Эпштейн Дора
Родилась 10 марта 1932 года в г. Херсоне. До выхода на пенсию работала в проектном институте. Муж, две дочери, 5 внуков и двое правнуков
ДАЛЕКИЕ СТРАШНЫЕ ДНИ
Я — Дора Эпштейн (девичья фамилия Котляр) на склоне лет хочу поделиться воспоминаниями о событиях тех далёких страшных дней, которые пережила моя семья и которые на протяжении всей моей жизни мучат и терзают мою душу.
Наша семья из четырёх человек — Михаил Котляр 1907 года рождения, мать Рахель Котляр (девичья фамилия Зарудь) 1903 года рождения, их дети — Дмитрий 1930 года рождения и я — дочь. До 1941 года вся сетья проживала в г.Херсоне.
Мой отец работал на заводе кузнецом, мать была домохозяйкой. Отца в 1939 году призвали в Красную Армию и он учавствовал в освобождении Западной Украины. Его воинская специальность — связист.
Мамина семья — сестра Сура Зарудь, брат Моше и мать Бася (моя бабушка) жили до 1941 года в еврейском поселении в 100 километрах от Херсона. Сестра Сура и брат Моше трудились на полях колхоза. В еврейском посёлке под названием «Шестнадцатый участок» было около 50-ти домов, не было электричества, пользовались керосиновыми лампами.
Как всегда, в конце мая 1941 года мы с братом Митей были на каникулах у бабушку. Вернулись в Херсон в середине июня. Мне было тогда 9 лет, а Мите — 11. До войны мы почти каждое воскресенье ходили в кино. В то воскресное утро 22 июня пошли в кино на первый сеанс, в 10 часов. На главной улице им.Суворова было много нарядно одетых детей и взрослых. Когда мы вышли из кинотеатра, то увидели толпу людей, слушавших репродуктор. Из всего услышанного мы только поняли: «ВОЙНА». Быстро пошли домой, мамы дома не было – она ушла к знакомым передать письмо и вещи нашему отцу через человека, служившего в части, где находился на переподготовке наш папа. Вскоре пришла мама вся в слезах и сказала, что мы с папой скоро не встретимся, так как началась война. В июле мы получили письмо от отца. Он писал, что остатки его полка днём прячутся от фашистов в лесах, а ночью пробиваются к линии фронта.
Уже в первых числах июля начали бомбить Херсон. Во время тревоги мы с мамой прятались в убежище, которое находилось недалеко, в подвале двухэтажного дома. В городе появились беженцы из Польши, Западной Украины, из Бессарабии, несколько семей поселилось у нас в доме. Из разговоров мама узнала, что гитлеровцы уже заняли половину Украины и скоро будут в Херсоне. Одна мысль волновала маму: папа будет в Советской стране и, если не уедем, то с ним не встретимся. Мама помнила, как в 1918 году немцы были в Украине и нормально относились к евреям. И только мысль о том, что мы не сможем встретиться с отцом тревожила её, поэтому была склонна к эвакуации.
10-го августа вечером прибежала моя двоюродная сестра Дора – дочь папиного родного брата Льва Котляр и сказала, чтобы мы собирались,- завтра они за нами заедут. Мама уложила необходимые вещи в четыре мешка, приготовила немного муки и свинного смальца.Утром приехала семья дяди Лёвы на подводе и мы покинули свой дом.
В это время был налёт фашистских самолётов, но мы продолжали ехать; на улице Коммунаров увидели большую воронку — это был след от взорвавшейся бомбы. В городе была сильная паника. Вся огромная площадь у пристани была заполнена людьми с вещами, к трапу парохода не подойти, люди грузились через борт. Дядя и мама побросали мешки на палубу через борт, посадили нас, детей, и в этот момент пароход начал отчаливать от пристани. Мы поплыли с вещами, а дядя с тётей Идой с маленькой дочкой на руках и наша мама остались на берегу. Как только мы отплыли от причала, появились вражеские самолёты и начали бомбить. Несколько бомб упало в воду, я сильно испугалась и кричала «Мама!», но крика своего не слышала. Через два часа пароход прибыл в г. Цюрюпинск на левом берегу Днепра. Все люди высадились на берег, где было столько народа, что некуда даже ногой ступить. Мы втроём с вещами остались стоять на палубе и не знали, что нам делать. Подошли двое мужчин, взяли наши мешки и велели идти за ними.Мы очутились в толпе, где все кричали и кого-то искали. Постепенно люди разошлись и мы остались одни на площади у пристани. Полдень. Стало очень жарко, хотелось пить, но воды нигде не было
. Я начала плакать, а брат Митя меня успокаивал. Ближе к вечеру появился вдали пароход из Херсона, на котором мы увидели среди пассажиров нашу маму, она нам махала рукой. Радости нашей не было конца.Наступили сумерки, все улицы города были заполнены беженцами. Меня и сестёр дядя Лёва поместил в коридоре какого-то дома; мы лежали на голом полу, а мама с Митей , дядя и тётя остались на улице и там провели тревожную ночь. Было слышно, как по дороге шли солдаты, ехали танки, машины, стоял страшный грохот и мы не сомкнули глаз.
Нам сильно хотелось есть и мама пошла в местный Военкомат, где ей дали две буханки хлеба — это была вся наша еда. Сидя на вещах у дороги, по которой проезжали машины, мы надеялись, что кто- нибудь нас подвезёт к железно-дорожной станции Копани, которая находилась в двадцати километрах от Цюрюпинска. Шли мимо машины, переполненные людьми. Наконец, одна машина остановилась, мы все успели сесть, а маме места не хватило: машина поехала и мама осталась. Весь день в жару мама шла по пыльной дороге пешком эти 20 километров и, когда мы её увидели, то побежали ей навстречу. Она нас обняла, заплакала и сказала, что мы больше никогда не расстанемся, но она не могла тогда предположить, что ждало нас впереди.
Вечером приехала полевая кухня и привезла борщ. Из посуды у нас был только чайник, куда нам налили борщ, и мы все одной ложкой этот борщ ели. Ночью мы увидели огромное зарево, полыхал пожар — это горел наш родной Херсон.
В Копонях у железнодорожной насыпи скопилось несколько тысяч беженцев: женщин, детей, стариков. На рассвете, в 4 часа подошёл состав с открытыми грузовыми платформами. Люди, карабкаясь по насыпи, овладевали этими вагонами. Мы — дети и тётя, наши вещи оказались на платформе. Состав тронулся, а мама с дядей Лёвой остались. Через два часа подошёл другой состав и мама с дядей нас догнали. Все высадились с обеих составов и сидели на своих мешках вдоль полотна железной дороги в ожидании нового состава
Вечером подошёл состав с крытыми вагонами и остановился на высокой насыпи. Люди начали, преодолевая припятствия, грузиться в вагоны, подсаживая друг друга. Мы стояли, не зная, как туда подняться. К нам подошли два солдата и, узнав, что наш отец на фронте, помогли погрузиться в вагон. В вагоне на полу был толстый слой конского навоза, но всё же в него село сорок с лишним человек — как сельди в бочке, духота, сесть негде, куда едем -не знаем. В пути вычистили навоз, сделали двухярусные нары и как-то разместились.
Путь оказался долгим, мучительно тяжёлым, сильно утомительным и страшным. Первую неделю пути наш эшелон бомбили, обстреливали, состав шёл через горящие города, мимо сгоревших вагонов, разрушенных вокзалов. Нас мучила жажда, мы голодали, иногда на станциях в вагон подносили хлеб.
После двух недель пути люди постепенно стали уходить с поезда. Эшелон двигался на север, похолодало, наступила осень, в вагоне люди начали болеть, появились вши, страшно мучил голод, из-за коротких остановок маме не удавалось спечь на костре оладьи, мы ели сырое тесто.
В конце сентября наш сильно поредевший состав прибыл в г.Уфу. По радио на вокзале объявили, что поезд дальше не идёт и что все должны выгрузиться. Людям обещали дать жильё, женщинам работу, детей определить в школу.
Людей распределили по машинам и повезли в разные посёлки недалеко от Уфы. Нас повезли в пригородный посёлок Черниковку и поселили в дощатый барак, где было ещё 20 семей женщин с детьми. Барак, очевидно, раньше служил казармой — огромное помещение, в котором было две печки и металлические кровати с соломенными матрасами. Семья дяди Лёвы пересела на другой поезд и уехала в Саратов, где он стал работать на военном заводе. Вначале мама работала на строительстве столовой, а когда её построили — посудомойкой. Зимой в бараке было очень холодно, внутри на стенах намораживался лёд: все спали одетыми.
Через год нас переселили в кирпичный дом, вернее, подселили к семье из четырёх человек в комнату площадью 18 квадратных метров. В этой квартире была общая кухня, которой никто не пользовался. Получив согласие всех жильцов, мы перебрались в кухню. Мы с братом заносили в кухню обледеневшее бревно, вдвоём пилили его, тут же кололи, сушили и с трудом растапливали печку. Весной нам выделили 20 соток земли под огород и я с братом его перекопали, чтобы посадить картошку.
Этот огород нас спас от голода. Зимой мама с Митей ездила по селам и меняла вещи на продукты, а я вместо мамы убирала парикмахерскую. Прошли три трудных года, я закончила три, а брат пять классов. Школа посылала нас в колхоз полоть морковь и лук. Нас кормили в столовой, спали на полу в клубе. Зимой у меня обмёрзли пальцы на ногах.
Пришла весна 1945 года, шёл дождь, на улице непролазная грязь и вдруг объявляют по радио-ПОБЕДА ! Не смотря на дождь и грязь, все высыпали на улицу. Крики радости, смех, слёзы… В этот день мы горько плакали по отцу, от которого за всю войну не было ни одного письма.
В сентябре 1945 года мы уехали в Херсон. Наш дом сохранился, но нас в него не пустили жильцы, которые работали в МВД. Мы осень и зиму жили в сарае, пока мама не отсудила часть дома.
Моё детство, опалённое войной, страшные дни бегства из родного города, лишения, тревоги и страх за родных и близких — всё это силно отразилось на всей моей жизни. Мать одна без отца вырастила, выучила и воспитала меня с братом.
Ещё тогда в августе 1941 г. мама хотела забрать свою сестру и 75-летнюю мать из еврейского посёлка (Участок №16), но сестра заявила, что они будут эвакуироваться всем колхозом. Как прошла их «эвакуация» мы узнали, когда вернулись в Херсон, от человека, который спасся от смерти в 1941 году. Все жители посёлка, (евреи) собрали скот, посадили детей и стариков на подводы и отправились в путь до ближайшей железнодорожной станции Снегирёвка Николаевской области. Подошли к реке Ингулец, но не смогли преодолеть водную преграду. Посоветовались и решили вернуться в посёлок. Кто-то из стариков вспомнил, что немцы в 1918 году на Украине не трогали евреев. В первых числах сентября фашисты согнали всех евреев в здание школы и продержали там их без воды и еды 3 дня, затем вывели под конвоем с овчарками и живьём сбросили всех в большой старый заброшенный колодец. Несколько дней слышались крики и стоны людей из колодца. Так погибли все евреи, жители посёлка «Участок №16» и вместе с ними мать и сестра нашей мамы. Через 20 лет на месте гибели евреев на средства оставшихся в живых родных и близких воздвигнут памятник. Каждый год в сентябре к памятнику съёзжаются родственники почтить память невинных жертв той страшной жестокой войны.
21 июня 2010 г.