Воспоминания
Эвакуация и бегство

Ленинградская блокада
Видео

Шемтов (Шрага) Лия

LiaShemTov

Лия Шемтов родилась в Черновцах в 1958 году. В 1980 году репатриировалась в Израиль. Работала заместителем мэра города Нацрат-Илит, с 2006 года – депутат Кнессета.
Замужем, двое детей.

БОЛЬ И НАДЕЖДЫ МОЕЙ СЕМЬИ

Мои родители – мама, Эстер Горальник, и папа, Давид Шрага, – познакомились до войны, в 1938 году, в Бельцах (Молдавия). В эти годы еврейская молодежь города проводила время в клубе «Палац Цион», где получала разносторонние знания об Эрец Исраэль, иудаизме, сионизме и даже о сексе.

В начале 1941 года большая часть молодежи отправилась на заработки в Баку, в том числе и мои будущие родители, тогда еще не женатые. В Баку они жили в общежитии, папа работал в столярной мастерской, а мама – на текстильной фабрике. Там они и застали начало войны. Отец мамы, мой дедушка Берл Горальник, поехал в Баку и привез их в Бельцы. Для дедушки Берла и бабушки Миндель было очень важно, чтобы вся семья жила вместе. Всего у них было семь детей, причем седьмой родился за две недели до начала войны. Таким образом, вся семья жила в Бельцах до июля 1941 года, и хотя многие друзья и соседи к этому времени уже покинули наш город, дедушка Берл до последнего не верил, что немцы войдут в Бельцы.

Дедушку забрали в трудармию, и он строго-настрого приказал своим домочадцам оставаться дома и никуда не уезжать из города. Он переживал, что бабушка осталась с детьми одна, но был уверен, что дома им ничего не угрожает.

День, когда уехал Берл, а Миндель осталась с семью детьми, навсегда врезался в ее память. Младшая дочка Чака (ей в то время было пять лет) все время болела и много времени проводила в больнице. Когда в Бельцах начались бомбежки и пожары, бабушка с грудным малышом на руках вбежала в больницу, взяла Чаку, на которой была только пижама (а на улице шел дождь), вернулась домой и собрала несколько мешков с вещами. Со всеми детьми отправилась она на железнодорожную станцию, забралась с ними в поезд, который долго шел куда-то и, наконец, прибыл в Среднюю Азию.

Ехали, казалось, целую вечность, еды не было, начался страшный голод, у бабушки пропало грудное молоко, и стало нечем кормить младенца. Он умер. В соседнем вагоне у женщины тоже умер младенец, и они вдвоем с бабушкой выкапывали две крошечные ямки в мерзлом грунте, чтобы похоронить своих детей.

Но самое страшное было впереди.
В 1943 году бабушка из Казахстана была вынуждена перебираться в Сибирь – мотивы переезда мне неизвестны. В дороге снова был страшный голод. Спасались тем, что собирали крапиву во время долгих остановок, и бабушка варила из нее для детей суп – этим и питались. В поезде были раненые, в тесноте и духоте страдали старики и дети. На станции в городке Уштобе состав остановился, и мамин брат Ихил, которому было четырнадцать лет, выскочил из вагона, чтобы добыть на всех немного угля и воды. Из окна моя бабушка видела, как подошел к нему милиционер, что-то сказал, и они вместе пошли куда-то. Бабушка кричала им вслед, звала Ихила, но поезд неожиданно тронулся, и больше Ихила никто никогда не видел.
Уже после войны семья пыталась искать его, но так до сегодняшнего дня мы ничего не знаем о его судьбе. А в доме все это время постоянно говорили о нем, ждали…

Через некоторое время пришла еще одна беда. Уже в Сибири еще двое братьев моей мамы – Арон (ему было четыре года) и Миша (ему было двенадцать) – вышли из дома и пропали при неизвестных обстоятельствах. Как выяснилось через много времени, они очутились в детдоме. Маленький Арон не выдержал голода и вскоре умер, а Миша вместе с другими детьми стал воровать еду, чтобы выжить, был пойман и отправлен в тюрьму. Миша вышел из тюрьмы в 1953 году, стал искать семью и нашел родителей и сестер в Черновцах.

После победы мы вернулись в Полтавскую область. В Бельцах оставаться не было смысла – там все было разрушено, и мои родители решили ехать в Черновцы. Папа рассказывал, что моя мама была после войны невероятно худой. Одежда – только та, что на ней. Однажды она пошла на рынок купить себе что-нибудь из вещей, но ей ответили: «Евреям не продаем!». Она, тем не менее, купила там какую-то простыню и сшила себе две блузки…

В начале семидесятых родители мои наконец репатриировались в Израиль. Бабушка Миндель, которой к тому времени было за семьдесят, решила жить отдельно и ни от кого не зависеть. Она была необыкновенно сильным человеком. Первым делом купила себе место на кладбище, после чего прожила еще двадцать лет. Могила ее – в самом начале кладбища в Раанане.

Бабушка Миндель прожила 92 года. Миша умер в возрасте 61-го года, похоронен в Ашдоде. Эстер, моя мама, умерла в возрасте 72-х лет и похоронена в Нацрат Илите. Из всех сестер в живых осталась моя тетя Чака, ей сейчас 72 года, она живет в Натании и надеется, что в один прекрасный день откроется дверь и войдет Ихил…