Зайдман Софья
Родилась в Киеве. Д-р физико-математических наук,профессор. Репатриировалась со своей семьей в Израиль в 1994 году.
Живет в Модиине.
Сын, дочь и пятеро внуков.
СЛЕД, ОСТАВЛЕННЫЙ В ДЕТСКОЙ ПАМЯТИ ВОЙНОЙ
Я родилась в столице Украины в городе Киеве, на Подоле, на улице Хоревая. Свое детство я вспоминаю с трехлетнего возраста отдельными эпизодами. Помню детский сад. Разные игры во дворе. У нас было спокойное радостное детство. Весной 1941 года мы дети 6-8 лет вдруг почувствовали, что у взрослых какое-то тревожное настроение, разговоры о коричневой чуме, охватившей ряд стран и ползущей в нашу сторону. Всем двором, взрослые и дети, провожали мы каждого призывника, выросшего в нашем дворе, на фронт. Услышали мы от взрослых, что среди населения появились фашистские диверсанты, шпионы. Мы, детвора, чтобы помочь взрослым, бегали и выискивали подозрительных на наш взгляд, людей.
В июне 1941 года началась война с Германией. В первый же день войны бомбили Киев, и мы прятались с мамой в бомбоубежище. Это был подвал, куда спускались по сигналу тревоги все жильцы нашего дома. Бомбёжки стали ежедневными, люди покидали свои квартиры и уезжали в другие города. Помню, как пришёл взволнованный папа и сказал, что мы должны всё оставить и бежать на последний пароход, который уплывает по Днепру через полчаса: немцы уже на окраине города. Мама, домохозяйка, растившая трёх детей, в этот момент совершила подвиг. Она молча взяла сумку, сложила еду, что была под рукой, взглянула на квартиру, полную мебели, вещей, посуды, и мы ушли, оставив всё на произвол судьбы. Я прижимала к себе самую свою любимую игрушку — спящую куклу. Мы, трое — папа, мама и я — побежали к пароходу. Мой старший брат Абраша уже ушёл добровольцем на фронт, а средний брат, Яша, уехал с дядей Мотей на Волгу, в город Казань. Пристань была запружена народом. На пароходе давка: мы с трудом протиснулись на палубу. Чтобы освободить место для людей, вещи выбрасывали в воду. Кто-то схватил мою куклу — у нее были голубые глаза и длинные чёрные косы- и выбросил её за борт. Я стояла, вцепившись в мамину руку, боясь шелохнуться, стиснутая со всех сторон обезумевшими от страха людьми, и слёзы текли по моим щекам.
Так пришёл конец моему беззаботному детству. Впереди были годы войны, голод, разруха. А пока мы плыли на пароходе по Днепру, направляясь к маминой родной сестре Фане, которая жила в городе Сталино (сейчас это Донецк). Мы уже подплывали к Днепропетровску, когда немцы стали бомбить наш пароход. К счастью, берег был уже совсем близко, и все бросились спасаться, как могли. Я и мама спрятались под какими-то большими досками, а папа побежал узнать, есть ли ещё какой-либо транспорт, чтобы продолжать путь. Выяснилось, что с железнодорожной станции уходит последний товарный поезд с платформами из-под угля. Мы успели вскочить на такую платформу, и поезд тронулся.
Наступила ночь. Люди были чёрными от угольной пыли, кругом была темнота, и слышался только стук колёс. Я не спала, так как сидя, спать не могла, а лечь было негде: платформа была заполнена людьми. Вдруг я увидела высоко в небе зажжённые лампочки. «Мама, что это? Разве в небе могут гореть лампочки?» Оказалось, что это фашистский самолёт кружил над нами. Поезд замедлил скорость, чтобы дать возможность людям покинуть платформы.
И вот мы снова на земле — возле станции Ясиноватая. По дороге ехала телега, запряжённая двумя лошадьми. Правивший ими человек предложил нам переночевать у него дома. «Это недалеко, — сказал он, — а утром я отвезу вас в Сталино». Впервые в жизни я, городская девочка, ночевала на сеновале, где незабываемо пахло свежим сеном, и впервые выпила кружку парного молока, которую принесла хозяйка. Утром хозяин отвёз нас на своей лошади в город Сталино, где жили тётя Фаня и дядя Арон Нудельманы.
Нас встретили с радостью и со слезами на глазах. Вокруг царила тревожная атмосфера, сводки с фронта были неутешительными. Фашисты быстро продвигались, захваты¬вая города и сёла. В боях под Киевом мой старший брат Абрам был ранен. Пуля прошла от пальцев левой руки до плеча и застряла, не дойдя до сердца. Это его спасло. Брата отправили в гос¬питаль в Сталино, но мы ничего не знали друг о друге. В госпи¬тале ему хотели ампутировать раненую руку. Он не соглашался на операцию, так как был левшой – все делал левой рукой. «Я без левой руки, как без рук», — говорил он. Пулю, застрявшую в плече, вытащили, а рука была сохранена. Правда, с вывернутой ладонью, но он пользуется ею по сей день. Брат послал записку тёте Фане и дяде Арону о том, что он находится в госпитале в их городе. Прочитав записку, мы все вместе сразу же поехали в госпи¬таль. Так счастливый случай свёл нас с Абрашей.
Война шла за нами по пятам. Фашисты очень быстро за¬хватывали один город за другим. Вскоре начали бомбить Ста¬лино. Стало ясно, что надо ехать дальше. Как только Абрашу выписали из госпиталя, мы вчетвером отправились поездом на восток, в город Зеленодольск, где в семье дяди Моти находился мой средний брат Яша. Стучат колёса, за окнами мелькают густые зелёные леса, маленькие домики с красными черепичными крышами. Мы выехали из Украины и едем по территории России. Наконец приехали в город Зеленодольск, расположенный на берегу кра¬сивой, полноводной Волги. Здесь сняли квартиру. Помню, как хозяйские дочери взяли меня с собой кататься на лодке по Вол¬ге. Для меня это было незабываемое впечатление.
Приближалась зима 1941 года. Становилось холодно, по утрам заморозки, а у нас с собой не было зимних вещей. Надо было перебираться в тёплые края. Мы решили ехать в Узбекистан, в город Андижан, где жила родная сестра папы — моя тётя Маня. Тётя Маня была красивая, добрая, внимательная женщина. С началом войны она сразу эвакуировалась со своей семьёй в Андижан и ко времени нашего приезда уже устроилась с рабо¬той и жильём.
Итак, мы оказались в стране узбеков. Непонятный нам язык, обычаи, культура. Мы сняли жильё в узбекской семье. Во дворе, огороженном глухим забором из самодельных гли¬няных кирпичей, располагались две кибитки: одна хозяйская, а другая наша. Кибитки были построены из таких же кирпичей, как и забор, а внутри не было никакой мебели: ни кровати, ни стола, ни стульев. В нашей, вместо кровати, была лежанка из кирпичей. Мама не имела профес¬сии. Она была эрудированной, смышлёной, знала несколько языков: идиш, русский, украинский и древнееврейский (ив¬рит). Но, рано выйдя замуж, родила двух сыновей, а в даль¬нейшем и дочь, т. е. меня. Всё время своё она посвятила нам, своим детям. Теперь она начала искать работу и устроилась вязать мешки для хлопка. Мешки делались из очень грубой, толстой верёвки, и мама натирала руки до крови.
Папа, глава семьи, всю ответственность за нас брал на себя и тяжело все переживал. Эвакуация, отсутствие денег, одежды, пищи, неиз¬вестность с работой — всё это наложило отпечаток на его здо¬ровье. По профессии папа был бухгалтер. Он сразу стал искать работу и, вроде бы, нашёл в каком-то детском учреждении, но заболел сердечно-сосудистым заболеванием и вскоре умер в госпитале…
Абраша поступил на военный авиазавод техником. Яше в это время было 15 лет, он пошёл учиться в восьмой класс шко¬лы. Жили мы очень бедно. Помню, как было голодно. Мы ели картофельные очистки, которые ещё надо было найти, жёлтый жмых, затируху. Хлеб давали по карточкам. Никогда не забуду, как хозяйка-узбечка угостила меня пло¬вом. Она называла меня Солдатхон (узбекское соответствие русскому имени Софа). Сложив ладони рупором у рта, она позвала меня громко и протяжно через весь двор: «Солдатхо-ну-у-у». Я побежала на её зов, и она жестами пригласила меня войти. В хозяйской кибитке пол был устлан коврами, на кото¬рых лежали подушки, предназначенные для сидения возле сан¬дала. Это такой невысокий стол, укреплённый в центре пола. Под сандалом имеется углубление, куда помещают горячие угли для отопления кибитки. Я вошла и почувствовала такой аппетитный аромат, что, давно голодая, чуть не потеря¬ла сознание. Я села на подушку и увидела на столике пиалу с пловом. Но рядом не было ни ложки, ни вилки. «Как мне это кушать?» — спросила я. Хозяйка сообразила и показала, что она ест руками, захватывая горсть риса пальцами. Я так не умела, а потому побежала в свою кибитку за ложкой. А когда вернулась с ложкой в руке, плова на столе не было: хозяйка подумала, что я не хочу есть, и убрала пиалу. Я не была капризной и плакси¬вой, но тут громко расплакалась. Хозяйка всё поняла и поста¬вила пиалу с пловом передо мной. Она сидела и внимательно смотрела, как я ем ложкой. В дальнейшем я с ней подружилась, и мы понимали друг друга, объясняясь жестами. Помню, как её сын Камалдин даже покатал меня на верблюде. Они познако¬мили меня с девочкой-узбечкой из соседнего двора. Мы играли в мячик, и она считала на узбекском, а я на русском языке. Из-за плохого питания и тяжёлого быта (питьевая вода из арыка, кровать из кирпичей и прочее) я сильно заболела. Вначале врачи решили, что это воспаление лёгких, но потом меня положили в отделение брюшного тифа. Помню, мне не давали даже сухари, так как считали, что тиф надо лечить голодом. Я кричала на всю больницу: «Отдайте мои сухари! Я очень голодная, я хочу кушать, дайте мне что-нибудь поесть!»
Я чуть не умерла, меня как безнадёжную больную уже собирались перенести в особое помещение, но, на моё счастье, в больнице рабо¬тала врач из Москвы по фамилии Беленькая. Она сказала маме, что меня немедленно нужно забрать из больницы и кормить обычной пищей. «Пан или пропал», — сказала она. Мама на руках принесла меня домой: я была кожа да кости и не мог¬ла ходить. Это было очень верное решение! Через несколько месяцев врачи этой больницы удивлялись, как я поправилась и подросла. Большая заслуга в этом не только мамина, но и девушки Ани, жившей с нами по соседству. Она познакоми¬лась с Абрашей, и молодые люди полюбили друг друга. Семья Ани не бедствовала, и Аня имела возможность приносить мне каждый день тарелку молочного супа с рисом или лапшой. Помощь эта была своевременной.
Мне пора было начинать учёбу в школе, но из Самарканда, куда выехала мамина родная сестра Клара с семьёй, пришла телеграмма: «Срочно приезжайте, Клара умирает». Мама ре¬шила взять меня с собой и ехать на помощь в Самарканд. Аб¬раша работал на военном заводе, ему нельзя было трогаться с места, а Яша из 8-го класса перешёл сразу в 10-й и в это время заканчивал школу. Впоследствии Яша поехал в город Коканд и там поступил в химико-технологический институт имени Мен¬делеева, который был эвакуирован из Москвы. Ему тогда было только 16 лет, и его приняли только потому, что он сдал все вступительные экзамены на «отлично». В Самарканде мама стала помогать по хозяйству в семье тёти Клары, которая лежала вся жёлтая, исхудавшая и умирала от тропической малярии. Мы прожили с мамой в Самарканде примерно полгода. Ушёл 1942 год, и наступил 1943-й. Битва под Сталинградом положила начало перелому в войне. Наша армия стала победоносно наступать, освобождая один город за другим. Был освобождён и Ворошиловград, из которого эва¬куировалась семья тёти Клары. Но тете Кларе не довелось вернуться в родной дом. К этому времени тётя Кла¬ра умерла… Её мужу, дяде Сёме, вскоре сообщили, что в связи с освобождением города ему необходимо срочно вернуться и как главному инженеру приступить к восстанов¬лению трамвайной сети. Ему предоставили вагон-теплушку, и он, вместе со своими детьми Зориком и Людой, взял также нас с мамой. Так я вернулась в 1943 году на Украину.
Мы приехали в Ворошиловград в феврале. На улицах был мокрый снег, перемешанный с грязью, дома разрушены, кругом груды камней, разбитых кирпичей. Уцелевших домов было несколько. В одном из них поместили дядю Сёму и всех нас. Теперь у нас была нормальная квартира. С питанием тоже стало сносно, так как дядя Сёма получил право на паёк. Но он работал много, напряжённо, чаще на улице, чем в помещении. Резкая смена климата (после жаркого Узбекистана — промозглая вет¬реная погода в Луганске), недавняя потеря жены — всё это сло¬мило его. Дядя Сема заболел и через две недели после приезда умер…
Мама осталась с тремя детьми в незнакомом городе, без профессии и без жилья, так как нас после смерти дяди Сёмы попросили освободить квартиру. К этому времени институт, в котором учился Яша, из Коканда вернулся в Москву, так что теперь Яша жил в Москве. Он решил помочь маме и забрал Зорика в Москву, к себе в общежитие. Мама осталась со мной и Людой.
Нам предложили подвальное помещение разрушенного дома, с маленьким окошком на уровне земли. В этом доме до войны была, по-видимому, библиотека или книжный магазин, потому что среди глыб кирпичей валялось много различных книг. Для меня это был подарок судьбы. Я всё ещё не ходила в школу, но читать научилась самостоятельно и читала всё, что попадалось под руку. Мне уже было 9 лет, читала я довольно быстро и очень любила это занятие. Теперь я находила книги прямо в развалинах перед окном. Попадались очень серьёзные для моего возраста, например, «Хроника времён Карла XII», но были и более лёгкие «Дети капитана Гранта». Я так увлекалась чтением, что не замечала, когда наступал вечер, а электричест¬ва у нас не было, и я продолжала читать при свете луны.
Наконец мамочка нашла работу ночного сторожа в столовой, а днём училась на курсах медсестёр. Теперь я могла пойти в школу. Это была осень 1943 года. Одна, без мамы, пришла я в первый класс. Учительница проверила, как я умею читать, писать и считать. Она сказала, что читаю я, как в пятом классе, считаю, как во втором, а писать ручкой не умею совсем (меня ведь этому никто не учил!). На следующий день я решила пой¬ти во второй класс. Здесь меня опять проверили, и учительница сказала: «Ты молодец, что научилась сама читать и считать, но писать, правильно и красиво, научат тебя в первом классе, там ты будешь отличницей, и так пойдёт дальше». Я не знала, что выбрать, и на следующий день пошла в первый класс. Думаю, что было ошибкой. Надо было начинать со второго класса, а писать я бы научилась потом. В первом классе я всё внимание обратила на письмо. Писать пером, макая его в чернильницу, и при этом не делать клякс на бумаге, было не так просто. Когда учительница проверяла тетради, она поручала мне рассказы¬вать перед классом какие-нибудь истории, сказки, чтобы все сидели тихо. Начитавшись книг, я рассказывала придуманные мной сказки. В этих моих сказках существовали рядом как реальные события войны, так и события сказочные, а героями обычно были: баба Яга, Кощей Бессмертный, злой волк, разбойники. Дети слушали меня с большим интересом. Иногда я заходила в тупик и не знала, как продолжать, тогда учительница подсказывала мне, что будет дальше. Помню, как на сцене перед всей школой мне вручили американский подарок за отличную учёбу. У меня не было обуви: я заматывала ноги в газету, а сверху надевала резиновые бо¬тики; не было верхней одежды, так как из прежней я выросла. И школа преподнесла мне подарок: ботиночки и пальто-плащ. Эти вещи были присланы американцами в помощь нам, совет¬ским детям войны. Шестимесячные курсы, на которых училась мама, готовили медсестёр для фронта. Мама училась на «отлично», усвоила хорошо латынь. Оказалось, что у неё призвание к медицине. На фронт её не послали из-за возраста, а также потому, что на иждивении у неё было двое детей. Теперь надо было решать, как нам жить дальше. В подвале, где находилось наше жильё, было темно и сыро. Люда заболела экземой. Мамочка вылечи¬ла её с большим трудом, применяя и народные средства. Но Люда росла слабым ребёнком, и, в голодное время, ещё стра¬дала отсутствием аппетита. Люду я любила и как старшая сестра заботилась о ней. Мы с ней всё делили пополам. Маме было очень трудно прокормить нас. Мы все были разуты и раздеты. Одежда, оставшаяся после тёти Клары, не подходила маме по размеру, так как тётя Клара была небольшого роста, худой и хрупкой. Все серьёзные решения мама обсуждала со мной, по¬тому что я была старшей. Мы с мамой решили ехать к родным в Сталино, где у дяди Арона сохранился дом, и многие из родственников, потерявших свои квартиры, съехались сюда. Тётя Фаня умерла, а Беня, их сын, был в армии, так что дядя Арон Перельман жил сначала в этом огромном доме один. Но, когда все съехались, дом стал похож на Ноев ковчег. Это были в основ¬ном родственники со стороны моей мамы. Дядя Петя Вепринский, преподаватель зарубежной литературы; его родная сестра Мита — врач; их родители, тётя Соня и дядя Илья, — препода¬ватели английского языка; родной брат мамы Петя Гиль — пре¬подаватель истории, а его жена Вика — преподаватель музыки; их сын Боря Гиль был наш ровесник. Сейчас, Боря Гиль — детский хирург, живёт в Иерусалиме.
Итак, мама со мной и Людой приехала в Сталино, в дом своей родной сестры Фани, которой уже, к большому сожале¬нию, не было в живых. Дядя Арон встретил нас приветливо. Он выделил нам комнату и разрешил пользоваться фруктами из сада, росшего вокруг дома. Мама устроилась работать мед¬сестрой в детском санатории и, по совместительству, в детской больнице. Я начала учиться во 2-м классе женской школы. Помню, как меня за отличную учебу наградили путёвкой в лагерь одарённых детей. Это было уже в третьем классе. Ос¬тались в памяти наши детские выступления, игры, особенно — прощальное факельное шествие.Мамочка работала с утра до вечера, и я целыми днями была предоставлена самой себе. Мне нужны были книги, я очень любила читать, а детских книг у меня не было. Война подходила к концу, но кругом была разруха, и детские библиотеки в освобождённых городах отсутствовали. Я всё же нашла выход из этого положения. Дядя Петя был преподавателем западноев¬ропейской литературы и главной ценностью для него были книги. Он их бережно хранил и в доме дяди Арона, прятал под замок в шкафу. Когда я попросила его дать мне по¬читать какую-нибудь книгу, он сказал, что я для них ещё маленькая. Тогда я, в тайне, по¬дошла к заветному шкафу, потянула на себя закрытую дверцу, просунула внутрь свою тонкую руку и вынула одну книгу. Это были рассказы Джека Лондона. Я быстро прочитала эту книгу и вернула её на место тем же способом. Вскоре я рассказала дяде Пете, что прочитала несколько книг из его библиотеки. Убедившись, что книги чистые и целые, а я легко отвечаю на его вопросы по их содержанию, дядя Арон согласился впредь давать мне их читать. Так я проводила своё свободное вре¬мя. В остальное время я делала уроки и помогала дяде Арону ухаживать за деревьями и кустами, поливать цветы и собирать поспевшие фрукты.
В мае 1945-го года кончилась война. Наша армия победила! Помню радостные лица людей, песни и танцы прямо на улице.
Подготовила Белла Усвяцова-Гольдштейн