Воспоминания
Эвакуация и бегство

Ленинградская блокада
Видео

Генкина Майя

genkina3

Родилась в Москве. Филолог, преподаватель английского языка. Репатриировалась с мужем в Израиль в 2004 году.
Живет в Маале Адумим.
Два сына, восемь внуков и пять правнуков.

На фото: С мужем Вениамином Бланкенфельдом в день свадьбы. Москва, 28 октября 1950.

ЭТО БЫЛО, НО НЕ УШЛО. ОНО ЗДЕСЬ С НАМИ

Когда началась война, дети, в отличие от взрослых, не понимали, что это такое. Мне было уже пятнадцать лет, но я верила в то, что война не продлится больше двух месяцев, как об этом кричали газеты и радио. И когда я узнала, что моя тетя едет медсестрой в эвакуацию в Рязанскую область с московскими школьниками, я с удовольствием присоединилась к ней, ожидая интересной прогулки по стране и новых летних впечатлений. Если бы можно было представить себе, что это будет за «прогулка»! Мама же осталась в Москве, надеясь на скорую встречу.

В селе Михайловское Рязанской области детей очень тепло встретили, расселили в местные семьи. 1 сентября мы начали учиться в школе. Фронт был далеко, и дети жили относительно нормальной жизнью, ожидая скорого окончания войны и возвращения домой. Это был сентябрь. Но немцы быстро продвигались к Москве, захватив большие территории к западу от нее. По тракту, который проходил недалеко от деревни, день и ночь проходили беженцы. Целые семьи с детьми и скарбом, голодные, усталые, шли и шли вглубь страны. А после 16 октября толпа стала еще многочисленнее — уходили толпы москвичей. Этой процессии не было ни конца, ни края. Мы с тетей с ужасом наблюдали эту картину, и с тем же ужасом предполагали увидеть и маму в этой толпе. От мамы не было никаких вестей…

А вскоре звуки бомбежки и пушечных выстрелов стали новой реальностью, и это означало, что немцы приближаются. Из разговоров взрослых мы узнали, что железнодорожная связь может в любой день прерваться и неизвестно, успеют ли отправить нас, московских школьников в тыл. Были большие трудности и с железнодорожными составами — большинство их увозило на восток не только людей, но и оборудование фабрик и заводов. В Рязанской области к тому времени было около пятнадцати тысяч московских детей, и срочно вывезти их в такой обстановке было непростой задачей. Но вот разнесся слух, что Каганович, министр путей сообщения, обещал решить эту проблему, во что бы то ни стало. И действи­тельно, буквально через несколько дней всех нас погрузили в товарный состав, и мы двинулись в неизвестность. Даже взрослые не знали, куда мы едем.

В каждом вагоне-теплушке были сделаны нары в два этажа. Каждый вагон был набит детьми до отказа. Мы ложились спать, тесно прижавшись друг к другу, все на один бок, и если ночью одному человеку надо было повернуться на другой бок, то приходилось поворачиваться всему ряду. Ехали мы очень медленно, больше стояли, чем ехали. На узловых станциях твори­лось что-то несусветное. Множество составов занимало все линии на станции, до нее и после нее. Люди выходили из вагонов в поисках воды и пищи, и потом не могли найти свой вагон, ведь поезда, хоть и очень медленно, но двигались. Суета, грохот колес, крики, плач… Постепенно наш вагон, как, на­верное, и все другие, пополнялся детьми, которые в дороге потеряли родите­лей. Они плакали, кричали, звали, надеялись, что кто-то из родственников отзовется. Эти дети были из разных городов – кто из Ленинграда, кто из Воронежа – отовсюду. Почти все они так и остались жить в нашем интернате.

Ехали мы двадцать одни сутки. И наконец, нам сказали, что мы приехали. Мы все столпились у двери вагона, с любопытством разглядывая незнакомое место. Первое, что нас поразило — это маленькие лошадки, на которых ездили туда-сюда малорослые мужчины с совершенно одинаковыми лицами и с одинаковыми большими меховыми шапками на головах. Это была самая южная точка Казахстана. Оттуда были видны отроги Тянь-Шаня. Поселили нас в небольшом городке Мерке Джамбульской области в так называемый «Интернат для переростков». Одноэтажный дом был построен в форме буквы «г». В одной его части нас и поселили. К счастью, мы прожили там недолго. Мы очень боялись этих «переростков». Они воровали у нас все, что им удавалось прихватить: матрасы, одеяла, подушки. Свои вещи они давно продали. Кровати их стояли голыми, спали они прямо на сетках. Не знаю, кто их кормил, но они были вечно голодными. Наша кухня стояла отдельным домиком во дворе, и время от времени «переростки» ночью разбирали крышу кухни и уносили все продукты.

Вскоре нас переселили в отдельный дом в село Кузьминки в четырех километрах от Мерке. Жителей когда-то богатого украинского села в 30-е годы раскулачили и выселили в далекий Казахстан вместе с его названием. Здесь, в Кузьминках, началась наша нелегкая жизнь впроголодь. Наше начальство — московские учителя, будущие орденоносцы, — воровали, и это ни для кого не было секретом. Директор интерната с сестрой и их детьми поселились в доме интерната (вечерами голодные дети подбегали к их двери, чтобы насладиться вкусными запахами хорошей еды!). Все работники были расселены по частным домам. Так мы с тетей оказались в восьмиметровой комнате еще с одной семьей из четырех человек. Мы рады были, что обрели крышу над головой, вместе, дружно преодолевали трудности и остались с ними друзья­ми на всю жизнь.

Итак, жили впроголодь. Что это значит? Вот наше ежедневное меню. Завтрак: «грудка» (половина куска черного хлеба, отрезанного от буханки), 4 конфетки «ландрин» размером с ноготь, стакан кипятка.
Обед: суп-«затируха» (на стол насыпается мука, на муку разбрызги­вается вода, мука сворачивается в мелкие катушки. Все сбрасывается в кипя­ток, добавляется соль. Все!) Ужин: то же, что на завтрак.

Рядом с интернатом была школа, в которой учились наши ребята. Но это была семилетка. А я и три мои подружки уже перешли в восьмой класс. Нам приходилось ходить за четыре километра в школу в Мерке, но для нас никто не открывал по утрам столовую, вечером мы получали свой кусочек хлеба и конфетки. Но как не есть хлеб до утра, если мы весь день голодны? И мы придумали, что делать: снять вечером корку с хлеба, ночью класть кусочки за щеку, и во рту долго будет вкус хлеба. И так до утра. Мякоть есть по дороге в школу. А в школе на уроках надо терпеть голодные боли в животе и «учиться, учиться и учиться!».

Но мы не только учились, мы много работали на полях соседнего совхоза: пололи грядки с овощами, срезали серпами и собирали какие-то низенькие жалкие злаки. В совхозе выращивали белую свеклу, и на склад ее возили на огромных телегах, запряженных быками. Дорога шла как раз мимо интерната. Быки медленно тащили телеги, а рядом бежали наши младшие дети и просили возчиков кинуть им свеклу. Те жалели ребят, давали им свеклу и таким образом подкармливали их.

В один из дней старших ребят из шестых — восьмых классов (нас было десять — двенадцать человек) собрали и объявили, что нам предлагается выбор: уехать в какой-то другой город учиться в ПТУ. или поехать, на некоторое время, на строительство железной дороги. Я была среди тех, кто выбрал второе. Нам объяснили, что мы едем на строительство участка Турксиба, что Родине это сейчас крайне необходимо и что мы, короче, едем на героический труд. О, да! Это был поистине героический труд!

Нас привезли на место и поселили в курятнике. (Кур там уже не было, но помещение даже не подмели, и нашим первым делом было освободиться от куриных перьев.) Но мы к этому отнеслись спокойно. Ведь мы были вдохновлены тем, что можем помочь нашей стране в трудный час. И мы с энтузиазмом трудились. А предложили нам, подросткам, тяжелый мужской труд. В течение дня и ночи (ночью нас поднимали один-два раза) постоянно подвозили шпалы, песок, гальку. Мы должны были укладывать шпалы, разбрасывать по полотну и утрамбовывать песок и гальку. Мне достался последний вид работы. Моим инструментом был кусок бревна с прибитой перпендикулярно толстой на верхнем конце палкой наподобие ручки. Это называлось «трамбовкой». Я могла приподнимать ее всего лишь на пять сантиметров, и то с большим трудом. Не надо забывать, что мы недоедали, и сил у нас было немного. Еще много лет моя бедная поясница напоминала мне об этих днях.

Весной 1943 года я получила весточку от мамы, и это было чудом. Вот почему. Оказалось. что16 октября 1941 года, когда начался массовый побег из Москвы, мама решила никуда не убегать и не уезжать. Она боялась, что мы не будем знать ее нового адреса и потеря­ем друг друга. Но именно 16 октября мамин брат Натан приехал к ней и предложил ей уехать с ним в Уфу. Он работал на заводе «Динамо», и завод увозил станки и работников буквально последним составом. Мама отказалась, но брат не слушал ее, сорвал с двери занавесь, сделал узел, сунул туда кое-какие вещи и увез ее на вокзал. Времени на разговоры не было.

Когда у нас с тетей появился определенный адрес, мы много раз писали маме письма в Москву, но ответов не было. И бывали моменты, и у нас, и у мамы, когда мы в отчаянии думали, что в этой страшной войне потеряли друг друга навсегда. Но мама неустанно искала нас через Красный Крест, Бюро розыска и другие подобные организации, которые старались делать свое дело в такой тяжелой обстановке. И, наконец, мама нашла нас! Она написала, что жизнь в Москве еще очень тяжелая, но производство уже постепенно налаживается. На заводах большой дефицит рабочих. Мама оформила меня рабочей, и ей разрешили вызвать нас в Москву. Этот вызов был вложен в мамин конверт.

И вот мы в Москве, у себя дома, в своей дочиста ограбленной квартире. Дело в том, что мы жили на последнем, десятом этаже, и над нашей квартирой на крыше стояла зенитная пушка. Уезжая, мы с тетей взяли только летние вещи, а мама практически ничего, и все наше имущество оставалось дома. После маминого отъезда в нашу квартиру поселили офицеров. Вернувшись, мы попали в опустевший дом. Но радость нашей встречи была так велика, что мы даже не расстроились. Были совсем другие заботы.

Я стала работать в химической лаборатории завода рабочей-пробщицей и начала учиться в вечерней школе рабочей молодежи. Это было очень сложно, так как рабочий день длился одиннадцать часов. Занятия в школе были через день. Один вечер надо было ходить в школу, а другой — учить уроки. А после такого рабочего дня в любой вечер хотелось только лечь и заснуть. Мы с мамой жили в комнате при заводе, а домой ездили только по воскресеньям. В одном классе со мной училась девочка, которая работала на заводе и тоже уезжала только по воскресеньям. Мы обе думали над тем, как бороться с усталостью и сонливостью, как готовиться к занятиям вечерами. И придумали! В кабинете, где мы делали уроки стоял кожаный диван и кресла. Мы немного выдвигали сидение дивана вперед, и оно становилось неустойчивым. Мы ложились валетом и мгновенно засыпали мертвым сном, но как только кому-нибудь из нас надо было повернуться, сидение дивана начинало раскачиваться, мы вскакивали, чтобы не упасть, и садились за уроки. Это была замечательная идея.

Последний учебный год я обязательно хотела закончить в обычной школе, в ней легче подготовиться к экзаменам в институт. И я ушла с завода. В это время в каждом районе Москвы были буквально одна-две обычных дневных школы с десятым классом, так как большинство молодежи работало и училось по вечерам. Меня направили в школу №19 на Софийской набережной, напротив Кремля, но там меня не взяли. Первым вопросом, который мне задал директор школы, был — кем работает мой папа. Когда обнаружилось, что у меня папы нет, директор объяснил мне, что в этой школе я учиться не смогу, она для детей другого статуса. И тогда я узнала, что в этой школе, практически закрытой, учатся привилегированные дети.

Забегая вперед, расскажу вот что. По окончании школы я собиралась стать историком, но мода на изуче­ние языков взяла верх, и я поступила в институт на факультет английского языка. И правильно сделала. Учиться у таких преподавателей и профессоров, как на этом факультете, было большой удачей.

genkina2

По окончании института меня направили на работу в школу. В какую? Ирония судьбы — в 19-ю школу, в которой когда-то мне было отказано учиться! И я проработала там тридцать лет. Еще на студенческой практике в школе я поняла, что не ошиблась в выборе профессии. В этой школе я попала в талантливый коллектив преподавателей и интересных, умных, способных учеников.

genkina1

Подготовила Белла Усвяцова-Гольдштейн
по материалам книги Эрлены Матлиной
«Из прошлого к настоящему».