Воспоминания
Эвакуация и бегство

Ленинградская блокада
Видео

Фельдман Гарри

Я родился в 1933 году в достопримечательном древнем еврейском местечке Романов (в советские годы – Дзержинск) на Житомирщине (Украина), где проживали родители моей матери и её сестра. Мой отец трудовую деятельность начинал рабочим, а затем стал директором фабрики по обработке гранита на Головинском карьере Черняховского района Житомирской области. Он был выдвинут на работу секретарём Черняховского райисполкома и направлен на учёбу в Харьковское юридическое училище, а после его окончания был избран народным судьёй в Черняхове.

Мать работала воспитательницей в детском саду. До войны я успел окончить первый класс. Единственное свидетельство моего безоблачного детства, опалённого после 22 июня 1941 года огненным вихрем Великой Отечественной войны, была чудом сохранившаяся фотография.

Третьего июля 1941 года отец получил предписание эвакуироваться в Черниговскую область и должен был выехать вместе с нами. Но в последний момент предписание было отменено, и отец был назначен ответственным за эвакуацию или, в крайнем случае, уничтожение особо важных документов советско-партийных органов, учреждений и организаций местечка. Выполнив эту миссию, он с последней отступающей частью покинул Черняхов и, явившись в Киевский военкомат, добровольно ушёл на фронт.

С приближением немецких фашистов к нашему местечку мне с матерью, как и многим другим семьям односельчан, пришлось бежать на восток, захватив из дому лишь самое необходимое. Нам была предоставлена подвода с лошадью, и я до сих пор понять не могу, как, не имея на то ни опыта, ни физических сил, мне с матерью, удавалось с ними справляться.

Преодолев за несколько дней тяжёлый и опасный 150-километровый путь, мы сделали привал на опушке леса в Святошино (предместье Киева). Расположились под высоким раскидистым деревом. Не успели мы с попутчиками попасти лошадей и хоть мало-мальски ополоснуться в находившемся рядом водоёме, как над нами появились летящие с запада самолёты. Пробегавшие мимо нас военные сообщили, что поблизости высажен вражеский десант.

Я раскапризничался и стал просить немедленно уехать с этого места. На удивление меня послушали. Как только мы с ещё двумя семьями сослуживцев отца отъехали, над нами завязался воздушный бой, и вскоре мы увидели, как сбитый самолёт врезался как раз в то дерево, под которым мы всего лишь несколько минут назад располагались.

Чтобы не загнать уставших лошадей, через несколько километров мы снова сделали привал, и ко мне подошёл единственный среди нас взрослый мужчина (не призванный в армию очевидно по состоянию здоровья и взявший шефство над нашей группой), погладил меня по голове и сказал, что вообще-то он не любит капризных ребят, особенно мальчиков, но сегодня мой каприз спас жизнь всем нам.

Это был первый, но не единственный случай, когда мы чудом разминулись со смертью, убегая от преследовавшего нас жестокого фашистского зверя.

Преодолев ещё один участок тяжелейшего и опаснейшего пути, мы добрались до города Конотопа. На углу одной из улиц его окраины у ворот небольшого домика стояла женщина с полутора-двухгодовалым мальчиком на руках, а за её юбку держалась девчушка-замухрышка лет пяти. Мы попросили пустить нас во двор покормить лошадей и приготовить горячую еду для детей или хотя бы вскипятить воду для чая. В ответ женщина открыла калитку, показала на несколько стоявших за ней чемоданов, забитые досками окна и дверь дома и сказала, что они с минуты на минуту ожидают возвращения мужа с повозкой, чтобы добраться до железнодорожной станции и постараться попасть в любой эшелон, направляющийся на восток. При этом она посоветовала поехать на находившийся невдалеке от их дома пруд, искупать в нём детей, а на берегу попасти лошадей.

Мы последовали её совету, после чего продолжили свой путь. На эвакопункте при железнодорожной станции Курск мы услышали по радио тяжёлую весть о сдаче советскими войсками нашего областного центра Житомир. После приёма властями лошадей и телег нас эшелоном отправили в глубь страны. И снова постоянная тревога, жажда и голод, частые бомбёжки на пристанционных тупиках — ведь в первую очередь пропускались воинские составы. В пути нас постоянно преследовали кошмарные картины погибших и раненых в результате налётов фашистских стервятников. Нам же раз за разом удавалось разминуться со смертью.

На какой-то станции в Тамбовской области наш эшелон разгрузили. Там эвакуированных подводами развезли по близлежащим сёлам. Три наших семьи доставили в одно из них и разместили в здании бывшей церкви. Несколько недель мы по мере своих сил трудились в местном колхозе, обеспечившим нас питанием.

Затем ночью, чтобы не привлекать внимания вражеских самолётов, нас на подводах в сопровождении нескольких местных пожилых мужчин (в округе свирепствовали стаи волков) перевезли в село Романовку Саратовской области. Значительную часть пути нас преследовали несколько пар огоньков волчьих глаз. Но напасть на нас голодные хищники не решились.

В Романовке нас поселили в семью местных жителей. Трудоспособных направили на работу в колхоз, который оплачивал труд эвакуированных продуктами питания. Наконец после двухмесячных мытарств мы получили возможность есть горячую пищу за нормальным столом и спать в постели с чистым бельём. Прибыли мы в это село как раз накануне учебного года, и я пошёл во второй класс.

Местное население с сочувствием и состраданием относилось к нам, многие старались оказать беженцам всевозможную поддержку. Огромное спасибо им за это.

Однако война и здесь не давала забывать о себе. Как-то во время урока я услыхал уже знакомые мне звуки воздушного боя. А через пару минут школьное здание содрогнулось от мощного взрыва: через дорогу от нас рухнул сбитый фашистами наш самолёт. Мы, школьники, стали первыми свидетелями гибели двух его пилотов. Возможно, последние их усилия были направлены на то, чтобы не дать самолёту упасть на школу. Так смерть еще раз пронеслась мимо меня. Невзирая на все тяготы, я и второй класс закончил с похвальной грамотой.

В середине 1942 года брату моей матери (они были близнецы) через действующую тогда службу розыска удалось найти нас и вызвать к себе в город Троицк Челябинской области. Там нас не обстреливали и не бомбили, но пережить пришлось такие лишения, которых и врагу не пожелаешь.

После нападения фашистов на нашу страну в этот город, насчитывающий около 40 тыс. населения, были эвакуированы ряд крупнейших военных заводов, в том числе и 34-й авиационный, на котором работал мой дядя. Вместе с их работниками прибыли десятки тысяч беженцев. Это привело по некоторым данным к 10-кратному увеличению количества его жителей. Под жильё пришлось приспосабливать всё возможное и невозможное. И нам с матерью вместе с четырьмя членами семьи её брата, в том числе грудным младенцем и тяжелобольным отцом его жены, пришлось ютиться в крошечной комнатушке, в которой вместо кроватей были сооружены двухъярусные нары.

Получаемых по карточкам продовольственных продуктов катастрофически не хватало. Мы всегда были безнадежно голодны. Какое-то время хлебные карточки не отоваривали несколько дней, а затем вместо хлеба выдали на все неиспользованные талоны соевую макуху (отжимки, остающиеся после выдавливания из зёрен масла). На следующий день начался массовый мор: опухшие от голода люди, вдоволь наевшись этой даже не для всех животных пригодной еды, сотнями умерли в страшных муках.

С нетерпением мы ожидали прихода весны, чтобы вдоволь похлебать суп из крапивы, свекольной ботвы и другой съедобной зелени. А каково было переносить зимнюю стужу (морозы иногда доходили до 40 градусов) в наших нетопленных конурках или в школьных классах!

Согласно постановлению объединённого заседания Троицкого Горкома ВКП(б) и Горисполкома для участия в сельхозработах были мобилизованы в обязательном порядке и учащиеся, начиная с шестого класса. Но иногда для этого привлекали и нас, «салажат» из четвёртых и пятых классов. Но это было нам не в тягость, так как мы это считали своей посильной помощью фронту.

Группа школьников в статусе «Сын полка» – детей, лишившихся родителей, на занятия приходила строем в военной форме. В нашем классе таких было пятеро. И это, кроме всего прочего, заставляло нас с большей ответственностью относиться к учёбе и своему поведению.

Единственной радостью для меня и матери было то, что отцу удалось разыскать нас, и мы начали получать от него письма с фронта в виде треугольников.

После ранения и выписки из госпиталя отец был направлен на краткосрочные курсы в Московское военное училище имени Верховного Совета и после окончания их получил назначение в действующую армию в качестве командира взвода 1130-го стрелкового полка 336-й стрелковой дивизии.

Перед отправкой к месту назначения отцу был предоставлен краткосрочный отпуск, и он на несколько суток приехал к нам в Троицк. Это была наша последняя встреча с ним. В одном из своих писем отец сообщил нам, что приближается со своей частью к городу, в котором жила его старшая сестра. И мы поняли, что это город Киев. Последнее письмо от отца пришло одновременно с похоронкой, в которой сообщалось о его гибели в бою 4 октября 1943 года.

Через несколько дней мы получили письмо от его боевых побратимов, которые с теплотой и любовью отзывались о своём мужественном и заботливом командире, верном друге, человеке с доброй душой и щедрым сердцем, не раздумывая отдавшем жизнь для спасения личного состава взвода и обеспечения успеха военной операции.

После освобождения Житомирщины от захватчиков мой дядя съездил в наш родной Романов и привёз оттуда горестную весть: все евреи местечка, в том числе мой дедушка и тётя (сестра матери) зверски уничтожены нацистами и местными полицаями, отчий дом разграблен и уничтожен. Бабушка умерла незадолго до войны.

На запрос, посланный матерью в Черняховский поселковый совет, она получила ответ, что дом, в котором была наша довоенная квартира, как и многие другие жилые помещения местечка, разрушен в ходе боевых действий и что предоставить нам жилплощадь в ближайшее время нет возможности.

В начале января 1946 года мы вернулись из эвакуации и временно поселились в Житомире. Здесь проживала сестра отца, прослужившая всю войну в госпитале, и её муж, демобилизованный воин. Мы расположились у моей тёти в комнатушке, служившей одновременно и кухней. Их отчий дом в центре Житомира, в котором они до войны имели квартиру, был разрушен при бомбёжке.

В Житомире я успел закончить шестой класс, и так как к тому времени демобилизовался сын хозяев квартиры, нам пришлось освободить для него занимаемый нами уголок и переехать в Романов. Здесь нас, как и абсолютное большинство возвратившихся из эвакуации, ожидало голодное, полунищенское существование. Почти на два года нас приютила также возвратившаяся из эвакуации еврейская семья, у которой сохранился дом. Позже нам выделили небольшую комнатушку, служащую одновременно и кухней, в коммунальном доме. В ней мы прожили 15 лет.

В первые послевоенные годы, не имея «ни кола, ни двора», выживая лишь за счёт мизерной пенсии за погибшего отца и незначительной зарплаты матери, мы ходили в лохмотьях, отказывали себе абсолютно во всём. Помню, как весной, когда уже таял снег, я шёл в школу в старых валенках без галош, так как другой обуви у меня не было.

Среднюю школу я окончил в Дзержинске в 1950 г. В том же году поступил в пединститут, окончив который, получил профессию учитель математики. После 47 лет работы в школах своего родного района вышел на пенсию. В 2001 году репатриировался в Израиль, где поселился в г. Нетания.

Вернусь к эпизоду начала нашего пути в эвакуацию, упомянутому выше. Перед началом 1957-58 учебного года из окна отдела народного образования я заметил направляющуюся к зданию девушку с чемоданчиком в руках. Невольно подумал: какая судьба ожидает в наших краях эту выпускницу вуза, по чью душу она сюда прибыла?

Через несколько дней мы встретились с ней на работе в Дзержинской средней школе и со временем подружились. Когда же дружба переросла в любовь, она предложила приехать к ней во время каникул в Конотоп для знакомства с её матерью и младшим братом. (Её отец, многократно раненный на фронте, после демобилизации вскоре умер).

Представьте мою оторопь, когда явившись по указанному адресу, я оказался у ворот того домика, в котором при эвакуации мы просили кратковременного пристанища, и понял, что тогдашняя девчушка-замухрышка, державшаяся за материну юбку, моя невеста, а её мать, державшая на руках малыша, моя будущая тёща.

Воистину пути господни неисповедимы!

Уже более 55 лет мы вместе шагаем по жизни, едины в радости и в горе, стойко преодолеваем невзгоды, поддерживаем и помогаем друг другу во всём – в работе, в быту и в общественной деятельности.

 

От редакци:

Гарри Фельдман — почётный член Израильского Союза ветеранов Второй мировой войны, член Союза русскоязычных писателей Израиля, дважды лауреат премии фонда имени Ицхака Зандмана и Авраама Коэна по конкурсам на лучшее историко-литературное произведение о воинском подвиге в годы Второй мировой войны.

Господин Фельдман автор книги о Холокосте «Забвению не подлежит», Житомир, 2000 г. и соавтор ряда книг: «Судьбы и думы “русских”», Израиль, 2008г., «Поведай о том детям и внукам своим», Израиль, 2007г., «Во имя исторической правды», Израиль, 2010г., «В грозном зареве войны», Израиль, 2011г.

На протяжении лет публикуется в СМИ Израиля, Украины, России, США и Австралии.

Гарри Борисович Фельдман – «Отличник народного образования Украины», старший учитель математики высшей категории, до репатриации свою педагогическую работу успешно совмещал с общественной деятельностью: четырежды избирался депутатом Горсовета, в котором возглавлял постоянную комиссию по народному образованию и культуре; неоднократно избирался зам. председателя районной организации ветеранов войны и труда, зав. отделом районного комитета народного контроля, возглавлял профсоюзные и партийные организации, а также местную еврейскую общину.

В Израиле Гарри Борисович, активно участвуя в ветеранском движении, был награждён различными почетными грамотами и медалями.

 

Гарри Фельдман, г. Нетания