Воспоминания
Эвакуация и бегство

Ленинградская блокада
Видео

Мааян (Черноглаз) Давид

КАК МЫ СПАСЛИСЬ

Я ГОРЬКО УЛЫБАЮСЬ, КОГДА СЛЫШУ БОДРОЕ УТВЕРЖДЕНИЕ: «СОВЕТСКИЙ СОЮЗ И КРАСНАЯ АРМИЯ СПАСЛИ ЕВРЕЕВ ОТ УНИЧТОЖЕНИЯ». НЕ СПАСЛИ И НЕ ОЧЕНЬ СПАСТИ СТАРАЛИСЬ.
МЕНЯ И МОЮ СЕМЬЮ СПАСЛИ ОТЕЦ И СЧАСТЛИВЫЙ СЛУЧАЙ. ОБ ЭТОМ МОЙ РАССКАЗ

Семья моих родителей накануне войны жила в Царском Селе (Пушкин), пригороде Ленинграда, бывшей летней царской резиденции, городе дворцов и парков, «русском Версале». Там я родился в год начала Второй мировой войны, впрочем, совершенно не ощущавшейся тогда в СССР. Отец работал врачом в городской больнице, мама — экскурсоводом в Екатерининском дворце-музее.

22-го июня 1941 года мировая война дошла и до нас. На второй день войны отец был мобилизован в армию и оказался в дивизионном медсанбате на Карельском перешейке. По рассказам мамы, в июле-августе в Пушкине царили неразбериха и растерянность, а когда в соседнем дворе упал советский самолёт, сбитый своими же, началась паника. Регулярное железнодорожное и автобусное сообщение с Ленинградом прекратилось. Местная власть перестала функционировать. По слухам, людей, самостоятельно перебравшихся в Ленинград, высылали обратно. Организованной эвакуации не было, а личную инициативу власть не поощряла, считая её проявлением паники. Со стороны местных жителей стала проявляться враждебность к евреям. Пушкин — город небольшой, и отца, популярного у публики врача, знали и уважали многие. Неожиданно некоторые прежние знаD0омые перестали узнавать ма=му, прятали глаза, переходили на другую сторону улицы. Впрочем, антиеврейских эксцессов пока не было. Все шло к тому, что мы должны были разделить судьбу всех евреев города числом семьсот человек, убитых в октябре-ноябре того же года. Но тут случилось чудо.

Дивизия, в которой служил отец с начала войны, медленно отступала от Кегскольма (Приозерск) к Ленинграду. (Мало кому известно, что война с Финляндией началась 25-го июня по инициативе СССР: советская авиация бомбила финские города и аэродромы. Если бы не это вероломство и глупость Сталина, то и блокады Ленинграда не было бы).

Отступление на время приостановилось на рубеже реки Вуокса, системе озёр и бурных порожистых проток — серьёзной водной преграде, где командование предполагало встать в стабильную долговременную оборону. Воспользовавшись благодушным настроением начальства, отец попросил и получил отпуск на 48 часов и неожиданно для нас появился в Пушкине.

В эти дни сводки Информбюро сообщали о тяжелых боях в районах Котлы-Кингисепп, Батецкая и Луга. Вскоре стало известно, что фронт на реке Луга, прикрывавший юго-западные подступы к Ленинграду прорван, и германские войска быстро продвигаются к Гатчине и Красному селу. (Под Лугой оказались в окружении 40 тысяч красноармейцев. При попытке выйти из окружения там погиб — «пропал без вести» — мой дядя Арон Черноглаз, боец-доброволец Василеостровской дивизии народного ополчения; другой дядя, Рувим Гревнин, был ранен).

Maayan

Времени на размышления не оставалось. Расстояние до Ленинграда 25 километров, из транспортных средств были у нас велосипед и детская коляска. Решили идти пешком, а если повезёт, добираться на попутках. Последней возможностью стала попытка использовать старые связи и офицерское удостоверение отца. Он отправился в местную больницу, где работал прежде, и там просьбами и угрозами добился получения на два часа санитарной машины при условии, что заплатит за бензин. Мы быстро собрались и погрузили самое необходимое. Тут прибежала еврейка с двумя детьми из соседнего дома (кажется, её фамилия была Гамбург). Со слезами на глазах она умоляла взять и их. Что было делать? Выбросили пару узлов и освободили для них место. Без приключений доехали до Ленинграда, и прямо на Московский вокзал, где под погрузкой стояли эшелоны организованно эвакуируемых учреждений.

Но нас здесь не ждали, и мест в поезде для нас, неорганизованных беженцев, там нет. Соблюдался строгий порядок. У входа в каждый вагон стоял дежурный с нарукавной повязкой и пропускал внутрь только по списку.

Время отпуска отца подходило к концу, бросить нас на платформе в расчёте на счастливый случай он не мог. И тогда он решился на авантюру, потребовав пропустить его и маму в вагон эшелона «Ленфильма» якобы попрощаться с родственниками.

Дежурный, стороживший входную дверь, пытался возражать, но был вынужден подчиниться военному со шпалой в петлицах. Вскоре отец покинул вагон, а мама осталась. Детей и кое-какие вещи передали через окно. ОтB5ц отправился в свою часть, которую разыскал уже в Ржевке, на северной окраине Ленинграда.

Спустя пару часов поезд покатил на Восток вдоль южного берега Ладожского озера — единственной линии, ещё не перерезанной немцами. Оказалось, что это был один из последних эшелонов, вырвавшихся из Ленинграда. На станции Мга нас бомбили, но, к счастью, обошлось без жертв.

Спустя сутки состав прибыл в  Ярославль. Здесь нас выгрузили из вагона и внесли в списки эвакуируемых, то есть присвоили легальный статус. Как известно, советская власть любит порядок и не терпит частных инициатив. Мы получили хлебные карточки, по миске горячего супа и направление в Цивильский район Чувашской АССР. Погрузились на баржу и отправились вниз по Волге к месту назначения.

Не стану утомлять читателя описанием нашей жизни в глухом чувашском селе Машкино, а затем — в райцентре Цивильск. Многие прошли через эту тяжелую жизнь на пороге голода и оставили свои воспоминания. Быть может, наше положение было даже чуть легче, чем у большинства эвакуированных беженцев. Местная власть чем-то нам помогала. Так, нас вселили в избу, не спрося на то согласия хозяйки, а дед, присоединившийся к нам позже, получил «джоб» сборщика налога с продавцов на базаре (как-никак, три сына на фронте!). Тётка, сестра мамы, успевшая до войны закончить три курса медицинского института, работала врачом-эпидемиологом, а мама получала работу на птицеферме и что-то получала по денежному аттестату отца.

Там я впервые узнал от соседских мальчишек, что я еврей, хотя местные чуваши плохо представляли, что это такое. Враждебного отношения к евреям там не было, зато чувствовалось напряжение в отношенииях местного населения и эвакуированных (впрочем, в большинстве евреев). Не могу удержаться и не сообщить, что уже тогда я проявлял опасное вольнодумство и непослушание властям. Была тогда такая популярная песня:

Мы готовы к бою, товарищ Ворошилов,
Мы готовы к бою, Сталин — наш отец.

Я же декларировал её по-своему:

Мы готовы к бою, товарищ Ворошилов,
Мы готовы к бою, папа наш отец!

В Ленинград мы вернулись через три года, за этим последовали Белоруссия, Польша и Германия с госпиталем Второго белорусского фронта, где служил отец, а мама работала вольнонаёмной. Но это уже другая история.

P.S.

Недавно, без всяких моих обращений, я получил официальную бумагу из государственного учреждения, признающую меня «спасшимся от Шоа», Холокоста. Теперь мне позволено бесплатно получать лекарства в пределах стандартной корзины. Спасибо, конечно, но так ли уж это нужно? По моему разумению, «спасшимся от Катастрофы» следует считать каждого еврея Европы, да и Африки с Азией. И не только их самих, но и их детей и внуков.

Были ли озабочены советские власти спасением евреев? Ни в коей мере! Да и западные демократии вели себя не многим лучше. У всех у них были свои государственные интересы и стратегические цели в той войне, и спасение евреев в их число не входило. Если и случалось такое, что какие-то евреи спаслись в результате действий союзников, то это были побочные и случайные результаты.

Повторю ещё раз: тем, кто спаслись — повезло. И сейчас каждый спасшийся может вспомнить и рассказать, как именно это произошло. Но у половины евреев Европы и Советского Союза такой возможности не представилось. Они не расскажут как власти этих стран и весь мир бросили их на произвол судьбы.