Воспоминания
Эвакуация и бегство

Ленинградская блокада
Видео

Портная Шева

ПЕРЕКАТИ-ПОЛЕ

Моя семья к началу войны жила в Виннице: родители – Моше и Нина, сестра Дусенька (Ида) – 16 лет, брат Боренька – 8 лет (он закончил пер- вый класс и перешел во второй) и я – шестиклассница Шева – 11 лет!
Я обожала Новый год. Мы наряжали ёлку, ходили на новогодние утренники на папину работу. Была красивая добрая семья с любимыми родителями, которые о нас заботились и нас любили…
В школе я училась с удовольствием. На концертах танцевала «украинский танец», так что мама купила мне костюм: сорочку – вышиванку (она сохранилась у меня до сих пор), юбку и красный пояс!
Я любила помогать маме по дому – ухаживала за фикусами в кадках; любила играть в куклы. У меня были длинные косы и разных цветов ленты, висевшие в моем отделении в шкафу. Мама меня водила в кино. Помню, как мы смотрели фильмы: «Профессор Мамлок» и «Маленькая мама». Дома у нас был патефон и хорошие еврейские пластинки: Эппельбаум, Утесов, а еще песни Клавдии Шульженко, вальсы, танго… Моя старшая сестра собирала дома компанию подруг, и они танцевали вместе танго, фокстрот, вальс. До сих пор помню, какое впечатление произвели на меня тогда фильмы: «Искатели счастья» и «Веселые ребята»!
22 июня разрушило этот мир в одно мгновенье!
Папу призвали на фронт. Дома остались мама и трое детей. А еще – дедушка Хаскель и бабушка Хая-Рива.
Дед ни за что не хотел уезжать:
– Жизнь здесь прожита, здесь и умру…
Но в итоге, как единственный мужчина в доме, достал лошадь, подводу, погрузил свой нехитрый скарб, посадил маленьких внуков на подводу, старшие – пешком, закрыл дом и двинулись в путь…
Уже бомбили. Уже начались проблемы с едой и водой. Порой приходилось пить вместе с лошадьми. Дедушка все жаловался, что, прожив жизнь, даже умереть спокойно не может…
– Куда мы идем? Что вы хотите от моей жизни?!
Но дорога скоро кончилась по причинам, зависящим не от нас. Фашисты продвигались в глубь страны быстрее, чем мы уходили от войны. И вот мы уже в окружении немецких мотоциклистов, солдат…. Сразу на площади села, через которое мы проходили, собрали народ:
– Правила жесткие. Кто будет у себя прятать «юден», – расстрел!
Пришлось бежать, но через семь, приблизительно, километров находилась родина моих родителей и деда – Самгородок. Здесь жил брат деда – Гершл. Мы отправились к его старшей дочери – красавице Песе.
Немцы и здесь стали устанавливать жесткие порядки. Назначили председателя общины, который должен был отвечать за то, чтобы ни один из евреев местечка не оставлял территорию Самгородка. Ему же приходилось собирать в пользу захватчиков постоянную дань. Только это, по словам коменданта, могло уберечь евреев от неминуемой гибели. Ночью делали облавы – искали драгоценности, молоденьких девушек и женщин.
Моя мама, поняв обстановку, поснимала с зубов коронки, ножницами вспорола себе ногу, намочила вату в кровь. Такой вид, по её мнению, должен был «отпугнуть» от неё фрицев. Сестрички мои ночью прятались на чердаке. Сидели в полной темноте, было страшно.
Но на этом злоключения не кончились. Вышло распоряжение: всем беженцам, прибывшим в Самгородок из других мест, убираться из местечка «по месту жительства». И вновь наша семья в пути. Теперь – в обратном направлении. А до Винницы около пятидесяти километров! Передвигались от села к селу, ночевали в хатах или под открытым небом. Пришли в Винницу, а дом наш занят. Украинцы из окрестных сел сразу же после «исхода» пришли в город, растащили оставшееся имущество, заняли хорошие дома…. Пришлось проситься к сестре деда. Всем «юден» было запрещено выходить на улицу без повязки со «Звездой Давида» на рукаве. На домах, где жили украинцы, были нарисованы кресты. Так что дома евреев были сразу видны.
Я как-то шла домой августовским днем. В корзинке несла несколько пожелтевших уже огурцов. Вдруг мимо ведут колонну пленных красноармейцев. Я прижалась к забору. Смотрю – они измученные, в изорванной одежде, пьют воду из лужи, босые, больные. Кинула в колонну несколько огурцов – пленные кинулись хватать их. Тут – немецкая ругань, стрельба. Немцы стали лупить пленных прикладами. Только мама увидела это, схватила меня из-за забора за шиворот и силой втащила в дом. В эту секунду пролетела пуля, да так близко, что в ухе зазвенело от свиста!
Нужно было выживать. Мама научилась варить сапожный крем для обуви на основе сажи. С двумя щеточками и баночкой крема она выходила на улицу и кричала «пани пуцен»! Иногда получала за чистку от немецкого офицера пфеннинг, а иногда – и сапогом в лицо без всякой оплаты. Я тоже нашла для себя заработок. Дом наш находился недалеко от базарной площади. Сюда на санях приезжали сельские жители с продуктами. Я с двумя ведрами, полными воды из колодца, бегала от дома на площадь и предлагала приезжим попоить их лошадей. Иногда таким образом удавалось заработать горбушку хлеба или даже кусок сала. Хотя работа для меня, девчонки, была очень тяжелой, я была счастлива, что хоть чем-то могу маме помочь!
Объявление: всем «жидам» взять смену белья и еду на день, и 16 апреля 1942 года собраться на стадионе. Все будут поселены в гетто.
В этот день в сторону стадиона шла река людей. Все еврейское население, не успевшее эвакуироваться, – женщины, дети, старики, молодежь…
Мама притянула мою голову к себе и сказала:
– Ты на стадион не пойдешь. Если мы будем в гетто, может, сможешь иногда помочь нам отсюда. Береги себя. Вот тебе часики золотые, выменяй на хлеб. Молюсь, чтобы ты выжила и увидела папу…
Это были последние слова, которые я слышала от своей мамочки!
Я надела свою сорочку – вышиванку, повязала голову платком, сорвала с курточки блестящие пуговицы, пришила черные, – чтобы меньше привлекать внимание, – натянула на ноги здоровенные (не по размеру) ботинки – что было в доме! – и с наступлением темноты ушла из города. Через двадцать километров дорога привела меня в село. Крайняя хата в селе стояла в вишневом садике. Такая мирная живописная картинка! Пришла я к добрым людям. Увидели меня:
– Что с тобой, дитина? Що трапылось? Спрячемо на нич… («Что с тобой, ребенок? Что случилось? Спрячем тебя на ночь! – Прим. ред.)
А утром «дядько» Сидор пошел «до миста» узнать в городе, какие новости. Когда пришел, стало понятно, что новости страшные. Все евреи были убиты на краю трех огромных рвов. Каждый длиной около тридцати и шириной около десяти метров. Стреляли в них почти в упор. Земля шевелилась на месте расстрела еще несколько часов. «Дядько» Сидор сказал, что выжили около двадцати мужчин, которых немцы оставили для работы как специалистов…
Находиться в доме, приютившем меня, было опасно. Узнают фашисты – сами или по доносу соседей – всю семью убьют. Надо уходить. И вновь я в ночных полях, иду одна почти босиком по снегу, по стерне. Как перекати-поле, – от села к селу. Днем идти нельзя. Вокруг полицаи, немцы. Отсиживаюсь в лесах. Ночью – в дороге. Турбов, Прилуки…. Вот, наконец, Старгородок! Дождливым вечером пробралась в дом тети Песи.
Меня – сироту – обогрели, накормили и рассказали новости. Всех евреев переселили в гетто – на одну улицу, где в дома набили по 10-15 семей! По утрам гонят, как рабов, на работу.
За пределы гетто выходить нельзя. Ночью выходить из дому нельзя!
Однажды ночью Песя вышла из дома и сразу получила пулю. Ей прострелили бедро правой ноги. Домой она приволокла свое тело, ползя на четвереньках. В Старгородском парке была больница и врач хороший – Слободянюк. Но ему было запрещено оказывать помощь «юден»! К нему из Чернигова приехала в гости сестра, да и застряла из-за войны. Она-то и пробралась к нам ночью в гетто, чтобы помочь Песе: вытащила пулю, обработала рану, назначила лечение.
Зловещее утро 4 июня 1942 года. В шесть утра гетто было окружено. При- был специальный карательный отряд. Пошли по домам. С криками, угрожая оружием, выгнали всех на улицу! Безумие!
Кто – то пытался спрятаться в погребе, кто – то сопротивлялся…
Я успела натянуть на себя свою украинскую сорочку, юбку; на шею надела крестик – и на черный ход. Уже выходя из дому, получила прикладом по голове и кубарем скатилась с высоких ступенек. Втолкнули меня в уже образовавшуюся на улице колонну. С двух сторон – полицаи. Я подхожу к одному, говорю:
– Меня за что сюда? Я украинка! – показываю на сорочку, на крестик.
– Стой коло мене! Жидив побьют, разберемося…
Стою я рядом с ним, всех гонят мимо нас к зданию школы. Сестра Рива увидела меня и кричит на идиш:
– Попроси, чтобы он тебя отпустил! – «мой» полицай был ее бывшим одноклассником.
Я виду не подаю, ведь сказала, что я украинка, – шла в село искать работу… Все население гетто согнали между тем в школу. Затем оттуда – к готовым ямам. Бросали в ров и живых, и убитых… Земля сутками двигалась от человеческих душ…
Меня же забрали в полицию. Обнаружила я себя в камере. Посмотрела на свои разбитые в кровь ноги и руки и только тогда вспомнила, как летела по ступенькам, как били прикладом. И вот сижу и казню себя страшно: зачем затеяла эту историю! Сейчас будут пытать, лучше было бы погибнуть вместе со всеми.
Открывается окошко камеры.
– Ты кто?
– Я дочка сестры Слободнюка…
Ожидание длилось неимоверно долго. Наконец, – видимо, пока ее привезли, – открывается окошко. Она заглянула в камеру. Что сказала полицаям, я не слышала. Но я ей крикнула в темноту:
– Тетенька, вы что, меня не узнали?! Сейчас, думаю, будет очная ставка!!!
Вдруг дверь в камеру через несколько минут открывается, и я слышу:
– Иды… Иды до дому!
Нет, я не верю своим ушам!
И бежать из местечка. Опять полями, огородами, проселочными тропинками.
Встречала порой людей:
– А що, жидив бьють?
– Не знаю, я там не була…
Снова село – Погребище. Стучусь в знакомую хату, прошусь (в темноте, чтоб соседи не видели):
– Пустите переночевать! Одинокая женщина пустила.
– Спать пойдешь на горище. А утром – пойдешь отсюда. Но до того – вычеши мне голову, вшей полно!
Весь вечер я била ей вшей. На рассвете – в дорогу. Прочь от Старгородка! Круг замкнулся. Я в Виннице. В городе, где родилась и прожила свои шестнадцать лет до того, как грянула война…
Из прошлого выныриваю в настоящее, услышав гортанные крики:
– Курка? Яйка? – никого в город не пропускают, не отобрав у сельских провизию. На входе в город немцы шарят в торбе.
У меня отбирать нечего!..

 

Шева Портная родилась в Виннице. После войны закончила Одесский технологический институт. Инженер-технолог пищевой промышленности. 30 лет проработала в Винницком областном управлении хлебопродуктов.
Двое детей, четверо внуков. Живет в Ришон ле-Ционе.

Из книги «Взрослое детство войны. Сборник воспоминаний — 2». Издано Культурно-просветительским центром и общиной «КЕЙТАР» совместно с Городской компанией по культуре г. Ашдод, Израиль, 2013 г.