Левин Евгений
Евгений Левин — специалист по подъемно-транспортному оборудованию. Репатриировался в Израиль из Москвы вместе с женой, детьми и внуками и живет в Маале Адумим. Принимает активное участие в деятельности различных общественных организаций.
НА ВОЛОСОК ОТ ГИБЕЛИ
Я родился в 1935 году Москве в интеллигентной ассимилированной еврейской семье. Моя мама рассказывала мне, что рожала она в привилегированном родильном доме им. Клары Цеткин, куда ее устроил дедушка Давид, друживший с доктором Левиным. Доктор Левин лечил членов правительства, позднее был обвинен в убийстве М.Горького и расстрелян за это. Я родился в январе, в день моего рождения отец принес матери в родильный дом корзину сирени. Это она запомнила на всю жизнь. Я был единственным ребенком в семье, и все родственники уделяли мне много внимания. Каждое лето под Москвой снималась дача по Казанской дороге на всю семью. Когда мама пошла работать, мне взяли няньку. Первыми моими детскими травмами были аресты моих дяди Александра в 1937 году и тети Люси в 1938 году.
22 июня 1941 года мама с отцом поехали снимать дачу, но узнав о начале войны, вернулись домой. Отец вступил в ряды московского ополчения, а меня с бабушкой отправили в Клязьму, на дачу, принадлежащую нашей родственнице Марии Григорьевне Трайниной. работавшей врачом Кремлевского отделения Боткинской больницы. Когда немцы начали бомбить Москву в августе 1941 года, мама решила уехать в эвакуацию вместе с организацией отца «Союзхиммонтаж». Мы уехали втроем: бабушка, мама и я. Бабушка еле передвигалась из-за болезни ног. Две недели, полуголодные, мы находились в пути. Конечный пункт назначения не был известен. Никто не знал, какой город согласится принять наш эшелон с эвакуированными.
Однажды наш поезд прибыл на станцию Шарташ на окраине Свердловска. Начальник эшелона объявила всем эвакуированным, что поезд будет стоять на этой станции два часа. Моя мать и наша попутчица по вагону вместе с ее ребенком взяли судки и спокойно отправились на станцию за горячей пищей. Но вдруг наш вагон прицепили к какому-то составу и повезли дальше. Мы уехали, а мама осталась. Бабушка Елена очень волновалась, не знала, что делать. Ведь мы остались совершенно беспомощными. Что будет с мамой? Найдет ли она нас? Это было настоящее горе!
В тот же день наш эшелон прибыл в город Камышлов и большинство наших попутчиков были направлены в деревню около города. А бабушку и меня разместили в эвакопункте, находившемся в центральной части города в педучилище. Это был небольшой городок. В течение двух недель мама искала наш эшелон. От города к городу она добиралась попутными поездами, иногда гражданскими, иногда военными, эшелонами. Часто ей приходилось прыгать с поезда на ходу, поэтому колени у нее были разбиты.
Добравшись до Камышлова, она позвонила в эвакопункт. На ее счастье, к телефону подошла начальник нашего эшелона, которая узнала маму по голосу. Маме решила не ехать в деревню, и ей удалось зацепиться, устроиться в самом городе на работу весовщиком в Заготзерно. Вскоре мы узнали, что часть детей, уехавших в деревню, умерли от бруцеллеза, которым там были больны коровы. Нас эта участь миновала,
Нам дали комнату в центре. Уходить маме на работу надо было поздно вечером, и бабушка каждый раз волновалась, как бы на нее кто-нибудь не напал. С едой было плохо, продукты были только на рынке, их мама приобретала, меняя на вещи, которые мы привезли с собой.
Мама писала письма моей бабушке Эсфири (матери моего отца), которая осталась в Москве. Писем от отца с фронта мы не получали. Только в 1942 году наладилась переписка между родителями. Отец прислал с фронта аттестат офицера. И по нему нас прикрепили к магазину для военнослужащих и столовой. Меня отдали в детский сад, но туда я ходил недолго, так как и там началась эпидемия, и мама забрала меня домой. Через некоторое время маме удалось устроиться на работу в бухгалтерию педучилища, которым руководил педагог, эвакуированный из Ленинграда. Училище находилось недалеко от дома, и директор училища хорошо относился к маме. В том же 1942 году мама сделала попытку перебраться в Куйбышев, куда эвакуировался «Союзхиммонтаж», откуда в ополчение ушел мой отец, и где находилась сестра моего отца тетя Оля со своей семьей.
Мама добилась разрешения на переезд, но случилась беда, она заболела желтухой, и ее положили в местную больницу. Состояние ее было тяжелым, и даже говорили, что мама из больницы не выйдет. Но мама переборола болезнь и поправилась.
Из-за маминой болезни мы пропустили поезд, которым должны были уехать в Куйбышев, и очень по этому поводу огорчались. Но вскоре стало известно, что этот поезд попал под бомбежку и многие пассажиры погибли. Так, каким-то необъяснимым образом, мы продвигались от одного возможного несчастья к другому целыми и невредимыми…
В сентябре 1942 года я пошел в первый класс местной школы. В тот период принимали в школу с восьми лет, а я пошел на год раньше. Поскольку я знал наизусть стихи, то учительница брала меня в подшефный госпиталь выступать перед ранеными. Я был маленького роста, поэтому меня ставили на табурет, иначе я не был виден из зала. Я успешно окончил первый класс. Когда приходили практиканты из педучилища, учительница всегда вызывала меня к доске. Летом вместе с классом я собирал полынь для госпиталя (для раненых не хватало перевязочных средств), вместе с мамой ходил в лес на заготовку дров на зиму для нашей печки.
Летом 1943 года мы получили от отца вызов, дававший нам право вернуться в Москву. Наша квартира находилась на втором этаже двухэтажного дома в тихом уголке Москвы на ул. Александра Невского. Она сохранилась нетронутой. Пропали только книги, хранившиеся в каморке на лестнице. С осени я поступил во второй класс школы, расположенной на 2-й Тверской-Ямской улице.
В нашем классе учился сын председателя Моссовета Яснова, сын министра автомобильной промышленности Строкина, сын директора Московского авиационного завода Зуева. Кстати, с ним я сидел за одной партой и дружил. Я дружил также с Женей, племянником актрисы Рины Зеленой, бывал у них дома, где мы вместе рисовали картинки к сказкам Пушкина. Позднее он окончил Институт иностранных языков и работал журналистом-международником в агентстве печати «Новости».
Я окончил неполную среднюю школу с хорошими отметками и получил книжку на память. Наша классная руководительница в ней написала мне: «Люби жизнь, стремись к знаниям и помни мое хорошее к тебе отношение».
В 1952 году скоропостижно умер мой отец. Время было тяжелое, разгул антисемитизма. Проходил суд над членами Антифашистского еврейского комитета, и 12 августа их расстреляли. Маму уволили из Проектного института Госстроя СССР как еврейку. Если бы не один ее знакомый из Проектного института, который не побоялся взять ее к себе на работу, мы бы остались без средств к существованию. Несмотря на все эти трудности, я успешно окончил школу и поступил на первый курс Нефтяного института. Это был один из немногих институтов Москвы, куда принимали евреев. В нашей группе училось шесть евреев, возможно, поэтому антисемитизм не так остро ощущался.
В мои школьные годы было не принято рассказывать о горестях эвакуации. Вспоминали только о фронте. Но я хорошо, на всю жизнь запомнил события моего раннего детства, долгую дорогу на Урал, страх за маму, отставшую от поезда, лютые уральские морозы, голод, сопровождавший нас повсюду, очереди, эпидемии и смерть, идущую по пятам.<р />
Подготовила Белла Усвяцова-Гольдщтейн.
По материалам книги Эрлены Матлиной
«Из прошлого к настоящему»