Воспоминания
Эвакуация и бегство

Ленинградская блокада
Видео

Бураковский Юрий

Burakovski1

Родился в 1932 году в Ялте. Инженер-механик, жил и работал в Киеве, откуда репатриировался в 1994 году в Израиль. Живет в Ашкелоне.
Дочь и три внука.

ПРАВОКУМКА

Светлой памяти моей матери
Александры Владимировны
посвящаю.

6 августа 1941 года я, девятилетний мальчик, и мама с маленькой сестричкой Светланой бежали из Киева. Поездом приехали в Ростовскую область. Там прожили год. В мае 1942 года немцы захватили Ростов и стремительно родвигались на юг. Всех эвакуированных посадили на телеги, запряжённые быками. Так мы снова оказались в пути.

По ночам мы видели, как немцы сбрасывали десанты, как стучали пулемёты, небо прорезали снопы ракет. Недалеко от нас пылали Георгиевск и Моздок. Проезжая населённые пункты Северного Кавказа, мы чувствовали враждебное отношение к себе местных жителей. «Всё равно вас, жидов, Гитлер перестреляет», − говорили они. Нередко отказывали в просьбе напиться воды. В дороге нас нагнал верховой, командир с двумя шпалами в петлицах. Он сказал: «Немец уже близко, гоните быков, никому не говорите, что вы евреи. Местные ждут немцев». И среди эвакуированных начались нездоровые разговоры относительно евреев. Нам угрожали, что выдадут немцам. Тогда мама приняла решение уйти от толпы и повернула быков в сторону ближайшего села. Так мы оказались в селе Правокумка (Ставропольский край). Постучали в ближайший дом. Вышла старушка, приветливо улыбнулась. «На постой хотите? Надеюсь, не жиды», − и пригласила в дом.

Я помогал хозяйке, копал огород, приносил воду, хозяйка была довольна. Как-то к дому подошли наши солдаты, попросили воды, рассказали, что идут из плена, что отпустили всех, кроме евреев. «Похоже, их всех расстреляют», − сказали они. Тревога усилилась, но мы всё же надеялись, что враг обойдёт наше село стороной. Однако случилось иначе. Прошло несколько дней, я услышал шум моторов, и в деревню въехало множество грузовых машин. В открытых кузовах стояли немцы, держались за обручи для брезента и громко орали. Я увидел кирпичные лица и ледяные глаза. За машинами ехали мотоциклисты.

На следующее утро в село вошел карательный отряд, они были одеты в линялую немецкую форму и пели по-русски «Галя молодая». Хозяйка рассказала, что ночью слышны были пулемётные очереди: расстреляли коммунистов, ищут евреев. Мама достала паспорт и бросила его в горящую печь, а спустя полчаса вошли к нам двое – каратели. Один из них спрашивал, кто мы, откуда, потребовал документы. «У нас в дороге украли чемодан с вещами и документами», − сказала мама. «Я не раз слышал такие песни, но нет времени сейчас с тобой долго говорить. Приготовь нам еду – яйца и картошку. Приду вечером». И они ушли. Вечером пришёл он один. «Что-то ты на русскую не похожа, − начал, обращаясь к маме. − Много я вашего брата на тот свет перевёз». «Не бери грех на себя, мы – русские», − твердила мама. Он вытащил кисет, сел у стола, закурил, долго пыхтел папиросой, окутав себя облаком дыма. «Устал я на этой дороге, − неожиданно сказал он. − Я тоже познал лиха, был в плену, теперь немцы меня повязали». Он резко встал и сказал матери: «Живите. Может, и ты мне, Шура, когда-нибудь пригодишься. Скажешь, кто спас тебя и твоих детишек».

К вечеру следующего дня мы с мамой увидели телеги, на которых сидели обречённые люди – старики, женщины, дети. Это были евреи… Их конвоировали те же каратели верхом на лошадях, а ночью всех расстреляли.

Burakovski2

Наша хозяйка, испугавшись слухов, что вдруг и мы евреи, велела нам убираться. С трудом мы отыскали другое жильё. Но туда на постой пришли немцы, они сменяли друг друга, в их числе были и эсэсовцы. Наше положение ухудшалось. Усиливались подозрения в отношении нас. Особенно усердствовали полицай и староста. «Чего вы бежали, значит, у вас рыльце в пыльце!» − говорили они маме.

Наступили холода. Постоянный холод был и в наших сердцах. Мама пыталась раздобыть еду, меняла кое-какие вещи на хлеб. Когда я выходил из дома, слышал вслед «жид» от местных мальчишек. О школе мне нельзя было и думать. Ходить туда для меня было смертельно опасно. В плакатах, висевших на стенах домов, были призывы искать жидов, и обещание награды за это, а также угрозы тем, кто их прячет.

Мы вынуждены были много раз менять жильё из-за подозрений. С трудом находили новое убежище. Шесть месяцев прожили мы в смертельном страхе. Каждый день мог оказаться для нас последним. Но нас спас маршал Георгий Константинович Жуков, по приказу которого было развернуто наступление на юг, на занятые немцами территории. Передовые части Красной Армии освободили наши места. 31 декабря 1942 года в село ворвались партизаны. Мы были спасены.

Когда судили полицаев, мы узнали, что наша семья была внесена ими в список, приговорённых к расстрелу.Burakovski3