Воспоминания
Эвакуация и бегство

Ленинградская блокада
Видео

Клювгант ( Яновская) Галина

Kluvgant1

Родилась в Одессе в 1930 г.
Учитель русского языка и литературы, а также логики и психологии.
Репатриировалась в Израиль в 1999 г. с мужем и семьёй дочери. В 2004 г. мужа не стало.
Живет в Маале Адумим.
Двое детей, сын и дочь, двое внуков и две правнучки.

НАША ЖИЗНЬ НА УРАЛЕ

Перед войной я жила в Одессе. Состав нашей семьи: мама (Яновская Циля Исааковна), папа (Яновский Абрам Давидович), брат — студент 18-лет (Давид) и бабушка (Шипотиевская Сара), почти слепая и парализованная.

Мне шёл одиннадцатый год. Жили мы на ул. Троицкой, д.43 а, кв.6

Первое воспоминание о войне:

22 июня вечером мы, дети, играем в мяч на улице наискосок от нашего дома, и вдруг — страшный оглушительный грохот, разрывы, скрежет металла. (Бомбы падали где-то рядом). Меня обуял безумный страх и, не помня себя, я помчалась к дому, поближе к маме.

Потом нас бомбили ещё не раз и не два, чаще ночью. Все соседи, и мы в том числе, выходили из своих квартир и собирались под аркой нашего дома. (Считалось, что там безопаснее). Наблюдали за вспышками огня в небе (зенитки?) , считали бомбовые удары и определяли, где упала бомба. За ночь бывало и по два налёта.

Вскоре проводили в армию брата. Больше года ни мы не имели никаких вестей о нём, ни он о нас. Дома взрослые говорили, что надо уезжать, но выехать было почти невозможно: железная дорога была уже отрезана, оставался только один путь — морем. Эвакуационные талоны выдавались в горисполкоме, и на предприятиях. Но папа, сколько ни старался, не смог достать.Kluvgant2

10 августа мы и мамина сестра с двумя девочками, 3- х и 7 лет, на какой-то телеге отправились в порт, без всяких билетов и талонов, наобум. Бабушку по лестнице с третьего этажа несли на руках (двое мужчин – руки «стульчиком»). Первый день провели в порту безуспешно. На наших глазах ушёл пароход «Ленин». Как мы завидовали, это были счастливчики в наших глазах. Но вскоре оказалось всё не так: «Ленин» бомбили, он утонул, все или почти все погибли.

Ночевали прямо на пристани, чтобы не пропустить какую-либо возможность. Наутро родители узнали, что готовят в рейс грузовой пароход «Березина», и нам удалось туда пробиться.

Разместились в трюме, на полу. Было очень тесно и душно. Много людей было на палубе. Как-то я вышла на палубу, и вскоре налетели немецкие истребители, стали поливать из пулемётов. Началась паника, все ринулись спасаться от пуль в трюм, кого-то придавили, мне окатили ногу кипятком из чайника. Нечаянно, конечно, с перепугу.

Плыли мы только днём, ночью стояли с потушенными огнями. Через 4 дня прибыли в Мариуполь. Там мы узнали о страшной судьбе парохода «Ленин» и его пассажиров.

Разместили нас в здании Дворца пионеров. Там шла регистрация беженцев и выдавали талоны на поезд. Основное направление — Ташкент, но по причине того, что мой папа был тяжело больной сердечник, не переносил жары, родители просили куда-нибудь, где попрохладней. И получили направление в Свердловск.

Ехали в товарных вагонах, на полу. Путь был очень длинный, много стояли в пути, пропуская военные и санитарные эшелоны. Чем мы питались в пути, я не помню. На остановках родители выходили, чтобы что-то купить или обменять. Однажды на ст. Кинель (около г. Куйбышева) мама отстала о поезда, и мы остались без мамы. Какое отчаяние я испытала, не передать. К счастью, через сутки она нас догнала. Какая же была радость! Нашлась мама!

А поезд всё полз, и не было видно конца. Мучил не только голод. Но и грязь, завелись вши. Где было мыться в товарных вагонах?

После Куйбышева обстановка вокруг изменилась. Уже не было бомбёжек, тревог, затемнения. Вечером города и деревни, мимо которых мы проезжали, светились огнями, и это был праздник души.

Где-то в Башкирии люди начали покидать поезд в надежде найти себе приют в какой-нибудь деревне.

Когда мы прибыли на станцию Полетаево (Челябинск), там к прибывающим поездам выходили посланцы от Магнитогорского комбината, приглашали в свой город, который нуждался в работниках. Родители согласились, и примерно 14-15 сентября мы прибыли в столицу чёрной металлургии – Магнитогорск. Разместили нас в каком-то ветхом бараке, было уже холодно, надо было утепляться и благоустраиваться. С окон капала вода, а зимой она превращалась в сосульки – это в комнате, а не на улице.

Мы жили на 5-м участке, очень близко от основных цехов комбината (доменного, мартеновских), поэтому на всём лежал толстый слой сажи. А когда выпадал снег, через несколько часов он становился чёрным.

Одесская тёплая одежда для уральской зимы не годилась. Здесь нужны были валенки, шубы, меховые шапки. Ничего этого у нас не было.

Родители пошли работать на комбинат. Папа мастером, мама – учётчицей. Работали посменно, по 12 час., без выходных. Их цех изготовлял снаряды для фронта. Продукты и товары – только по карточкам. За хлебом – огромные очереди. Основная еда – затируха.

В школе, по радио, в газетах звучали лозунги о дружбе народов, всеобщем равенстве, но я очень скоро ощутила, что к нам это не относится, потому что мы евреи. Слово «еврей» было синонимом чего-то низкого, позорного. Имена «Абрам» и «Сара» стали кличками.

Стоило появиться на улице или во дворе еврейскому мальчику или еврейской девочке, как откуда-то из противоположного угла раздавалась очень популярная тогда песенка:

Шла Сара не спеша, дорогу перешла,
Её остановил городовой:
-Свисток не слушала, закон нарушила,
Платите, Сарочка, штраф 3 рубля-а-а…
-Ой, боже, боже мой, как я спешу домой,
Сегодня мой Абраша выходной.
Несу я в сумочке кусочек булочки,
Кусочек курочки, два пирожка…

(Кстати, ни курочки, ни булочки мы очень долго в глаза не видывали.)

Детей с еврейской внешностью частенько били, обижали. А некоторые удостаивались таких «комплиментов» : «ты хоть и еврей, но хороший человек», «я тебя за еврейку не считаю»…

Многие из еврейских детей очень быстро выделились в учёбе. Они были развитые, учиться хотели и любили. Хотя приехали без учебников и тетрадей, были голодные и плохо одетые, но обогнали своих нерадивых одноклассников, у которых мотивация к учёбе была очень низкой. Кстати, за отличные оценки некоторым тоже доставалось от соучеников.

Так начиналась наша жизнь на Урале. Первый год был самый тяжёлый. От недоедания мама заболела дистрофией, еле выжила. Мы часто обмораживались (нос, щёки, руки, ноги).

Но в следующем году посадили картошку, и к осени получили хороший урожай. Мы переехали в Соцгород, в дом с канализацией, отоплением и водопроводом. Правда, нам на 4-х человек дали 10-метровую комнату в коммунальной квартире, но всё равно это было счастье.

В 42-м году умерла в больнице бабушка от гангрены ноги. Похоронили её в общей могиле.

Нашёлся брат Давид. Он воевал на Северном Кавказе, был контужен и чудом уцелел. Потом его взяли в Высшее военное строительное училище.

Здесь уместно будет привести отрывок из воспоминаний моего брата Давида:

В конце сентября 1944 г. я получил 15-дневный отпуск и проездные документы Москва-Челябинск-Магнитогорск и обратно (прямого сообщения Москва-Магнитогорск не было). Дорога в один конец-3 суток. 9 дней дома!

Мама и папа выглядели сильно постаревшими. Скорбные глубокие морщины вокруг рта, потухший взгляд, бедные плохие одёжки и большая физическая усталость. Можно утверждать, что они жили и работали только на большом нервном напряжении. С момента расставания прошло 3 года, а они выглядели старше на 15-20 лет, хотя маме в 1944 г. -47 лет, а папе -52! У меня были фотографии папы и мамы тех лет с Доски Почёта. Примерно так выглядели узники гитлеровских концлагерей. Родители получали рабочие карточки на продукты (просто за деньги купить в магазинах было невозможно. Но и «отоварить» карточки было непросто. Пока я был в отпуске, я ежедневно отоваривал хлебные карточки. Это была тяжёлая физическая работа. Сначала ожидание, когда привезут и разгрузят хлеб, а когда открывалась дверь, нужно было, прилагая физическую силу, протиснуться внутрь и там встать в очередь. Чтобы не вытолкали, держались за стоящего впереди. Как получали хлеб и продукты мама с папой – не представляю.

В дни моего пребывания в Магнитогорске была горячая пора уборки урожая картошки. На нашем участке был отличный урожай. Я копал, уносил вёдра с картошкой, затаривал мешки, а мама получала «кайф», собирая крупные красивые клубни, убеждаясь, что до следующего урожая семья в безопасности.

Следующий день я провёл на поле, где была сложена картошка всех огородников. Машина пришла к вечеру. Я грузил нашу ( и всех, кто просил) картошку в кузов и разгружал в городе. Среди огородников мужчин было мало, и моя помощь была весьма кстати.

К концу войны, когда Одессу освободили и оттуда стали приходить первые вести, мы узнали, что дом наш уцелел. Но в нашей квартире располагается какое-то учреждение, кажется, ЗАГС. Родители приняли решение не возвращаться, т.к. не было ни сил, ни здоровья, ни денег всё начинать сначала.

Так мы окончательно стали уральцами. Брат после демобилизации приехал к нам. Родители умерли в Магнитогорске, а мы учились, работали, завели свои семьи, растили детей.

До самой репатриации в Израиль в 1999 году мы жили в Магнитогорске.