Воспоминания
Эвакуация и бегство

Ленинградская блокада
Видео

Рахлина Роза

В ДЕЗЕРТИРСТВЕ НЕ ОБВИНИЛИ

Посвящается “армии сопляков”, которые во время ВОВ стояли у станков.

Я одна из этих “сопляков”, которые в возрасте 12-15 лет во время войны уже работали на заводах и были заняты в других сферах производства. В эвакуации я жила в Карагандинской области в поселке Самаркандский. Этот поселок позже (в 1947 году) был переименован в город Темиртау. Окончив в 1943 году седьмой класс, я была вынуждена пойти работать, чтобы помочь маме. Не знаю почему, но мне захотелось быть токарем, хотя я понятия не имела, что это за специальность. Но, увы, моё телосложение и мой вид никак не отвечали моему возрасту, и поэтому меня не приняли учиться на токаря. Но я все-таки стала токарем. Мне помог наш родственник – Николай Семёнович Фёдоров, который работал начальником производственно-технического отдела управления военного строительства. К 1943 году некоторые корпуса строящегося завода были уже возведены. В ремонтно-механическом корпусе этого завода в полуподвальном помещении с тремя окнами на уровне земли находился наш цех. Именно в этот цех я попала ученицей токаря. Там стояли два токарных станка, один, изготовленный приблизительно в 1885 году и впоследствии названный “Комсомолец”, второй — самый маленький станок этой серии ДиП-100, винторезный станок, точило и верстак. Одна девочка (Настя) тоже была принята ученицей токаря на станке ДиП-100. С Настей мы были одинакового роста, но она была крепкого телосложения. В 1930-1932 годах её семью раскулачили (в их собственности были две лошади) и сослали в посёлок. Мы с ней встретились у токарного станка. Нас учил работать на нём Николай Коржухин. Когда мы самостоятельно встали к станку, то оказалось, что для нормальной работы нам необходимо поднять подставку под ноги на 15-20см.

На станке “Комсомолец” у дяди Васи учеником токаря был Миша, такого же возраста как мы с Настей, но ростом выше нас. Красавец-парень, у него были жгуче чёрные глаза и необыкновенно чёрная шевелюра. Ранней весной 1944 года с нашего учителя сняли бронь и призвали в действующую армию. Мы его заменили и стали работать в две смены на ДиП-100. До сих пор помню некоторые детали, которые выходили из-под моих рук. Это медные шпильки М8, длиной 60 мм с двухсторонней резьбой.

Rachlin1

В зависимости от загруженности станок “Комсомолец” работал в одну или две смены. В основном на этом станке точились крупногабаритные детали. Как правило, во вторую смену работал Миша. Задание на смену нам выдавал мастер – Григорий Захарович Косовичев. Мы его звали дядя Гриша, для нас тогда все были дяди. Он был замечательный человек с добрыми глазами, с чуть заметной улыбкой на лице, и относился к нам по-отечески. Однажды, когда я, подумав, что просто не услышала гудок на обеденный перерыв, выключила станок и вышла из цеха на пару минут раньше. Дядя Гриша очень вежливо сказал мне : “ — Роза! Гудок вон там ещё за второй сопкой”.

Как-то мы с Мишей, работали во вторую смену. Я спокойно работала на своём станке, и казалось, ничего не предвещало неприятностей. В одиннадцатом часу вечера я почему-то оглянулась и вижу: Миша сидит на деревянной колоде недалеко от своего станка, голова на плече, спит и белая пена пузырится изо рта. Я испугалась: станок у Миши работает, а он спит. Стала его будить, но он не просыпается. Тогда я закричала. На моё счастье дежурный электрик услышал мой крик, зашёл в цех и спрашивает: « Роза! Что случилось?» Я ему говорю: “ — Дядя Володя, станок работает, а Миша спит. Я его бужу, а он не просыпается». Дядя Володя посмотрел на Мишу и сказал: “ – Не переживай, он скоро проснётся”. И действительно, не прошло и десяти минут, как он проснулся, будто бы ничего с ним не было. Потом я узнала, у Миши был приступ эпилепсии. И ещё у него случилась беда, ему оторвало фалангу указательного пальца.

Вскоре в наш “молодёжный“ коллектив влился ещё один мальчик Володя, ростом был меньше меня. Он тут же успел себя “показать”, подговорив Мишу, проучить одного из охранников – казаха. Этот охранник зимой (а зимы в Центральном Казахстане были суровые) обычно был одет в овчинный тулуп, сверху овчинный зипун, в валенках большого размера, видимо не с одной парой шерстяных носков. Такая одежда не только согревала его, но и клонила ко сну. Так что почти все ночные дежурства он просто спал, ухватившись за винтовку. В одну из таких зимних ночей мальчики решили ни много ни мало вынуть магазин с патронами из винтовки. К концу смены ребята велели нам, мне и Шурке (Шурка дочь дяди Васи, некоторое время была у меня ученицей) побыстрее убрать станок и уйти в комнату электриков. После того, как мальчишки сняли магазин с патронами, они прибежали к нам. Все замерли в ожидании реакции охранника. Проснувшись, и увидев винтовку без магазина, он заревел как медведь на всё здание. Через несколько минут сердца мальчишек дрогнули, они испугались и вернули ему магазин .

Не могу не рассказать и о моём проступке, который мог бы закончиться очень даже плохо. В один из летних дней 1944 году я работала одна во вторую смену. В помещении никого больше не было. Окна были открыты. Солнышко только начинало садиться за горизонт. Спокойно работаю, и вдруг почувствовала удар в левое плечо. Оглянулась, никого нет. Продолжаю работать, но в скоре всё повторилось. Опять оглянулась – никого. Я уже насторожилась, нервы на пределе. А когда в третий раз ощутила удар, выключила станок. На полу увидела камушки, которые, скорее всего кто-то бросал в окно. Я выскочила на улицу, но обидчика своего так и не увидела и решила бежать домой. Дома в слезах я рассказала маме о случившемся на работе и заявила: “ – Я больше на работу не пойду!” Я совсем не понимала, чем это мне грозит. Ведь руководство вполне могло расценить мой самовольный уход с работы как дезертирство с трудового фронта. Я тогда не знала, что существует Декрет от 7.04.1935 года, который распространял все наказания вплоть до смертной казни и на детей с двенадцати лет. Не знаю, известно ли это было маме, но на следующий день рано утром она пошла в Постройком. Председателем его была умнейшая женщина – Берта Ильинична Шмуклер. Она выслушала маму и велела ей придти на следующий день. Мама пришла, и Берта Ильинична сказала: “ – Передайте дочке, пусть идёт работать”. Я вернулась на работу, никто ничего мне не сказал, и в дезертирстве не обвинил. И более того, они поняли, что недопустимо, чтобы девчонка оставалась одна в помещении. Обязательно кто-нибудь должен присутствовать. Так появился около меня «дедушка Овсиенко», так он представился. Сколько ему было лет, не знаю, но в моих глазах это был глубокий старик, с большой бородой, весь убелённый сединой, ходил он, опираясь на палку. Дышал тяжело, страдал одышкой. В процессе работы, когда можно было поставить суппорт на автомат и наблюдать за работой резца, он рассказывал о прожитой жизни. Он был старый революционер, с чистой душой. Он рассказал об одном эпизоде, который остался до сих пор в моей памяти. В какой-то момент он решил свести счёты с жизнью. «Устал», как он выразился, и захотел повеситься. Но, видимо, судьба распорядилась иначе, верёвка не выдержала и оборвалась. Он остался живым, и довелось ему на старости лет сторожить девчонку, которая каждой крупицей своего труда приближала День Победы.

Мне очень приятно, как и другим израильтянам, приехавшим из Советского Союза, что участники военных действий (ветераны второй Мировой войны) заняли достойное место в нашем обществе.

В ветеранской организации, как было сказано председателем Союза ветеранов, на конференции, посвящённой 35-ти летию её создания, на учёте — 4357 участников боевых действий, 1435 тружеников тыла и беженцев, 392 вольнонаёмных Советской армии и т.д. К сожалению, в число людей, которые трудились в тылуи «День Победы приближали, как могли», не вошли дети от 12 до 16 лет. Именно эти «сопляки» заменили мужчин ушедших на фронт. Эти дети стали к станкам и в очень тяжёлых условиях трудились в полную смену.

Мне кажется, что эта категория людей должна быть в одной связке с ветеранами войны. Председатели Советов ветеранов должны добиваться льгот для них (например очередь на жильё). И я думаю, что можно найти средства (совсем немного, таких людей осталось мало), чтобы помочь им. И нельзя это откладывать на более поздний срок. Ведь самым молодым из этих «сопляков» уже более восмидесяти трех лет.