Воспоминания
Эвакуация и бегство

Ленинградская блокада
Видео

Супинская Валентина

КАК МНОГО РОДНЫХ РАССТРЕЛЯЛИ ФАШИСТЫ

Я, Супинская Валентина, родилась 5 августа 1941г., пишу об ужасах, пережитых людьми во время ВОВ, по воспоминаниям мамы и односельчан, которые воочию видели уничтожение евреев 19.09.1941г. на территории колхоза «Червона Зирка» Снегиревского района. 22 июня 1941 года, для советских людей — начало Великой Отечественной войны. А 12 августа 1941 года подводами доставили всех мужчин с хутора на Снегиревский призывной пункт.

Одной из подвод управлял лошадьми мой семнадцатилетний брат Лев. Папа объяснил сыну, как поступить в сложившейся ситуации с семьёй, лошадьми, подводой, двумя коровами, с семьёй папиного брата Авраама и отправиться в путь на восток, так как немцы будут убивать евреев. Лев вернулся из Снегиревки домой поздно вечером. А на рассвете груженая подвода с двумя привязанными сзади коровами двинулась в путь. Выехали на главную шоссейную дорогу и попали в колонну отступающих войск. Солдаты советовали переждать, так как немецкая авиация безжалостно бомбила переправы и места скопления людей. Вечерами останавливались около больших скирд. Мама пекла лепешки из муки и коровьего молока, кормила детей, стелила под скирдой перину и укладывала малых спать, а затем вместе с тётей и сыном кормили и поили живность.

На одной из стоянок прибежали ребятишки из хутора и стали кричать: «Скоро немцы прийдут и всех жидов уничтожат». Мама после этих выкриков уже не сомневалась, что стоит продолжать путь. Брат был уверен в том, что одно спасение – только вперёд, а когда он увидел, что после бомбёжек мало кто остаётся в живых, то отдал ей вожжи и хотел примкнуть к отступающим войскам. Мама заплакала и только тогда твёрдо решила продолжить путь на восток.

Маме и тёте Ханне не было места на подводе, поэтому они всю дорогу шли пешком, а на груди у мамы был завязан платок, в котором я была привязана к ней. Во время бомбёжек дети разбегались кто куда, бомбы падали, и дети падали на землю, не замечая ни колючек, ни камней, мама стояла рядом с подводой и держала лошадей за уздечки. Так она поступала всегда с лошадьми, а иначе не могла. Без лошадей и коров можно ли было передвигаться с такой беспомощной семьёй. Наконец-то, через несколько дней, утром, добрались до переправы. Было много военных и гражданских со стариками и детьми. К 12 часам дня мама была принята начальником переправы. Она велела детям взяться за ручки, образовав цепочку из семи малых деток.

Начальник, увидев малышей, услышав мольбу женщины-матери и плач полуторомесячного ребенка на груди, сделал всё возможное. Вечером вся большая семья с подво¬дой, лошадьми и коровами была на другом берегу Днепра. В селе, где до эвакуации жила наша семья, в домах остались старики, женщины с детьми, больные, не сумевшие эвакуироваться , гости или родственники и вернувшиеся из армии призывники, не успевшие переправиться через Днепр. Одним из таких призывников был мой сороколетний отец шестерых дочерей и сына. При встрече с папой односельчане сказали, что его семья и семья брата погибли на переправе. Отец расстроился и, посмотрев на дверь родного дома, обрадовался, а вдруг – мои, но там оказались родственники, бежавшие из города Херсона от немцев. Это были мамин родной брат с беременной женой на последнем месяце и с шестью детьми, сестра с мужем и пятью детьми. 19 сентября немецкие жандармы с оружием и полицаи с нагайками насильно выгоняли всех евреев из домов и дворов и гнали людей, как скот, не в район Снигирёвки, после которой обещали отправить в Германию, а в степь, к старому глубокому колодцу, куда до войны сбрасывали дохлую скотину. Недалеко от колодца несчастных людей ждали согнанные односельчане из не еврейских поселений.

Люди шли и не знали, что их ждёт. И вдруг рядом с колодцем раздалась команда одного из немецких офицеров, и по его приказу полицаи и жандармы стали бросать живых людей, а если кто-то и пытался бежать, его догоняла автоматная очередь. Всех до последнего жителя расстреляли или бросили живыми в колодец. Эту операцию по уничтожению евреев, от малышей до стариков, могли провести только нелюди и их наёмники. Очень долго доносились стоны из колодца, земля вокруг него как бы двигалась и рыдала. В этой могиле погребено семнадцать родных, среди которых и мой папа, хотя в извещении написано, что он пропал без вести в июне 1944 года. Точно такой же сценарий по уничтожению евреев в сентябре 1941 года применили фашисты и в городе Нежине на территории военного аэродрома. Здесь, в могиле расстрелянных, погребены трое со стороны папы: дедушка Хаим, бабушка Хася и тётя Хаита Супинские. Ежегодно в день расстрела к могилам приезжают евреи, чтобы помянуть своих родных и близких. Почти повсеместно на свои средства родственники погибших установили памятники расстрелянным с надписью: «Здесь погребены жертвы фашизма. Расстреляны немецко- фашистскими захватчиками». Упоминание слова «евреи» или присутствие какой-либо еврейской символики на памятниках погибшим советскими властями запрещалось.

На этой могиле я с мамой была в 60-х годах.

Встречались с односельчанами, видевшими, всю трагедию гибели мирного населения 19 сентября 1941 года на территории колхоза, переименованного в совхоз Суворова.

В завершение хочу написать, а если бы семнадцатилетний брат Лев не был таким настойчивым в вопросе, стоит ли эвакуироваться из колхоза или нет, то на общей могиле села Снигирёвского района добавилось бы ещё одиннадцать человек. Это моя тётя с двумя сыновьями, мама с сыном и её шестеро дочерей, которые добирались до Сталинабада (ныне Душанбе) почти четыре месяца на открытых платформах и в теплушках. Когда брату исполнилось 18 лет, его призвали на учебу в военное училище артиллеристов в городе Кушке, а в сентябре 1943 года получили извещение, что пропал без вести на Курской Дуге в звании младшего лейтенанта.

20 моих близких родных, погибших от рук немецких жандармов и полицейских наёмников покоятся в братских могилах Снигирёвского района и города Нежина. Восемь офицеров и солдат из нашей большой семьи воевали на полях сражений с фашистами и в партизанских отрядах. С поля боя ни один не вернулся домой. Государство выплачивало ежемесячно пенсию на трёх младших детей в размере 180 рублей, а одна буханка хлеба стоила 200 рублей. Мы с трудом выжили в той войне. Я до первого класса не знала, что такое кровать. Конторские столы заменяли мне её с самого детства, так как мама работала ночным сторожем. Жили очень бедно, но дружно. Вот история семей Супинских по папе и Василевских по фамилии мамы до замужества во время Великой Отечественной войны и после.

Из книги Иосифа Скарбовсого Дети войны помнят хлебушка вкус»,
Том 2. Книга первая. Израиль, Studio Fresco, 2016 г