Воспоминания
Эвакуация и бегство

Ленинградская блокада
Видео

Канявский Яков

С каждым годом остаётся всё меньше тех людей, кто действительно воевал или ковал Победу на трудовом фронте. Но остаются ещё те, кто пережил военную пору в детском возрасте. На них раньше вообще не обращали внимания, т.к. к Победе они отношения не имели. Но у детей войны, особенно евреев, как пострадавших в Холокосте, была своя нелёгкая судьба и у каждого сохранились свои отрывочные воспоминания того периода.

Когда речь заходит о раннем детстве, мне, первым делом, вспоминается наш харьковский двор, палисадник с белым штакетником, папа сидит в шезлонге с газетой, и я пристроился у него на коленях. Мне четыре года от роду. Возможно, потому мне это так запомнилось, что где-то у нас сохранилась такая довоенная фотография.

Когда началась война, отец был занят эвакуацией завода, семьи же заводчан были уже эвакуированы. Моя мама, моя старшая сестра, мамина сестра и я попали в Саратов. Все пропадали на работе и в школе. Только я оставался один дома. Недалеко от дома находился военный аэродром. Я целыми днями проводил время у окна и смотрел, как взлетают и садятся самолёты.

Потом в городе Энгельс отыскалась папина родня, и мы переехали к ним. Запомнилась большая рубленная добротная изба, в которой нас жило человек десять. Из мужской части семьи оставался я один. Но однажды семья чуть не лишилась и этого единственного мужичка. Как-то я в большом дворе гонялся за чужой кошкой, упал в выгребную яму и начал тонуть. Спас меня случайно проходивший соседский парень. Меня потом долго отмывали от запаха нечистот.

Однажды ночью я проснулся оттого, что кто-то меня поцеловал. Я открыл глаза и увидел папу, склонившегося надо мной. Половина лица его была обожжена. Когда утром я встал, отца в избе уже не было. Таким я видел его в последний раз. Долгое время мне о нём ничего не рассказывали. Считали, что я ещё мал для таких переживаний. Только через несколько лет я узнал о его судьбе. Мне рассказали, что он ехал с эшелоном из Куйбышева в Саратов. Добирались трое суток, т.к. эшелон попадал под бомбёжку. Там отец и пострадал. В Саратове он попал в больницу и вскоре умер.

А между тем, фронт приближался. Запомнилось, как вечером люди выходили и смотрели на зарево, полыхающее на западе. Нашей семье посчастливилось получить вызов от папиной сестры из города Фрунзе. Она эвакуировалась туда с Харьковской швейной фабрикой. Не помню, сколько дней мы в товарном вагоне добирались до Фрунзе. Помню, что при каждом торможении поезда вагоны ударялись друг о друга, а я больно ударялся головой о стенку вагона. Всё это сопровождалось сильным лязгом, который почему-то казался мне битьём молочных бутылок. И я всё не мог понять, сколько же там бутылок и почему их бьют.

Солнечная Киргизия встретила нас небольшим снежком. В то время как многие по дороге успели обменять свои тёплые вещи на продукты. Во Фрунзе папина сестра с тремя детьми занимала одну комнату в четырех комнатной коммуналке. При этом двое ее детей были уже взрослыми, а нас было четверо.

Так прожили несколько лет. После освобождения Харькова папина сестра с младшей дочерью вернулась в Харьков. Ещё раньше её старший сын ушёл в армию. Ещё одна дочь вышла замуж за поляка и уехала с ним в Польшу. А мы вернуться в Харьков не смогли.

Прошло много лет. Судьба бросала меня в разные концы страны. Но я всё время мечтал посетить могилу своего отца и побывать в городе моего детства. И вот в феврале 1976 года представился случай осуществить первую мечту. Выпала командировка на конференцию в Саратов. Там я пришёл в ЗАГС узнать, где находится кладбище военных времён. Работница сказала, что такого кладбища больше нет. На этом месте теперь чуть ли не центр города. От огорчения у меня задрожали руки. Потом она внимательно посмотрела на меня и спросила.

— А может быть ваш отец похоронен на еврейском кладбище?

— Наверное, на еврейском.

— Тогда вам повезло. Это кладбище сохранилось и находится за вокзалом.

Я помчался на еврейское кладбище. В сторожке смотрительница показала мне книгу, где расписаны участки по годам. Я нашёл нужный квартал. Ноги полностью утопали в снегу, временами приходилось просто ползти от могилы к могиле и оттирать проржавевшие таблички. На многих уже ничего нельзя было прочесть. Так я ползал до темноты, хотя уже понимал, что найти ничего не удастся…

Летом два наших работника ехали в командировку в Саратов. Я объяснил им ситуацию. Они прониклись сочувствием и обещали могилу найти. Взяли с собой фотоаппарат и коробочку для земли. Но таблички на кладбище оказались такими старыми, что ничего им найти не удалось. Остался у меня только в памяти тот квартал захоронения.

Вторую свою мечту удалось осуществить только в 1990 году, когда выпала командировка в Харьков. С детских лет я помнил об улице Сумской, на которую выходила арка нашего двора. Запомнилось, что в эту арку я выбегал во время первомайской демонстрации 1941 года. Других опознавательных знаков о нашем дворе у меня в памяти не сохранилось. Я пробродил с товарищем почти по всей улице, но ничего не мог вспомнить. Вечером из гостиницы я позвонил сестре и узнал адрес дома

Назавтра надо было уже уезжать, но я не мог просто так уехать. Я сумел выкроить пару часов и побывать в нашем бывшем дворе. Палисадника там уже не было, не было и штакетника. Было несколько больших деревьев. Я посмотрел на нашу бывшую квартиру на первом этаже, но постучать не решился. Меня неприятно поразила голая кирпичная кладка стен со стороны двора. Красивые с улицы дома за столько десятков лет так и не были оштукатурены внутри двора. Это, очевидно, было характерно для всей государственной системы того времени. На этом с мечтами детства было покончено.

Уже когда ехали на вокзал, увидели на площади митинг, где развивался «жовто-блакитный» флаг. Людей было тогда немного. Но интуиция мне подсказывала, что больше в Украине мне побывать не придётся.

В 2001 году я поселился в г. Кирьят-Шмона на самом севере Израиля.

 

Яков Канявский, г. Кирьят-Шмона