердловской области. Я пошла в шестой класс. Мы там работали и учились. Было тяжело. Запомнилась холодная осень, мы, детдомовцы, убирали с полей замёрзший турнепс. Еды не хватало. А на следующий год меня всё же забрала к себе сводная сестра, так как к тому времени из блокадного Ленинграда её муж Борис Александрович возвратился, стало ей немного легче с помощником.

И я подросла, стала неплохой помощницей по дому, занималась с племянником. Летом работала на заводе, прессовали слюду бумагой.

Между тем, я окончила седьмой класс, решила поступать в техникум, который находился в Свердловске. Сестра и другие знакомые были против моего желания учиться.

«Какая учёба? Война, голод, холод. Средств нет.

Но вот экзамен сдан, и я опять в чужом городе. Жить как-то надо! А у меня с собой только буханка хлеба…

И вот я выхожу на холодную улицу, обращаюсь к прохожим, прошу, не найдётся ли для меня какая-то работа. Так прошло несколько дней, почти все отвечают, что для меня у них работы нет. И вдруг находится женщина Елена Михайловна, она готова помочь сироте. Она предложила мне работу рассыльного, в оплату будут входить горячие обеды и 200 рублей денег.

Так удалось выжить, война прошла, забрав всех моих родных и близких людей и оставив нищету, страдание и горе. И, тем не менее, потеряв всё, пройдя весь этот тяжёлый мучительный путь, наше поколение выстояло, мы выжили и победили.

После войны вернулась я на родное пепелище. Работала, окончила Бобруйское педучилище, жила в общежитии, опять же – голодно и холодно, окна разбиты, кое-как заколочены фанерой. Знакомым, супружеской паре я мыла полы, стирала кальсоны руками, никаких машин не было – и всё это в обмен на тарелку супа. В 1948 году окончила педучилище, по собственному желанию пошла работать в детский дом, воспитывать сирот. Дети мечтали о маме, а мне самой было всего-то 17 лет, во мне дети видели скорее не маму, а старшую сестру.

Через полтора года вышла замуж за военнослужащего, вместе с ним уехала к месту службы – Красноярск, Томск. Как у всех жён военных – гарнизоны, точки. Родила двоих сыновей, в Перми окончила пединститут. Дети тоже выучились, отслужили в армии. В Израиль репатриировались в 1994 году.

Из книги «Военное детство. Сборник воспоминаний детей, нынче жителей Ащкелона (Израиль), переживших Великую отечественную войну». Изд. второе, дополненное. Ашкелон — Тель-Авив, 2015.