МОЯ АВТОБИОГРАФИЯ

Самолеты летали на бомбежку наших объектов в абсолютной темноте, что, без привычки, наводило какой-то кошмар, который словами трудно передать. Это страх перед неизвестностью за себя и за окружающих. И тогда, бывало, выпьешь стакан спирта, и становилось как-то легче.

Когда эшелон был полностью подготовлен к отправке, стал вопрос о том, кого командировать ответственным для его сопровождения, и бюро Райкома партии решило командировать меня. Наряд станции назначения тоже был на Куйбышев, что меня очень обрадовало, в том смысле, что
появился шанс встретиться с Маней и детьми, которые по наряду тоже выехали в Куйбышев, еще 29 июня.

Таким образом, 8 июля 1941 года, перед вечером во время большой грозы, мы тронулись со станции Кублич, по направлению узловой станции Христиновка.

Трудно передать словами, что творилось на станции. Прощание с родными и знакомыми слилось в общий плач и крик. Уезжающие оставляли родных и близких в оккупации у врага, в неизвестности, без работы, без средств к существованию, под страхом быть уничтоженными врагом (многие из них были расстреляны гестапо и даже закопаны живьем). А провожающие в неизвестность, оставляя насиженные родные места, где каждый кустик, каждое дерево и каждая пядь земли тебе известна и дорога. Для того, чтобывсе это видеть и перенести, нужно было иметь бронированное сердце и проволочные нервы. Но война есть война,
и все это мы были вынуждены терпеть и перенести.

Решение об отправке меня для сопровождения эшелона было принято перед самой отправкой, тут же, на станции Кублич, поэтому поехать домой, за одеждой, уже не было времени, так как ожидали налета вражеской авиации на станцию. И я, как стоял в костюме, так и уехал, без пальто, без белья, без других вещей, и почти без денег. Все, что у меня было, осталось дома, в Теплике.

В Христиновку мы приехали во время грозы, поздно вечером. Не успел остановиться наш эшелон, как налетели вражеские стервятники и начали бомбить вокзал, составы поездов, которыми была забита вся станция. Начались пожары, горели вагоны с зерном, с демонтированным оборудованием, с боеприпасами и другим. Загудели тревожно все паровозы, образовалась большая паника, в результате, были и человеческие жертвы. Мои эвакуированные разбежались кто куда, матери растеряли своих детей, и дети потеряли своих родителей, поднялся шум, плач и крики, и все это происходило ночью, после большого дождя, везде было мокро и некуда было притулиться. Освещал пространство пожар от вокзала и вагонов. Наш эшелон пришлось задержать до половины следующего дня, пока не собрали всех людей из леса, посевов пшеницы и отовсюду, куда они сбежали ночью, и откуда боялись вернуться на станцию.

Наконец-то удалось всех собрать и категорически предупредить, что в случае бомбежки, чтобы ни один человек, без команды, не выходил из вагонов, иначе эшелон отправится без них. Все были вынуждены с этим согласиться.

Кроме этого, в каждом вагоне мы назначили старших, которым я предоставил неограниченные права, и все обязаны были им подчиняться.

Итак, 9 июля, днем, мы из Христиновки поехали дальше.

Встречных поездов почти не было, а вглубь страны двигались поезда, один за другим, с расстоянием друг от друга 50-60 метров. При чем, составы были смешанные, там были эвакуированные люди, оборудование с демонтированных фабрик и заводов, зерно, продовольствие, разные товары, авиабомбы, гранаты, снаряды, патроны и т.д. В сутки мы продвигались 15-20 километров. Больше простаивали, чем ехали. А если впереди где-то разбомбили эшелон, приходилось долго ожидать, пока расчистят путь, после чего
двигались дальше.

Второй раз нас бомбили днем, не доезжая железнодорожного моста через реку, возле Звенигородки. Впереди нас, в другом эшелоне, прямым попаданием авиабомб разбили два товарных вагона, и сорок человек, как и не было, погибли. Что там творилось трудно словами передать, но ничего не поделаешь, война!

Быстро расчистили путь, и мы поехали дальше, по направлению узловой станции Цветково. Не доезжая станции Цветково приблизительно несколько километров, мы видели, как с обеих сторон железной дороги, пускали ракеты в сторону нашего поезда. Наш поезд в это время стоял, так как станция Цветково подвергалась бомбардировке, и было видно, как наши воинские части обстреливали там вражеские самолеты трассирующими пулями. С обеих сторон железной дороги, где остановился поезд, было топкое болото. Не успели мы сообразить, в чем дело, как девять вражеских самолетов появились над нашими эшелонами, которые стояли близко один от другого, и начали сбрасывать бомбы, одновременно подвергли нас обстрелу пулеметным огнем.

Нашему составу опять посчастливилось, так как попадания коснулись передних и задних эшелонов. Мне пришлось ходить вдоль нашего эшелона и следить, чтобы люди из вагонов не выбежали. Ибо, если бы люди бросились в топкое болото, могло быть много жертв.

От бомб и пулеметного обстрела в других эшелонах люди пострадали, там было много раненых. Хорошо, что прямых попаданий не было. Все это происходило на рассвете, но сколько времени продолжался этот варварский налет, сказать трудно. Ибо в то время, говоря откровенно, терялся рассудок, и мы не знали, на каком свете находимся. Это была последняя бомбежка, дальше мы только видели полеты немецких «рам» (разведчиков), и это продолжалось пока мы проехали, в Запорожье, железнодорожный мост через
Днепр.

За Днепром мы вражеских самолетов больше не видели.

Я устроился на тормозной площадке товарного вагона, и всю дорогу до места высадки, я ехал на этой площадке.

Со станции Ясиноватая (Донбасс) нас неоднократно отправляли, и потом мы опять оказывались на этой станции. Это было связано с многочисленными встречными воинскими эшелонами, которые направлялись к фронту, поэтому наш эшелон, в направлении города Харькова, не пропускали и возвращали обратно.

В конечном итоге, меня, как начальника эшелона, вызвали к уполномоченному Совнаркома Союза ССР, на станцию Ясиноватая, и предупредили о том, что нам прицепят еще 15 вагонов с эвакуированными, и весь состав будет направлен на Кубань. Я пробовал возражать и отказываться, ибо, откровенно говоря, очень хотелось попасть к своей семье, которая уехала в направлении Куйбышева, и доставить им продукты, которые я захватил с собой на восемь семей, но мне ничего не помогло.

Таким образом, нам прицепили эти пятнадцать вагонов с эвакуированными, которые ехали из западных областей совершенно без продуктов, и очень бедствовали. Да и мы уже перешли на голодный паек, собственно, мы уже выдавали продукты только на детей, а взрослые кормились, как попало и чем попало.
После Ясиноватого, на некоторых станциях, для нас готовили бесплатные обеды, хотя этого было не достаточно, но, все же, большая помощь.

Трудно передать словами мои переживания в этой поездке. Бывали случаи заболевания, особенно детей. И мне приходилось на остановках искать врачей, упрашивать их пойти и оказать необходимую помощь, доставать нужные медикаменты, спецпитание и т.п. При чем, все эти невзгоды отражались, в первую очередь, на мне.

Довольно часто мне приходилось мирить женщин в вагонах, которые затевали между собой беспринципные ссоры, и несмотря на все эти трудности, я всех до единого человека, взрослых и ребят, довез живыми и сравнительно здоровыми до самого места нашей высадки – станции Крыловская, Краснодарского Края.

Сколько великих потрясений, человеческих переживаний вместил в себе этот совсем короткий отрезок времени.

Советские войска, к великому нашему удивлению, обливаясь потом, слезами и кровью, отходили вглубь страны. Никто ничего не понимал, друг друга спрашивали — в чем дело, до каких пор, что же это? Но ответа на эти мучительные и жгучие вопросы никто не находил.

Это было не первое, но самое тяжелое испытание.

Из книги «Как хочется жить»
Сборник воспоминаний.
Автор-составитель Ж. Медник
Израиль, 2011