Воспоминания
Эвакуация и бегство

Ленинградская блокада
Видео

Мандельбойм Анна

Летом 1941 года мне было 12 лет, я закончила шестой класс. Когда однажды раздались взрывы (бомбили железнодорожный узел), мы даже не испугались. Это было интересно, а не страшно.
Утром дети высыпали на улицу с противогазами, медицинскими сумками, ведь в школе мы проходили противовоздушную оборону. Но вскоре наступило отрезвление. Наш город Староконстантинов в Украине находился недалеко от западной границы с Польшей. И оттуда хлынули беженцы с котомками в руках, искавшие спасения от фашистов. Немцы уже приближались и к нам. И тогда 3 июля 1941 года подали единственный эшелон для эвакуации населения. В товарные открытые вагоны набились люди, сидящие на полу, слегка посыпанному соломой. Си­ дели, тесно прижавшись друг к другу. Но нам не повезло. Мы попали на открытую платформу. Пошел дождь. Между вагоном и платформой была узенькая дощечка под навесом. Туда меня мама и спрятала, да еще дала в руки сестру, завернутую в одеяло. Поезд мчался, вагон трясло, а я держу сестру и боюсь разжать руки, хочу кричать, но выстояла. Руки стали неметь, потом не могла сдвинуться с места, как будто застыла. Это был шок. А ведь мне всего было 12 лет.
На остановке мама достучалась в вагон, и мы влезли туда с большим трудом.
Там уже были совсем другие условия.
Поезд наш направлялся в Троицк Челябинской области. До того, как попали на поезд, идущий в Троицк, три недели жили под открытым небом в скверике станции Полтава, спали на скамейке, прятались от бомб, работали на уборке урожая в деревне в Ростовской области.
Наконец прибыли в Троицк. Здесь нас ждали родственники. На семейном совете решили, что мы пропадем без теплой одежды, и мы поехали в Среднюю Азию. Поездка была долгой и мучительной. Я ловко выпрыгивала из вагона, бежала, чтобы набрать чайник кипятка. Иногда приходилось догонять двинувшийся поезд, десятки рук тянулись ко мне и втягивали внутрь. Во время стоянок на улице мыли голову, поливая друг другу из чайников. В Ташкенте бросаемся в зал занимать места: тут будем жить, сидеть, есть, спать сидя. Нас распределили в район, в хибару, какие­ то продукты дали. Наступает голод, а это страшнее бомб, смертей. Каждую секунду хочется есть, а нечего. Эвакуированным детям раз в день давали похлебку, но сытости хватало на час. Я и мама работали в поле под палящим солнцем, обрабатывали хлопок, за это получали тарелку супа, который становился все жиже, и лепешку. Суп я съедала, а лепешку несла малышам, которые (два с половиной года и пять лет) оставались дома одни. Они сидели в углу и обреченно ждали. Брат требовал хлеба, а мы уже забыли о том, как он пахнет.
Папа уехал в город, устроился кочегаром, получил рабочую карточку, собирал свой недельный паек хлеба и привозил нам. От одного запаха я теряла сознание, хотя хлеб был никудышный. Мама давала нам по кусочку, остальное — на потом. Сидели вокруг костра, с нетерпением ожидая суп, в котором было много лука и одна малюсенькая картошечка. Суп очень горький, горячий, но мы глотали, а по­ том корчились от болей в животе.
Папу мобилизовали. Мы переехали в город и устроились на работу. Каждый день получали кило двести хлеба. Я его бережно несла домой, но не смела даже ущипнуть. Мама делила его на порции, брат свою порцию делил пополам и прятал на потом.
Недалеко от нашего дома был базар, где узбеки продавали продукты и лакомились урюком, выплевывая косточки. Мы сразу бросались подбирать их, пыльные, грязные, а потом разбивали и вытаскивали серединку. Это было очень вкусно.
Многие умирали от голода, помню сидящего возле стены мальчика, опухшего, безучастного, который тихо умирал. Со временем появилась крупа, мука. Меня настигла малярия, врачи сказали, что срочно надо менять климат, иначе не выживу. И как только освободили часть Украины, мы уехали в Полтавскую область в колхоз, так как наш город был еще занят немцами. В марте 1944 года город освободили, папа вернулся, и мы немедленно собрались в дорогу, с нетерпением ожидая встречи с родными.
В нашем городе до войны было много еврейских семей. Мы бегали по улице и разговаривали на идиш. А сейчас мы увидели одни руины. Никого не осталось в живых: ни родных, ни знакомых. Разрушены дома, убиты люди. Например, моего дедушку немец сбросил в реку. Построили беззащитных стариков, женщин и детей и расстреляли в лесу. Полицаи лишь присыпали ров. По словам очевидцев, несколько дней земля шевелилась. Одна девочка спаслась, в деревне ее спрятали, выходили. Потом она вернулась сюда и все рассказала.
Наш домик сохранился, там жила женщина, и мы туда вселились. Многие демобилизованные уезжали из города, узнав о судьбе своих родных. Но постепенно жизнь налаживалась. Общими усилиями на месте гибели евреев сделали ограду, а потом установили памятник. Каждый год 9 мая шли сюда все евреи, чтобы по­ чтить память погибших. Кто теперь будет за всем этим ухаживать?
Живу в Израиле.

 

Из книги «Гонимые войной. Воспоминания бывших беженцев Катастрофы,
проживающих в городе Ашдоде (Израиль)».
Издано организацией «Беженцы Катастрофы», Израиль, Ашдод, 2015 г.