Родился в 1938 г. С 1941 г. жил, учился и работал в Баку. Инженер-электрик и экономист. Пишет стихи и песни, играл в джазе.
В Израиле с 1994 г. Профессиональный опыт оказался не востребованным.
В настоящее время – пенсионер.

ИТАК, БЫЛО МНЕ ТРИ ГОДА

Я, еврей по Галахе, как минимум в 5-м поколении и одновременно «безродный космополит» по «меткому» определению усатого сатрапа И.В.Сталина.

В Израиле я с удивлением и горечью я узнал, что родное Государство, которое так ратует за возвращение евреев на Родину, до сих пор не признает нас – детей Холокоста, пострадавшими от рук фашистских оккупантов.

Это побудило меня рассказать свою историю, как я ее помню, и как дед со стороны мамы рассказывал.

В 1941 г. грянула война. Отца в армию не брали, «бронь» была, но он своего добился и ушел на фронт, а меня с мамой послали в эвакуацию.

По месту работы отца у нас был большой дом. Отец с матерью обставились, мебель приобрели, посуду и проч. В общем, как говорится, зажили себе на счастье и друзьям на радость. Однако, счастье было недолгим. Собрала мама чемоданчик, взяла сумку с документами, посадили нас друзья отца на поезд и отправили в Баку, куда еще в 17-м году переехал из Одессы отец моей матери, в надежде, что до Кавказа революция не дотянется. Как известно, дотянулась.

Итак, было мне 3 года, и из всех ужасов эвакуации я запомнил только одно: в поезд наш попала бомба. Слава Богу, не в наш вагон. Но, что тогда творилось в нашем вагоне, я помню до сих пор. Помню дикие вопли, помню стоны упавших людей, по которым, давя их, мчалась обезумевшая толпа. Помню почему-то истерический смех какой-то женщины, возможно, с ума сошла, но я помню, как она громко, захлебываясь, истерически хохотала. Потом кто-то догадался выбивать стекла в окнах вагона. Маму со мной выкинули в окно. Чемоданчик мамин, естественно, остался в вагоне, а красную сумку с документами мама за ручки повесила мне на шею.

И началось моё взросление. От Ростова, где разбомбили наш поезд, до Баку, как я позднее узнал, 1300 км. Этот путь мы без вещей, где на попутках, когда нас соглашались взять, а большей частью пешком, проделали почти за 2 месяца. У меня был хороший слух, и приближение фашистских самолетов я слышал раньше мамы. Я начинал кричать, и вся толпа беженцев панически убегала с дороги. Все падали ничком в поле или ближайшую яму, если была такая возможность. Помню, как обижался на маму, т.к. она всегда падала на меня и не давала мне высунуть голову и посмотреть на самолеты и бомбы. Она лежала сверху, прикрывая меня своим телом. Но это я помню как-то обрывками. А вот то, что творилось в вагоне, я помню и сейчас, в 72 года. Помню так, как будто было это вчера.

Когда мы грязные, в ссадинах и синяках, оборванные и голодные появились в доме моего деда ни меня, ни маму сначала вообще не узнали. Позднее дед рассказывал, что телеграмму нашу он получил с большим опозданием, но почти месяц каждый день ходил на вокзал и встречал поезда, приходящие из Ростова. Потом он нас «похоронил».

В войну мы с матерью жили не плохо. Деда на фронт по возрасту не взяли, и он работал директором ткацкой фабрики (до революции это была его фабрика, а после революции называлась «Совтекстильщик», но его оставили на ней работать. Сначала рабочим, а в войну, когда молодые ушли на фронт, директором назначили). Мама с детства знала французский язык, кроме того, закончила какие-то бухгалтерские курсы, а позднее и институт по этой специальности. Работала она буквально сутками, но, повторяю, у нас была над головой крыша, спали мы на кровати и не всегда, и не очень голодали.

Теперь пару слов об остальных эвакуированных, про которых истеблишмент израильский говорит, что они мало пострадали или не пострадали вообще. До 1920 г. – установления Советской Власти в Азербайджане, дом, в котором мы жили принадлежал деду. Он его добровольно отдал Советам и его семье из семи человек милостиво разрешили жить в одном крыле. Дом был полутораэтажным. Под квартирами на «втором» этаже были так называемые полуподвальные помещения с окошками на уровне земли, эти «квартиры» были заняты еще до войны. А на противоположной стороне двора были настоящие подвальные помещения. Вот в этих-то подвалах и размещали «эвакуированных». Эти подвалы разделили перегородками на клетушки, в которых «жили», если это можно назвать жизнью, эвакуированные. Спали они по очереди, т.к. даже на полу все одновременно не умещались. Двое-трое сидели, прижавшись спинами к стене, и дремали в ожидании своего часа. Как и чем они питались, страшно вспомнить. Если удавалось поймать крысу, был праздник – всё же мясо. Дальше рассказывать не могу. Все соседи, когда могли, помогали этим несчастным. У деда, кроме моей мамы – самой старшей – было еще 5 дочерей и жена, и мальчишка — сын его одесского друга, приехавший прямо перед войной на каникулы в гости и застрявший в Баку.

Как-то в «Ленинке» попалась мне газета то ли 42-го, то ли 43 г., в которой красочно расписывалось, как в братских республиках радушно встречают беженцев. Думаю, наши «демократически избранные слуги народа» только эти газеты и читали…