Мне было десять лет, когда немцы напали на нашу страну. По радио нас успокаивали, что это ненадолго, что Красная армия даст отпор через пару месяцев. Отпор дали при том, что воевали долгие пять лет. Первое понимание серьезности положения пришло, когда мой папа, человек трезвого ума, понимая, что произошло, купил на железнодорожной станции города Кричев лошадь и телегу у беженцев-евреев, которые уезжали дальше на поезде. На вопрос — зачем, ведь война продлится всего — ничего, папа ответил: «Даже два-три месяца я хочу быть спокоен за семью».

Однажды над городом завязался воздушный бой, где был сбит наш истребитель. Он упал за городом. Я сел на велосипед, и помчался посмотреть. Там уже собралась детвора разного возраста. Истребитель лежал на левом боку, уткнувшись носом в землю. Наполовину выпав из кабины, неподвижно лежал летчик. Один парень, которого я знал по школе, вытащил у летчика из кобуры пистолет и стал заталкивать к себе в карман. Я ему сказал: «Ты что, в своем уме, нужно срочно сообщить в органы», на что он мне ответил: «Убирайся, жид, когда придут немцы, из этого нагана я буду вас убивать».

Это было второе соприкосновение с реальной действительностью. Когда войска Красной армии отступали через наш город, папа стал собирать всю семью. Наша семья: папа Абрам, мама Фаня, старая и больная бабушка Геня, тетя Эся, почти слепая, дети — Миша, Соня и Яша. Со стороны маминого брата, которого призвали в армию, были дедушка Мойсей, бабушка Сара, тетя Роза с двумя детьми: Миша пяти лет и годовалый Боря. Взяли только необходимое, но и этого для небольшой лошади было слишком. Мы уходили из города с отступающими войсками Красной армии. Проезжая мимо дома дяди Лэйзера, мы увидели его жену с темя детьми. Папа сказал: «Бери детей, самое необходимое, и пойдем вместе с нами, только побыстрее. На что последовал ответ: «Мне Лэйзер приказал, когда его вызвали в военкомат, ждать и без него никуда не уходить». Сколько ее не уговаривали, ничего не помогло. До сих пор мы не знаем, где их косточки или пепел.

Когда мы переезжали по мосту через реку Сож, протекающую возле Кричева, саперы сказали нам не задерживаться: мост скоро взорвут. За рекой рос красавец лес, где горожане устраивали народные гуляния на Первое мая. По преданию, у Святого колодца когда-то стояла церквушка, и она провалилась. Вода в колодце была чистая и холодная.

Колхоз под названием Прудок находился в этом лесу. В голодный тридцать второй год мой папа работал там кузнецом, спасая семью от голодной смерти. У хорошего знакомого папа, вместе с хозяином, в саду под деревом, закопал два чемодана с наиболее ценными вещами, которые мы обратно не получили. Наутро, узнав, что мост еще не взорвали, папа захотел посмотреть, что и как дома. Это была еще та картина: озверевшие соседи и знакомые оказались мародерами и тащили из дому все подряд, ругаясь между собою.

Папа сказал: «Эта встреча к добру не приведет», и повернул лошадь обратно.

Как только мы переехали мост, его взорвали (повезло).

Наш обоз составили три семьи: наша, дяди Мойсея — папиного двоюродного брата, и Фонгаузы — все на телегах. И мы двинулись в трудный путь по лесам и проселочным дорогам, полный невзгод и недоедания.

На оставшиеся вещи выменивали хлеб, картошку, капусту. Когда проезжали через смоленский лес, немцы сбросили большой десант. Бойцы Красной армии, которых в лесу было очень много, стали прочесывать лес для уничтожения десанта, не забыв вооружить нас, способных стрелять, трехлинейками. Десант был уничтожен, и мы поехали дальше. С трудностями нелегкого пути мы доехали до Орла, сдали лошадей и телеги в соседний колхоз, и на железнодорожной станции города стали ждать посадки в товарные вагоны.

В зале ожидания было много отъезжающих, я залез под скамейку и уснул, да так, что не слышал, как бомбили железнодорожный узел, горели цистерны, вагоны, коверкались железнодорожные рельсы.

Здание вокзала местами обрушалось, я это увидел потом, когда мама нашла и вытащила меня из-под скамейки, и на руках вынесла из горящего здания. По железной дороге ехать стало невозможно. Папа и наши попутчики забрали наш гужевой транспорт обратно, и мы тронулись в мучительный дальний путь до Мичуринска. Сдав лошадей и телеги в Мичуринске, после долгих проволочек, мы погрузились в товарные вагоны и отправились в дальнейший путь до города Бузулук, где выгрузились на платформы.

Когда во время распределения выяснилось, что мой папа и дедушка кузнецы, а папа еще и механик, нас разместили по телегам, и мы снова поехали к новому месту назначения, по оренбургским степям. Местом назначения оказался Красногорский колхоз в Чкаловской области Грачевского района. По дороге мы заночевали в Грачевке, а утром отправились в колхоз, который состоял из двух деревень. В Ждамеровке были добротные дома под железной крышей. А Урусовка состояла из глинобитных строений с глиняными полами, в них жили украинцы, говорившие на своем языке. Нас встретили доброжелательно, многие из местных в жизни евреев не видели, и удивлялись, что мы обычные люди, так же, как они.

Что такое жизнь в деревне наша семья знала не понаслышке. Мы, потомственные Кричевляне (Могилевская область в Белоруссии) имели свой дом, сад и полный двор скота.

Председатель колхоза Иван Андреевич, хозяйственный человек, понял, что мы не нахлебники, а нужные в колхозе руки. На правлении колхоза постановили поручить моему папе, Абраму Давидовичу, восстановить заброшенную кузницу. Мой папа и дедушка Мойсей, в короткий срок, при участии правления колхоза, приобрели все необходимое, и кузница, как говорят, ожила. Трудно недооценить значение кузницы в огромном колхозе. Как продолжение кузницы, через стену, в полном запустении располагалась мельница, находившаяся в нерабочем состоянии. Председатель спросил у папы, возможно ли ее восстановить. Папа ответил: если когда-то работала, то будет работать снова. Заработала мельница, заработала крупорушка — машина для отжима подсолнечного масла, и все остальное тоже заработало, благодаря моему отцу, Абраму Давидовичу.

Пару слов о себе. Папа меня обучал всему, что умел и делал сам: кузнечному делу, обслуживанию восемнадцатисильного двигателя, молоть зерно, обслуживать на току ВИМ, ремонтировать веелки, жнейки, конные грабли, весь колхозный инвентарь. За что я, светлая ему память, до сих пор благодарен. Что касается наших женщин, то они, наравне с местными, выполняли все работы и в поле, и на ферме, и на скотном дворе. Когда окончилось война, в 1945 году, Иван Андреевич, и все правление, уговорили папу помочь восстановить послевоенное хозяйство, и мы реэвакуировались лишь в 1946 году. Дедушку Мойсея и бабушку Сару, их дети, которые жили в Москве, забрали к себе. Когда мы возвращались домой в город Кричев, то бабушка Сара, вместе с нами и семьей ее младшего сына Семена (он погиб на Курской дуге, о чем нам прислали извещение), вернулась в город Кричев, который здесь в Израиле уже 26 лет называем бывшей родиной.

Из книги Григория Нисенбойма «С войной покончили мы счеты…»