О семье

В Черниговской области, север Украины, есть город Прилуки. Город имел большую общину евреев. Одни из них занимались разными коммерческими делами, а другие зарабатывали на жизнь ремеслами, будучи сапожниками, портными, извозчиками и прочее.

В городе была махорочная фабрика, табак был местным – его выращивали в близлежащих сёлах. А еще через город протекала речка Удай, где водились раки и рыбы, которых было в изобилии, чем и пользовались горожане. Мой дед со стороны мамы, Левицкий Илья, работал на махорочной фабрике. В его обязанности входило составлять договора с крестьянами, которые выращивали табак, и принимать его, определяя качество. Семья Левицких считалась зажиточной, и их четыре дочери, в том числе Бася, моя будущая мама, были образованными невестами.

Мой второй дед, Шистер Гершель, был военнопленным во время 1-ой Мировой войны. Сам он из Америки, и когда был заключен мир, вернулся туда обратно, оставив Бейлю с двумя сыновьями — Сеней и Наумом. Октябрьская революция прошла на их глазах.

Вопреки мнению своих родителей Бася вышла замуж, и 31 мая 1925 года у неё родился мальчик Миша.

Мальчик Миша — это был я. Помню, как-то летом ре-бята, что постарше, собрались в соседский сад по яблоки. Я тоже полез с ними, но по верху забора была колючая проволока, и я, зацепившись ладонью, повис и поднял крик. Снял меня сосед. Руку в поликлинике обработали, наложив 5 скобок через всю ладонь.

Когда однажды в нашем дворе умер сосед, я, сидя в тёмном углу, задумался, зачем человек рождается, если потом все равно умрёт?

Перед войной

Довоенная жизнь сложилась непросто. Отец жил с другой семьей, и его мать поднимала одна троих детей. Поэтому я, несостоявшийся пятиклассник, в двенадцати-летнем возрасте вынужден был пойти работать. Счет трудовой жизни начался на обувной фабрике. И, что ин-тересно, никто не обратил внимания, что детский труд запрещен законом советской республики.

Повзрослев, я сменил профессию и стал работать помощником фотографа в артели «Фототруд» в г. Луцк, где его отец состоял на службе заместителем прокурора города.

Шел сороковой, предвоенный. Сопровождая фото-графа на съемки в НКВД, куда привозили не только пой-манных бандеровцев, но и тела убитых, в свои пятнадцать насмотрелся на них в таком количестве, что без усмешки не мог воспринимать официальные россказни о том, как счастливы западные украинцы после присоединения их к братской семье народов СССР.

Так начиналась война

Летом 1941 года отец достал мне путёвку в пионер-ский лагерь. Двадцать второго июня в лагере должно было быть открытие, костёр, и мы готовились. Наши окна были в сторону города, и утром мы увидели над Луцком дым. Я был в старшей группе. После подъёма во двор въехал автобус маленький. В автобусе красноармеец с винтовкой, и говорит, что он приехал забрать детей в город, так как началась война.

Мы побежали, нашли старшего пионервожатого, а он начальника лагеря, и была команда забрать младшую группу, а потом 3-им рейсом забрали и нас. Самолёты шли на Восток, а на Запад целый день шли танки, машины с солдатами-красноармейцами. Много народа собралось в центре, где было радио, и все слушали обращение товарищей Молотова и Сталина.

Ночь мы провели в подвале, где собралось много местных людей и большинство евреев. Так как хозяин наш был еврей, то к нему в подвал пришли соседи евреи. Всю ночь на улице был слышен шум техники, которая шла на Запад. Люди, сидевшие в подвале, говорили, что нашла коса на камень, и немцам не так легко будет — это не Польша. 25 июня отец посадил меня на поезд до Чернигова, где была мама, сестра и брат. Мама работала на макаронной фабрике, и они сушили сухари из хлеба для армии. Город эвакуировался, а фабрики работали, и вот уже прошёл разговор, что немцы в Гомеле.

К нам во двор, где было 3 дома, въехала полуторка, на ней были два лейтенанта, врачи и шофёр. Они попросились переночевать, мама их пустила. Спросила, откуда они, они сказали, что они врачи с Прилукского госпиталя. У нас они спросили, где аптекоуправление, это было от нас недалеко. Узнав, что они утром поедут на Прилуки, мама попросила, чтобы они нас взяли. Утром они нас взяли без всяких вещей, заехали на склад аптекоуправ-ления, погрузили оплетенные корзинками стеклянные бутылки. Бутыли эти были со спиртным, и мы поехали на Прилуки. В Прилуках находился папин брат с семьей и бабушка. Дядя Наум демонтировал обувную фабрику для эвакуации в г. Орск. Мы же утром пошли на станцию, там было полно народу, и люди подсаживались на про-ходившие поезда — пассажирские и товарные. Подошел санитарный поезд, мы попросились в тамбур, но нас не пустили. На следующих путях стоял товарняк с площад-ками, мы сели туда. Рядом на платформе был самолет, видно, неисправный, его сопровождал сержант из эки-пажа. В этом составе был вагон с зерном, вагон без крыши, вертушка. К вечеру этот состав отправили.

Всю ночь мы ехали на платформе, там было полно народу. Утром поезд остановился на каком-то разъезде. Нам сказали, что вечером отправят, но никто нас не от-правил, говорят, что немцы разбомбили мост. Еды у нас не было, стали брать пшеницу из вагона и жевать. На платформе, где стоял самолет, мы познакомились с сержантом. Он нам дал хлеб из пайка, который получил на дорогу.

Опишу один из случаев. Сержант нам показал патро-ны, которые были на самолете в ленте. Пули там были с черным окончанием на носике, зеленым и красным. Он нам, пацанам, объяснил, что немцы применяют запре-щенные разрывные пули. Наши черные — это бронебой-ные, зеленые — обыкновенные, красные — трассирующие. Он взял одну из пуль, положил на борт платформы, взял зубильце и молоточек, стал рубить. Пуля разорвалась, ранив ему мелкими осколками лицо. На станции был медпункт, и ему там оказали помощь. Глаза были не по-вреждены. Так мы узнали, что есть и наши пули разрывные. Затем нас отправили до Харькова. Тут мы зареги-стрировались на эвакопункте, и всех погрузили в поезд, который повёз нас на Восток. На одной из станций нас обогнал поезд, в котором ехали из Прилук работники обувной фабрики. Мы увидели дядю Наума и его семью. Он забрал нас в свой вагон.

В эвакуации

Здесь началась расформировка кого куда. На станции Алга стоит огромный Химкомбинат им. Кирова. Он в степи имел карьеры, где добывали руду. Туда ходил поезд «кукушка». Это узкоколейная железная дорога, по которой доставлялась руда для комбината. В составе вертушек был один вагон для пассажиров. Нас отправили туда и разместили в бараках. Мы получили одну комнатку, а рядом жила казашка с двумя ребятами. Мы по-лучали паёк: хлеб, сахар, крупу, соль, чай в плитках, зелёный. Я пошёл работать жестянщиком.

В карьерах стояли экскаваторы, крыша которых текла. Мы ремонтировали крышу. Дед готовил листы, и при их соединении я держал правилку. В 1941г. мы получили от папы армейский аттестат, что позволяло получать деньги в военкомате. На Новый год мама пошла пешком в Алгу получить деньги. Это было в 4-х километрах. Когда, получив деньги, она возвращалась домой, началась пурга — снег идёт стеной и ветер заметает все следы. Пока мама шла по железной дороге, было полбеды. Дойдя до переезда Поленья, она решила идти на рудник по дороге, а снег на поле высотой доходил до метра, а то и больше. Пройдя с километр, она сбилась с пути, начала проваливаться в снег, силы ее покинули, и она, присев, уснула, и в результате замёрзла. Нашли её на 3-й день — согнутая рука под голову, ноги поджатые. Отвезли на комбинат, в котельне отогрели и положили в гроб. Хоронили на том кладбище, где 3 дня назад хоронили замерзшего казаха. Зимой, пока земля ещё рыхлая, хоронят по 2-3 человека в одну могилу.

Летом 1942 г. Тамбовская авиашкола эвакуировалась в Актюбинск. На станции папа встретил прилукчанина, который сказал ему, что где-то здесь его семья. Он слу-жил в этой школе. Они были направлены в Узбекистан, г. Джизак. После того, как школа разместилась, он стал ис-кать нас. Мне пришлось после смерти мамы быть и по-варом, и пекарем. Я видел, как мама пекла хлеб, и это мне пригодилось.

Летом 1942г. папа нашёл нас и семью дяди Наума и всех перевёз в г. Джизак. Я работал со слесарями по ремонту пробоин на самолётах. Курсантов обучали на ДБ-3 (дальний бомбардировщик). Самолёты стояли на аэродроме, а под открытым небом стояла невыносимая жара. Я обратился с просьбой и меня перевели к слесарю-водопроводчику в помощники.

Мы делали горячее снабжение столовой. Вода здесь бежит ручейками в хауз с гор, где вечные снега, бежит по арыкам. Хауз – это бассейн, в котором собирается вода для дальнейшего использования.

Вот мой учитель делал змеевик, который ставился на кухне в топку, а вода накачивалась в ёмкость на столбах и под собственным давлением попадала в змеевик и шла на мойку в столовую. Мне надо было нарезать резьбу на трубах, которые шли на сборку змеевика, на крестовиках, уголках и тройниках. Когда мы это сделали, меня перевели на электростанцию.

Училище имело свою электростанцию, которую обслуживали двое — машинист и помощник. Помощником был я. Станция работала с наступлением темноты, стоял двигатель динамо и пульт. Нагрев головку паяльной лампой докрасна, мы запускали двигатель. Начав рабо-тать, он крутил динамо, и это до 1-2 часов ночи каждый день.

В 1943г. мне не было 18 лет, когда вызвали в воен-комат и взяли в армию, направив из Узбекистана в Пензенскую область, где в лесу Селикса были учебные лагеря. Жили в землянках. На всю большую землянку одна печка, сделанная из бочки, и мы, по очереди дежуря, подбрасывали в нее дрова. Воевал в составе первой танковой роты 25-го танко-вого корпуса 111-й танковой бригады. Демобилизовался в 1947 году.

После демобилизации поселился в Чернигове, где уже жили мои отец и брат с сестрой. Работал слесарем в строительно-монтажном управлении, учился в техникуме, а потом до самой пенсии работал техником в котельной теплосети. Был отмечен медалью «Ветеран труда». В Израиле с 1995г., в Араде с 1999г. Внуки отслужили срочную в Армии обороны Израиля.

Из книги Григория Нисенбойма «С войной покончили мы счеты…»