Вайнер Циля
Циля Иосифовна Вайнер.
Татарская АССР, гор. Чистополь, 1946 год
ВСПОМИНАТЬ НЕ ХОЧЕТСЯ
…К нам во двор вбежала Клара, моя двоюродная сестра. Волосы растрёпаны, лицо заплакано… Прямо с порога закричала: «Циля, ты разве не слышала, что немцы уже на подходе к Слуцку? Многие жители уже уехали из города. Объявили, что проводится эвакуация граждан… Тебе что, нужно отдельное приглашение? Ты слышала, какие зверства творят фашисты? Они на месте расстреливают советских служащих и всех евреев…».
Я как раз сидела за столом и перебирала гречневую крупу – скоро обед. Надо кормить семью из шести человек: четверо детей и мы с мужем. А тут Клара с какими-то проблемами… И я сказала: «Успокойся! Не кричи! Я никуда не поеду! Ты только представь себе, на кого я брошу свой дом и всё, что мы с таким трудом наживали не один десяток лет?! А что будет со скотиной? Она же погибнет… Я уже договорилась с мужиком на тридцатое июня забить борова. Сама знаешь, целый год выкармливали его… Только благодаря тем деньгам, которые я выручу от продажи мяса, я смогу купить кое-что в дом, зимнюю одежду для детей и запасусь кормом для кур и уток. Как ты думаешь, куда мне их девать? Бросить всё на произвол судьбы? Нет, это бегство не для меня».
И она ответила мне: «Циля, ты беспокоишься о скотине, а жизнь твоих детей, выходит, тебе безразлична?». И эти слова вдруг испугали меня. Я посмотрела на Софочку, которой недавно исполнилось двенадцать, она как раз играла со своим любимым Мишуткой – он для братьев и сестры был живой «игрушкой», они намного старше его. Софа – на десять лет, Лёва – на двенадцать, а Иосиф – на четырнадцать лет. И тогда я ответила ей: «Скажи, а что за спешка такая? Мы только вчера с тобой были у Ревеки (это моя родная сестра), и ты так убедительно уговаривала её уехать… И что они с Яшей тебе ответили? Категорическое – НЕТ! А ведь у них одиннадцать детей!».
А та – свое: «Циля, родная моя, я опять тебе повторяю, немцы на подходе к городу! До тебя дойдёт это или нет? Слышишь, я без тебя не уйду! Дети мои, Хана и Боря, ждут нас на станции, а Аркадия уже забрали в военкомат. Собирайся, собирайся, сестра, поскорее… Сосед обещал подбросить нас на подводе до станции». Не успела она докончить фразу, как в дом влетели старшие сыновья, а следом за ними и мой муж. Он работал на станции грузчиком и всегда был в курсе всех городских новостей. Он крикнул: «Циля, быстро бери Мишутку, Софочку – и бегом на станцию! Мне сказали, что скоро отойдёт последний поезд – товарняк. Больше никаких поездов не будет. Большое спасибо тебе, Клара, за помощь!».
Я не знала, за что хвататься прежде. Дети помогали, муж, не переставая, торопил. И я спросила его: «Гавриил, а на сколько дней мы уезжаем?» – «Думаю, дня на три, или четыре, не больше…» – «Ну, тогда я ничего лишнего не возьму с собой». Накинула я на себя жакет. Одела младших детей. Завязала в платок смену летней одежды, немного еды, которая лежала на столе, и вышла из хаты. В это время подъехала подвода. Клара помогла сесть мне и Софочке, и сама с нами села. Гавриил так прижимал Мишутку к груди, так целовал его, как будто знал, что больше никогда не увидит его… Ни его, ни нас всех – эта война лишит его зрения!
Старшие, Лева и Иосиф, остались с папой покормить скотину, закрыть ставни. Мы договорились, что будем ждать их на станции, чтобы они поторопились. На станции кишела масса народа. Все куда-то бежали, кричали, искали друг друга. Многие тащили в руках огромные узлы с вещами. Клара еле отыскала своих детей на открытой платформе последнего вагона.
Я все искала в толпе мужа и сыновей, а Клара торопила садиться рядом, потому что пока еще было место. Комендант поезда и солдаты торопили людей с посадкой. Говорили, что поезд вот-вот отойдёт. Со стороны города уже слышались разрывы снарядов, пулемётные и автоматные очереди. И вот – гудок паровоза, один, второй, третий… Состав дрогнул. И вдруг Клара, видя, что я медлю, выхватывает из моих рук малыша и передает его дочери Хане. А потом хватает за руку Софочку и сажает на ходу в поезд, и мне кричит: «Циля!!! Скорей, садись! Давай, давай руку!».
Не оставалось выбора – поезд набирал скорость. Я залезла на платформу. И тут у меня началась истерика. Перепуганные насмерть Мишутка и Софочка кричали в голос вместе со мной. Малыш не понимал, что происходит, и ревел все сильнее. Клара тоже рыдала, хотя старалась изо всех сил успокоить Мишутку. Прижимала его к себе, гладила по головке, целовала… Отыскала в кармане леденец и положила ему в ротик. И он как-то сразу успокоился. Стал сосать сладкий леденец.
Уже потом, после войны, я узнала, что Гавриил и мальчики опоздали, попытались бежать за поездом, но разве догонишь? И всю войну мы ничего не знали друг о друге.
Помню, была остановка в Минске. Беженцы помчались на вокзал за водой, но мы не захватили с собой никакой посуды, а дети просили пить. Слава Б-гу, что я хоть захватила с собой немного еды, которой хватило всего на два дня. И тут я увидела у одной женщины солдатский котелок, подбежала к ней, попросила продать мне его, говорила, что дети погибают без воды. Та согласилась обменять его на мой жакет. Я отдала ей его, схватила котелок, побежала за водой и еле успела на поезд…
Мы уже приближались к Витебску, когда услышали рев самолетов. Их было четыре. Они летели низко, прямо над нами, и на их крыльях ясно выделялась свастика. Поезд резко затормозил… Из брюха самолётов стали сыпаться бомбы. Вокруг всё ревело, дрожало. Земля взлетала к небу. Ужас и паника. Люди кричали, бежали, падали под взрывами. И тут взрывная волна смыла Мишутку с платформы, он ударился головой о колесо вагона, упал на землю и потерял сознание. Я рухнула на колени рядом. Софа, в страхе и ужасе, сжалась в комочек под вагоном. Я вспоминала потом, что махала кулаками и кричала в небо Б-гу: «Я больше тебе не верю!!! Тебя нет! Ты слышишь! Ты умер для меня!!!».Потом все неожиданно стихло. Ко мне подбежал военный врач. Я сначала ничего не понимала и не отдавала Мишеньку ему. Наконец, дошло: «Женщина, успокойтесь! Ваш мальчик жив! Он потерял сознание от сильного удара, возможно, это сотрясение мозга. Но главное, он жив!». Так кричал врач. Он наклонился к Мишутке и стал делать ему что-то. Мальчик пришел в себя и заплакал. Он хватался ручонками за голову и повторял: «Мамочка, болит головка, головка болит!». У него началась сильная рвота – действительно было сотрясение мозга. Потом всю жизнь Мишу мучили сильные головные боли – хоть лезь на стенку.
Врач оставил обезболивающие таблетки и объяснил, как их принимать и как вести себя с ребёнком. И тут мы услышали голос коменданта поезда, который просил всех, кто уцелел, занять места в вагонах. И наш поезд продолжил путь к границе России. Я как-то не сразу вспомнила о Кларе и её детях, восьмилетнем Бореньке и тринадцатилетней Хане. И уже когда поезд набрал скорость, я поняла, что не вижу их… Только потом я узнала: когда собирали тела погибших при бомбёжке, среди них оказались Клара и её дочь Хана, а сын Борис потерялся. Всех детей, потерявших родителей, собрали вместе и определили в детские дома.
В поезде, который шел долгие недели, люди превращались в живые скелеты. Есть было нечего. Но самое страшное – мысли о Гаврииле, о мальчиках, о Кларе и Бореньке, они преследовали меня.
Наконец мы приехали в Казань. Всех временно поселили в здании школы. Потом нас направили в небольшой районный город – Чистополь. Там я пошла работать на фабрику «Швейник», где шили обмундирование для армии. Мишу приняли в детский сад, а Софа пошла в школу. На почве голода у неё развился туберкулёз лёгких. Ей выделили дополнительный паёк – стакан молока и 150 грамм хлеба. Но она всеми правдами и неправдами сохраняла это богатство для своего братика. Между прочим, Мишутку многие любили и баловали. Можно сказать, что он не знал голода. Когда я случайно узнала, что Софа отдаёт свой паёк брату, я была вне себя от ярости. Ее состояние становилось критическим, пришлось отправить ее в специальный санаторий. Там спасли ей жизнь.
Ой, об этих годах, о тяготах эвакуации вспоминать не хочется… Но самое страшное случилось с нашими родными, которые не эвакуировались. Сестру мою Ревеку, её одиннадцать детей и мужа сожгли живьём вместе с оставшимися евреями…
А с нашей семьей сложилось так.
Гавриила забрали на фронт, он был ранен и потерял оба глаза. Стал инвалидом войны первой группы. Иосиф с шестнадцати лет воевал и был ранен. После войны он вернулся в Слуцк, надеялся отыскать нас. Когда он стоял у развалин нашего дома, случайно мимо проходила его тётя Соня. Она и рассказала ему, что мы – в Баку. Лёва сначала находился в детском приёмнике. Учился в ремесленном училище и работал, как и все дети войны, на заводе. Потом его призвали служить в армию… В 1947 году вся наша чудом уцелевшая семья собралась в Баку, где проживал старший брат Гавриил.
Воспоминания свекрови записала Ирина Вайнер.