Эпштейн Лев Арнольдович, родился в г.Кромы (теперь Орловская область) 1-го августа 1927 года. кандидат физико-математических наук, доцент, заслуженный учитель школы Карелии. С 1994 года в Израиле

ВОСПОМИНАНИЯ О ПЕРВЫХ МЕСЯЦАХ ВОЙНЫ

В 1936 году наша семья (мама, папа, сестра и я) переехала в г.Орёл, в связи с переводом отца на работу в областное аптекоуправление. В начале войны управляющий аптекоуправлением оставил свою должность и отца назначили и.о. управляющего.

Когда танки Гудариана в октябре 1941 года прорвали фронт и устремились на Орёл, отца вызвали в Обком партии и обязали рассписаться в том, что по сигналу — взрыв обувной фабрики он, вместе с техником, взорвёт аптечный склад и уничтожит галеновую лабораторию. Иначе – расстрел!

Отец, конечно, о задании Обкома партии не имел права рассказывать (чтобы не «сеять панику»)… Мне он только сказал, чтобы я , «на всякий случай», собрал самое ценное в чемодан, и ждал маму в бомбоубежище… (Мама – капитан медицинской службы – с начала войны служила в госпитале).

Так я и сделал. Пока я сидел в бомбоубежище пришёл попрощаться 17–тилетний брат Марк. Их так называемый «истребительный батальон» по ловле немецких шпионов-парашютистов «бросили» на танки Гудариана, приближающиеся к Орлу со стороны Кром… В последний момент какой-то офицер снял их «с позиции» и отправил «на все четыре стороны»…

Наконец, поймав какую-то машину, которая ехала в г. Ливны (это по дороге на г. Елец), появились мама с папой. Отец посадил нас в кузов машины с единственным чемоданом, сунул какой – то свёрток и мы попрощались…

Только мы выехали за город, как начали взрываться фабрики, заводы, склады… Небо застелила гарь, летели какие –то полусгоревшие бумаги… По дороге нескончаемой вереницей двигались люди на повозках, везя какие –то тачки или просто пешком с вещмешками за плечами… Шли люди, которые может быть были не довольны властью, но не пожелавшие жить под фашистами… Мы бросили всё! Осталась с нами только Родина! Я лежал в кузове машины и сердце моё сжималось от того, что в этом взрывающемся аду остался мой отец…

И тут откуда не возмись появились двуххвостые немецкие самолёты со свастикой на борту… Они на бреющем полёте неслись над нашей колоной беженцев. Помню, как я свернулся «в калачек», инстинктивно закрыл голову руками это же какие–то секунды, но я до сих пор кожей ощущаю впервые посетившее меня чувство страха, чувство приближающейся СМЕРТИ… Вот сейчас сбросят бомбу или пулемётная очередь и «прощай мама»! А тут ещё шофёр, видимо с перепугу, остановил машину.

Но самолёты пронеслись над нашей колоной…Наверное летчики увидели, что военных и техники в колоне нет или у них было задание бомбить Орёл и поддерживать наступление своих войск…

В Ливнах мы с мамой пришли в аптеку. Узнав кто мы, управляющий приютил нас на одну ночь у себя, но мы чувствовали, что он очень нервничает, так как приближались немцы, а тут у него евреи…

На утро мы пошли с мамой в райвоенкомат с просьбой отправимть нас дальше в гор. Елец. Мама показывала свои военные удостоверения, но никто её слушать не хотел… Во дворе военкомата было несколько грузовых автомашин и мама просила шоферов взять нас. Они ехали на Восток… Она предлагала им свои золотые часы, обручальное кольцо, но никто её слушать не хотел… И тут нашёлся один смышлёный шофёр, который спросил: «Мать, а у тебя водка есть?» Мама ответила: «Водки нет, но есть бутылка спирта». Оказывается наш предусмотрительный папа при расстовании сунул маме бутылку спирта и цианистый калий, шепнув ей, что , если мы попадём к немцам, то, не раздумывая, дать мне таблетку и принять самой! Слава богу, цианистый калий не потребовался! Шофёр сказал: «Так что же ты молчала, мать! Кидай своего сына и чемодан в кузов и вперёд!» Нам повезло: машина шла в Елец!

Подъезжая к Ельцу, мы услышали и увидели, что немецкие самолёты бомбят город… Мы проезжали мимо церкви и мама попросила остановить машину. Мама отвела меня в церковь (она считала, что немцы церковь бомбить не будут), посадила на чемодан и велела ждать её, а сама пошла в отделение аптекоуправления просить о помощи…

Как потом рассказывал папа: «Мама увидела меня и упала в обморок!» Мы, ведь, уже не мечтали увидеть отца в живых…А он выполнил задание и, когда уже немецкие мотоциклисты и танкетки были в Орле, дворами и огородами выбрался из города в чём был и на перекладных раньше нас добрался до Ельца!

Через день появился брат Марк. Он сдал в военкомат винтовку и гранату, и пошёл встречать свою маму (тётю Матильду), ибо мой отец сказал, что она взяла подводу и с другими аптечными работниками ушла из Орла в направлении на Елец…

В это время из Ельца эвакуировался военный госпиталь и мы с мамой были помещены в один из товарных вагонов, в котором были сооружены нары для отдыха, а посередине вагона печка «буржуйка». Под бомбёжкой поезд двинулся на восток…

Сколько дней мы ехали я не помню… Но помню, что через некоторое время все начали «чесаться», стесняясь дру друга… Однажды утром к нам в «теплушку» зашёл комиcсар госпиталя… Снял гимнастёрку, а затем нижнюю рубашку и тряхнул её над раскалёной печкой «буржуйкой»… Послышался треск горящих вшей… Все последовали его примеру…

В Ачинске (перед Красноярском) мы с мамой покинули гостеприимный товарняк и поехали в г.Абакан. Дело в том, что в 1940-ом году Лиленька (родная сестра Марка) окончила Смоленский мединститут и была направлена на работу в г.Абакан, Хакасской А.О., Красноярского края. Вся наша большая семья «рыдала»: «Нашу Лиленьку сослали в Сибирь»! Но во время войны – это был спасительный огонёк на востоке и на него бежали кроме нас с мамой, тётя Матильда с Марком, а затем и дядя Ефим с женой, тётей Женей и дочерью Ирой…

Когда мама открыла единственный чемодан, который я собирал и мы привезли с собой, то она горько заплакала, ибо в чемодан я положил самое ценное (для меня): альбомы с фотографиями и альбомы с коллекцией почтовых марок, и кое –что ещё из вещей… Но фотографии –это, действительно, самое ценное, ибо они не восстанавливаются, а всё остальное мы в конце – концов, нажили…

В числе этих фотографий были 30, на которых запечатлены мои родные по отцу, жившие в г.Слоним (Польша, а с 1939 года Западная Белоруссия ). Все они погибли в Катастрофе европейского еврейства… Но родная сестра моего отца — Хана в 1935 году вышла замуж за Гинзбурга, уже жившего в Палестине. У них в 1937 году родились две девочки-двойняшки: Ёхевед и Рути. Они, как оказалось, ничего не знали о своих слонимских родных, а тем более – об их дяде – моём отце и обо мне (так получилось)! С помощью этих фотографий я их тут нашёл и рассказал об их родне из г.Слоним. Рути Перес живёт в Мизкерет Батия, а Ёхевед Тихо (её муж – Чарли Тихо – племянник знаменито-го в Иерусалиме в начале 20-ого века врача – окулиста) – в Америке.

Вскоре Лилю призвали в армию и она попала на фронт. В ночь, перед отъездом Лили в армию,я в полудрёме слышал разговор моей мамы с племяницей – Лиленькой. Как я уже писал, моя мама в гражданскую войну была медсестрой в латышской дивизии и она делилась, видимо, своими наблюдениями: «В армии, на фронте тебе не удастся сохранить невинность, поэтому, чтобы «не пойти по рукам» заведи себе одного офицера и будь с ним». Так оно и получилось… Как-то, во время отступления Лиля месила грязь вместе с солдатами… Мимо на коне проезжал начальник штаба дивизии майор Валиахметов… Он увидел симпатичную, молоденькую врачиху, посадил её к себе на коня и увёз… в дорогу «длиною в жизнь»! Затем они поженились и после войны Лиля родила двоих детей: Эдика и Эллу… В живых сейчас только Элла, которая продолжает семейную традицию — она врач.

Мы же с мамой сняли комнатушку у семьи Охотниковых, по ул. Ташабинская, 64. Я пошёл учится в 7-ой класс школы №1, а мама устроилась школьным санитарным врачом…Вскоре нашлась сестра – Миррочка, которая тоже приехала к нам и стала преподавать историю и конституцию в той же школе, где учился и я. Мы учились в три смены (я – в третью), а с утра , после того как сделал уроки, бродил по городу в поисках «где бы поесть». В некоторых столовках давали без талонов супчик (подсолённая вода, в которой плавали два – три кусочка картошки и столько же макаронинок). Деревяная ложка у меня всегда была с собой.

Несмотря на голодуху, я стал хорошо учиться, видимо из «патриотических чувств» (я вступил в комсомол ) и ,кроме того, мне не удобно было перед девчонками, если я не мог решить какую-либо задачу… Я их решал очень много и стал с удавольствием помогать отстающим…

Вскоре меня избрали старостой класса, а классной руководительницей у нас была Нина Антоновна Бойко (через много лет, когда я уже работал в Карельском пединституте произошла наша встреча.. Нина Антоновна была избрана на должность доцента кафедры русского языка). Класс у нас был дружный и достаточно «сильный», так как многие ученики — это эвакуированные москвичи, родители которых метростроевцы, работавшие здесь на прокладке тунеля, кажется для ж.д. Абакан – Тайшет.

Летом и осенью мы с сестрой работали колхозе и на строительстве Усть–Абаканского оросительного канала…

В колхозе был такой случай: после неудачной попытки посадить меня на управление конными граблями (лошадь меня не слушалась, она не трогалась с места пока на неё не заорут «трёхэтажным матом», а я ругаться так не умел), меня взял на работу один хакас. Он работал на конной сеялке. В сеялку впрягались три лошади: две её тянули, а третья впереди была направляющей. Меня он посадил на неё (без седла) и моя задача состояла в том, чтобы, когда мы подъезжали к концу полосы на поле, я должен дёрнуть за уздечку влево или вправо, да так чтобы сеялка повернулась на 180 градусов и точно встала параллельно только что засеянной полосе… Хакас стоял за сеялкой и подсыпал зерно… В первый раз у меня не получилось… Он меня обругал… Когда мы подъехали затем к концу полосы, я сильно дёрнул поводья влево лошадь рванула влево, а я слетел с неё на пахоту. Хакас не обратил на это внимание (главное сеялка встала правильно). Я опять залез на лошадь… Так повторялось каждый раз… я не мог удержаться на лошади… Хакас всё время замерял: сколько гектаров он засеял, и успокоился только тогда, когда сделал полторы нормы… Было уже темно..Он выпряг лошадей, сел на одну из них и они ускакали… Я же лёг на «свою» лошадь и, обливаясь слезами, поехал не зная куда…

Миррочка, обнаружив, что уже ночь на дворе, а меня нет, послала ребят искать меня, но моя умная лошадь знала дорогу в стоило и привезла меня в стан… В последующие дни я не мог сидеть и даже ел стоя!

Как только в боях на Орловско-Курской дуге наступил перелом в нашу пользу, отец послал нам в Абакан ВЫЗОВ. 17 августа 1943 г. мы получили пропуска на поездку в Елец. Из Ельца мы сразу поехали в Орёл, который был освобождён от немецко- фашистских захватчиков 5-го августа 1943 года.

Так закончилась наша эвакуация.