Воспоминания
Эвакуация и бегство

Ленинградская блокада
Видео

Мотина Виктория (Рива)

Год рождения: 1937
Место рождения: город Ейск, Краснодарской край, Россия
Во время войны: г. Ростов-на-Дону, оккупированная территория.
Год репатриации: 2001

 

 

Я родилась в 1937 году, в городе Ейск, на Азовском море, куда мама приехала погостить к родным. Мои родители Григорий Иосифович Шварц и Анна Гавриловна Морозова жили в городе Ростов-на-Дону, куда мама и вернулась после родов. Со стороны матери моя родня была из Ейска, бабушка Пелагея работала белошвейкой, принимала заказы на дому. А дед Гаврил шил фуражки. Ему помогали несколько учеников. Из-за этого, когда пришла советская власть, его посчитали эксплуататором и «раскулачили» – забрали всё оборудование и все имущество из дома. В семье было трое детей и, когда начался голод, дед ушел добывать хлеб. Домой он больше не вернулся. Со стороны отца я только знаю, что дедушка Иосиф был сапожником, а бабушка Полина (Шейла) – домохозяйкой, и, забегая вперёд, что дед пропал во время эвакуации.
Мама работала бухгалтером в статистическом управлении, а папа был торговым работником. Мама активно участвовала в общественно- политической жизни по месту работы и города в целом, и перед самой войной была избрана депутатом райсовета. Когда началась война, я была маленькая мне было всего четыре года, поэтому из всего происходящего за время войны в моей памяти запечатлелись только отдельные моменты. Всё остальное я узнала в последующем. Например, начало войны у меня ассоциируется с первым авиационным налётом на город, когда я увидела, как повезли убитых и раненных, истекающих кровью, в сторону станции скорой помощи. Это был выходной день, люди гуляли. Мы с мамой тоже собирались идти в городской парк. Вскоре на фронт ушел отец. Забегая вперёд, могу сказать, что не знаю, где и как он воевал. Знаю только, что после войны в нашу семью он не вернулся.
Началась эвакуация в городе. Организованным порядком она затронула только семьи партийно- административной элиты. Они грузились в машины с большим количеством вещей, забирали с собой даже фикусы. Мама просила эвакуировать ее с маленьким ребенком и больной пожилой матерью (бабушка жила с нами), но руководство города ответило, что депутат райсовета не может пока уехать из города. Потом мама мне рассказывала, что её собирались отправить на фронт или в партизаны, а меня отдать в детдом. Наконец, когда мама получила разрешение уехать, было уже поздно – в город вошли немцы. Мама ушла в городское подполье, а я осталась с бабушкой.
В Ростове мы жили в старинном, большом и красивом доме в центре города. До революции он принадлежал купцу Парамонову. При советской власти его разделили на отдельные комнаты, называемые «коммуналками», с общей кухней и санслужбами. Жильцы, в основном, евреи и армяне – люди образованные и интеллигентные. Большинство евреев не успели эвакуироваться, во-первых, организованная эвакуация простых людей не проводилась, во-вторых, официальной информации населения о поголовном уничтожении евреев на захваченных территориях не было, в-третьих, многие думали, что немцы всё же культурная нация и с ними можно будет договориться.

В первый раз, в ноябре 1941 года, когда немцы вошли в город, они продержались только неделю, и не успели приступить к массовому уничтожению евреев. Жильцов сгоняли вниз и расстреливали прямо во дворе дома. Но, когда в середине 1942 года они вошли в город во второй раз, и тогда сразу же приступили к уничтожению еврейского населения. В нашем доме, как я уже говорила, жило много еврейских семей, и их всех, а это были, в основном, женщины, старики и дети, согнали во двор дома и увезли. К нам в комнату тоже вошёл немец и, указывая на меня, спросил: — «Юда?» (как видно, кто-то донёс обо мне). Бабушка стала плакать, пыталась объяснить, что я не еврейка, поставила меня на колени и заставила кланяться лбом в пол. То ли она убедила его, то ли он пожалел нас, но ушёл, не забрав меня. Как стало потом известно, было уничтожено практически всё еврейское население. Их свозили к заранее выкопанным ямам, взрослых расстреливали, детям смазывали губы быстродействующим ядом, и затем всех закапывали в эти ямы. Говорят, что не все сразу умерали, и земля некоторое время шевелилась. Это место называлось «Змиевская балка», и здесь было уничтожено по официальным данным 27 тысяч евреев, а в действительности значительно больше. И вина в этом не только немцев, но и местного русского населения.
Я упоминала уже, что в нашем доме жили и армянские семьи, и одна из них после смерти бабушки приютила меня. В этой семье было много детей, и я тёмненькая и носатая внешне сходила за армянского ребёнка. Но, всё же, для них это был большой риск, т.к. за невыдачу еврея грозило наказание, вплоть до смерти. Поэтому, время от времени, меня передавали в другие, тоже армянские, семьи. Но опасность всё равно существовала, дети на улице, может быть и, не придавая этому значения, обзывали меня жидовкой. Иногда, когда я заболевала, ночью к моей постели приходила мама. Как видно, она держала связь с этими людьми.
В память отложились и некоторые положительные моменты. Недалеко от нашего дома располагалась походная кухня. Немецкие солдаты каждый день в определённое время ходили туда с котелками за готовой едой. Мы – дети с мисочками ждали их на обратном пути. И они, наверное, вспоминая своих детей, отделяли немножко каждому ребёнку от своих порций. Может быть, это какое-то другое «лицо» войны, более человеческое.
После войны я окончила школу, Ростовский педагогический институт со специализацией «Русский язык и литература», работала, вышла замуж за Мотина Германа Александровича, родила дочь Анну. В 1998 году Анна поехала навестить подругу в Израиле и осталась здесь. До сих пор она живет в кибуце «Эйн Харод», на границе с Иорданией. В 1999 году я в первый раз приехала в Израиль по программе «Сар Эль». Работала в течение пяти месяцев волонтером в израильской армии. Сортировала медикаменты, комплектовала санитарные сумки и выполняла другие, тому подобные работы. Жили мы на военной базе, рядом с Тель-Авивом. Второй раз официально репатриировалась в 2001 году. При получении теудат-зеута я решила записать другое, более привычное для меня имя. Дело в том, что, хотя меня при рождении назвали Викторией, в честь погибшего незадолго перед этим маминого брата Виктора, в семье меня звали Ривой. Поэтому я и решила, чтобы и формально иметь это имя.

Из книги «Дети войны», г. Кирьят-Гат, Израиль, 2016 г.