Бельфер Евгения
Родилась 27 декабря 1913 года в Умани, на Украине. Врач, оперирующий акушер-гинеколог. Работала в Джанкое (в Крыму), в Шахрисабзе (в Узбекистане), в Клину, в Москве, откуда репатриировалась.
Сын и дочь, трое внуков, четверо правнуков
СКОЛЬКО ЛЕТ ПРОШЛО, А «ВЫКОВЫРЕННЫХ» ПОМНЮ…
…Симферополь. Накануне, 21 июня 1941 года, мы с моим мужем Михаилом были в театре. Вернулись поздно, поужинали, только легли спать – звонок: «Война!».
Очень скоро немцы оказались в Крыму. Их моторизованные отряды растекались по городам и посёлкам. Чудом мы успели вскочить в уходящий воинский состав. Военные подхватили в вагон всю семью – меня, маму Фейгу и троих детей: трёх- летнюю Беллочку, семилетнего Славу и двенадцатилетнюю сестру Фиру. Из вещей – моя каракулевая шубка да портфель с документами. К тому времени Михаил был уже в армии. Получил предписание от Главсанупра и в ту же ночь отбыл. Наше бегство из Симферополя растянулось на два долгих, страшных месяца – до того момента, когда мы наконец добрались до далёкого узбек- ского городка Шахриcабз, в котором потом прошло несколько лет эвакуации.
Два долгих, невозможных месяца в тесно набитых проходящих поездах, в вагонах для перевозки скота. На протяжении этого времени были изматывающие ожидания на осыпающемся гравии железнодорожных путей, случайные ночёвки в разбитых постройках, блуждания по станциям и полустанкам, часто без еды и воды. И что удивительно – малые дети не плакали. Спасало то, что я – врач, и всегда была готова придти больным беженцам на помощь. Голова моя была, чтобы думать, а руки – чтобы помочь. Я всегда хотела быть врачом достойным.
Из того первого воинского эшелона, на который мы сели под Джанкоем, нас вскоре высадили – в Керчи. Вечером мы втиснулись в битком набитый, облепленный людьми теплоход, и добрались на нём до Славянска. Оттуда, снова недолго, ехали на поезде. Высадили нас ночью, по путям впотьмах мы добрели до станции. Трёхлетняя Беллочка – на руках, семилетний Слава за юбку держится. Оказалось – это станица Усть-Лабинская, что под Краснодаром. Уселись мы на земле, утром дождались начальника станции. «Чого вам трэба? – спросил он. – Вы выковы- ренные (эвакуированные)? Эй, Маруська, мабуть, повезэшь их до сэбе?»
Маруська посадила всех на телегу, повезла к жилью, а там во всех избах уже полно таких же «выковыренных». Завела в свинарник – ложитесь здесь. «Будь людыною, Маруська, покидай нам соломки. И запри за нами дверку», – сказа- ла я. Проснулась от стука: «Ты дохтур? Хозяйка дуже хвора, пойдём подывысь, будь ласка». «Подывылась» – оказалось, хозяйка хворая оттого, что объелась вареников. Помогла ей. За это детям – еда да помывка. Сколько лет прошло, а про тех «выковыренных» помню.
Потом те же самые казачки подсадили нас в проходящий через станицу Усть-Лабинскую воинский поезд. Проводница в военной форме оказалась из Крыма, сказала нам: «Подьте до моего вагона». А там тепло. Едем. А куда? Оказалось, в Сибирь. Там холодно, дело к осени, а дети без тёплых одёжек. Высадились. К слову сказать, сколько потом было таких посадок и высадок! Но особенно запомни- лись станция Поворино и город Златоуст. Скопившиеся тысячи людей ждут поезда. Мрак, чёрное небо, нет места притулиться и сесть на землю. К тому же цыганский табор, цыгане всех в толпе рас- талкивают и теснят. Хозяин табора спрашивает: «Это твои? Твоих – посажу». Подошёл состав. Дав- ка, крики. Цыганки загородили своими растопыренными юбками место «посадки» – два разбитых вагонных окна. Хозяин зашвырнул туда двух шустрых цыганят, и те стали принимать других. Подал в окно Беллочку со Славой, Фиру. Я испугалась и закричала: «И нас, взрослых, подсадите, а то дети без нас уедут!». Цыганки подхватили нас с мамой и тоже затолкали вовнутрь. И тут поезд начал медленно отходить. Вдруг мама вспомнила: «Надо же ему заплатить!». И спасителю-цыгану полетели из окна последние 400 рублей. Цыган поднял деньги и помахал нам вслед.
По пути следования была Уфа, потом – Златоуст. Высадили. А там уже снег с дождём. Где притулить- ся и согреться? Показали нам: вон школа, там теперь эвакопункт. Дошли до него. Внутри – огромный спортивный зал, на полу лежат люди, много людей, негде ступить, не то что прилечь. Все завшивле- ны. Толкнула дверь, а там комната с диванами и… роялем. Прошу мужчину на пороге комнаты – он оказался заведующим эвакопунктом: «Не выгоняйте нас, впустите, нам бы только детей спать по- ложить». Разрешил положить на рояль. Сам спал на диване, другой диван был свободен, но я всю ночь стояла возле рояля, караулила детей, чтобы не упали. На рояле постелила ту самую каракулевую шубку. Мама и сестра Фира – под роялем. И так три ночи.
В Златоусте не было у нас ни копейки денег, ни кусочка хлеба. Не было сухарика, чтобы его раз- мочить в воде и дать детям. Раньше я ещё что-то добывала из еды, а в Златоусте, в этом эвакопункте, было безнадёжно. И рано утром, когда проснулась мама и заняла мой пост у рояля, я пошла на вокзал. Было холодно и слякотно, но шубка моя осталась на рояле – я старалась не носить ее, чтобы не замочить. Чем я тогда согрею детей?
А на вокзале кого просить о хлебе? Вижу в сторонке на путях вагон, из него выходит женщина в белом халате поверх одежды. Говорю ей: «У нас трое детей, их нечем кормить». Она отвечает: «Подождите минутку!». И выносит кастрюльку с остатками манной каши. Говорит мне: «Несите скорее к себе, пока каша не остыла. Пока будем стоять здесь, можете приходить утром за кашей». Переложила те остатки в консервную банку и побежала «домой». И так три дня, что мы находились в Златоусте, приходила к вагону по утрам с пустой консервной банкой. Дети повеселели.
В Златоусте можно было остаться, если бы я обратилась в здравотдел. Но впереди была зима, и я решила всё-таки пробиваться на юг. В голове стучало название книги «Ташкент – город хлебный». Может, и наc Ташкент накормит хлебушком? И я опять пошла на вокзал. Постучала в окошко билетной кассы. Открыл его мужчина, оказалось – начальник вокзала. Стала ему говорить, что семья доходит без еды и без денег, что здесь дети наши умрут. Он ответил: «Перестаньте говорить, вы мне надрываете сердце. Куда хотите ехать?». И выдал бесплатно два взрослых билета до Ташкента, написав на них: с детьми.
В Ташкенте опять хорошие люди помогли. На вокзале полно народу, тысячи переселенцев. Негде при- тулиться, вот-вот начнётся дождь, в толпе шмыгают подозрительные личности. Хотя, чего у нас грабить? И тут возникает женщина и говорит: «Идите за мной. Возьму вас к себе». И приводит в привокзальную аптеку, где живёт и работает. Называет себя: «Я – Раиса Юрьевна Мерперт». И предлагает – о Б-же! – горячую воду, и туда мы сажаем детей, которых не купали со станицы Усть-Лабинской. И, чистых, она уложила детей в хозяйскую постель на простыню. Нам, взрослым, хозяйка набросала половички на пол. А утром принесла полбуханки чёрного хлеба, и я разделила хлеб поровну.
В Ташкенте, в республиканском Наркомздраве, дали мне направление в городок Шахрисабз Кашка- дарьинской области. Поехали туда. Вначале на поезде – до Карши, потом пересадка до Шахрисабза. Какой-то участок пути – пешком, только детей подсадили на тележки из-под хлопка. Это был наш последний путь к пристанищу. Там, несмотря на малярию, мы ожили. Там дети ели виноград, много винограда.
От военкомата выделили домик – всё-таки семья фронтового офицера. В этом доме с каменным полом, за высоким дувалом прошли долгих четыре года эвакуации. Электричества не было, только ке- росиновая лампадка с фитилем. Славе надо было учиться, а школы не работают, и я пригласила эвакуированную учительницу по имени Надежда Фёдоровна. Маленькая Белла тоже прибегала на уроки «Надежды Фоданны».
С самого начала определили место работы для доктора: заведовать станцией защиты от тропической малярии. Ею и переболели все мы, с тяжёлыми носовыми кровотечениями. Да и другими болезнями тоже. Слава попал в больницу. Спасло его переливание крови. Как доктора меня использовали в борь- бе со всем букетом инфекционных болезней. Корь, сыпняк, скарлатина – люди в кишлаках от них умирали. Вызвал как-то меня начальник местного НКВД. «Слушай, доктор, – говорит, – если ещё кто умрёт, я тебя расстреляю». Наутро поехали по кишлакам с группой эвакуированных врачей. Ездили долго, проводили дезинфекцию. С трудом мы остановили эпидемию, и даже удостоились похва- лы из Ташкента, и я поехала докладывать об успехах на республиканскую конференцию. Тот самый начальник местного НКВД потом помог нам с отъездом.
Осенью 1945 года мы уехали из Узбекистана в Москву – там мой муж, капитан Михаил Бельфер, занимался расформированием вверенного ему санитарного поезда. Все годы войны военврач Миха- ил Исаакович Бельфер провёл в должности начальника санитарного поезда, на котором объезжали фронты и подбирали раненых. Сам он был в том поезде ещё и оперирующим хирургом. В Москве, на Солдатской улице, в двух малюсеньких комнатах коммуналки жил его больной отец. В Москве наша семья наконец-то воссоединилась…
Записала журналистка Евгения Соколов.