Воспоминания
Эвакуация и бегство

Ленинградская блокада
Видео

Левин Евгений

Евгений Левин — специалист по подъемно-транспортному оборудованию. Репатриировался в Израиль из Москвы вместе с женой, детьми и внуками и живет в Маале Адумим. Принимает активное участие в деятельности различных общественных организаций.

НА ВОЛОСОК ОТ ГИБЕЛИ

Я родился в 1935 году Москве в интеллигентной ассимилированной еврейской се­мье. Моя мама рассказывала мне, что рожала она в привилегированном ро­дильном доме им. Клары Цеткин, куда ее устроил дедушка Давид, друживший с доктором Левиным. Доктор Левин лечил членов правительства, позднее был обвинен в убийстве М.Горького и расстрелян за это. Я родился в январе, в день моего рождения отец принес матери в родильный дом корзину сирени. Это она запомнила на всю жизнь. Я был единственным ребенком в семье, и все родст­венники уделяли мне много внимания. Каждое лето под Москвой снималась дача по Казанской дороге на всю семью. Когда мама пошла работать, мне взя­ли няньку. Первыми моими детскими травмами были аресты моих дяди Алек­сандра в 1937 году и тети Люси в 1938 году.

22 июня 1941 года мама с отцом поехали снимать дачу, но узнав о начале войны, вернулись домой. Отец вступил в ряды московского ополчения, а меня с бабушкой отправили в Клязьму, на дачу, принадлежащую нашей родственнице Марии Григорьевне Трайниной. работавшей врачом Кремлевского отделения Боткинской больницы. Когда немцы начали бомбить Москву в августе 1941 года, мама решила уехать в эва­куацию вместе с организацией отца «Союзхиммонтаж». Мы уехали втроем: бабушка, мама и я. Бабушка еле передвигалась из-за болезни ног. Две недели, полуголодные, мы находились в пути. Ко­нечный пункт назначения не был известен. Никто не знал, какой город согласится принять наш эшелон с эва­куированными.

Однажды наш поезд прибыл на станцию Шарташ на окраине Свердловска. Начальник эшелона объявила всем эвакуиро­ванным, что поезд будет стоять на этой станции два часа. Моя мать и наша по­путчица по вагону вместе с ее ребенком взяли судки и спокойно отправились на станцию за горячей пищей. Но вдруг наш вагон прицепили к какому-то составу и повезли дальше. Мы уехали, а мама осталась. Бабушка Елена очень волновалась, не знала, что делать. Ведь мы остались совершенно беспомощными. Что будет с мамой? Найдет ли она нас? Это было настоящее горе!

В тот же день наш эшелон прибыл в город Камышлов и большинство наших попутчиков были направлены в деревню около города. А бабушку и меня разместили в эва­копункте, находившемся в центральной части города в педучилище. Это был небольшой городок. В течение двух не­дель мама искала наш эшелон. От города к городу она добиралась попутными поездами, иногда гражданскими, иногда военными, эшелонами. Часто ей при­ходилось прыгать с поезда на ходу, поэтому колени у нее были разбиты.

Доб­равшись до Камышлова, она позвонила в эвакопункт. На ее счастье, к телефо­ну подошла начальник нашего эшелона, которая узнала маму по голосу. Маме решила не ехать в деревню, и ей удалось зацепиться, устроиться в самом городе на работу весовщиком в Заготзерно. Вскоре мы узнали, что часть детей, уехавших в деревню, умерли от бруцеллеза, которым там были больны коровы. Нас эта участь миновала,

Нам дали комнату в центре. Уходить маме на работу надо было поздно вечером, и бабушка каждый раз волновалась, как бы на нее кто-нибудь не напал. С едой было плохо, продукты были только на рынке, их мама приобретала, меняя на вещи, которые мы привезли с собой.

Мама писала письма моей бабушке Эсфири (матери моего отца), которая осталась в Москве. Писем от отца с фронта мы не получали. Только в 1942 году наладилась переписка между ро­дителями. Отец прислал с фронта аттестат офицера. И по нему нас прикрепили к магазину для военнослужащих и столовой. Меня отдали в детский сад, но туда я ходил недолго, так как и там началась эпидемия, и мама забрала меня до­мой. Через некоторое время маме удалось устроиться на работу в бухгалтерию педучилища, которым руководил педагог, эвакуированный из Ленинграда. Училище находилось недалеко от дома, и директор училища хорошо относил­ся к маме. В том же 1942 году мама сделала попытку перебраться в Куйбышев, куда эвакуировался «Союзхиммонтаж», откуда в ополчение ушел мой отец, и где находилась сестра моего отца тетя Оля со своей семьей.

Мама добилась разрешения на переезд, но случилась беда, она заболела желтухой, и ее положили в местную больницу. Состояние ее было тяжелым, и даже говорили, что мама из больницы не выйдет. Но мама переборола болезнь и поправилась.

Из-за маминой болезни мы пропустили поезд, которым должны были уехать в Куйбышев, и очень по этому поводу огорчались. Но вскоре стало известно, что этот поезд попал под бомбежку и многие пассажиры погибли. Так, каким-то необъяснимым образом, мы продвигались от одного возможного несчастья к другому целыми и невредимыми…

В сентябре 1942 года я пошел в первый класс местной школы. В тот пе­риод принимали в школу с восьми лет, а я пошел на год раньше. Поскольку я знал наизусть стихи, то учительница брала меня в подшефный госпиталь вы­ступать перед ранеными. Я был маленького роста, поэтому меня ставили на та­бурет, иначе я не был виден из зала. Я успешно окончил первый класс. Когда приходили практиканты из педучилища, учительница всегда вызывала меня к доске. Летом вместе с клас­сом я собирал полынь для госпиталя (для раненых не хватало перевязочных средств), вместе с мамой ходил в лес на заготовку дров на зиму для нашей печ­ки.

Летом 1943 года мы получили от отца вызов, дававший нам право вернуться в Москву. Наша квартира находилась на втором этаже двухэтажного дома в ти­хом уголке Москвы на ул. Александра Невского. Она сохранилась нетронутой. Пропали только книги, хранившиеся в каморке на лестнице. С осе­ни я поступил во второй класс школы, расположенной на 2-й Тверской-Ямс­кой улице.

 

В нашем классе учился сын председателя Моссовета Яснова, сын министра автомобильной промыш­ленности Строкина, сын директора Московского авиационного завода Зуева. Кстати, с ним я сидел за одной партой и дружил. Я дружил также с Женей, племянником актрисы Рины Зеленой, бывал у них дома, где мы вместе рисова­ли картинки к сказкам Пушкина. Позднее он окончил Институт иностранных языков и работал журналистом-международником в агентстве печати «Новос­ти».

Я окончил неполную среднюю школу с хорошими отметками и получил книжку на память. Наша классная руководительница в ней написала мне: «Лю­би жизнь, стремись к знаниям и помни мое хорошее к тебе отношение».

 

В 1952 году скоропостижно умер мой отец. Время было тяжелое, разгул антисемитизма. Проходил суд над членами Антифашистского еврейского комитета, и 12 августа их расстреляли. Маму уволили из Проектного института Госстроя СССР как еврейку. Если бы не один ее знакомый из Проектного института, который не побоялся взять ее к себе на работу, мы бы остались без средств к существованию. Несмотря на все эти трудности, я успешно окончил школу и поступил на первый курс Нефтяного института. Это был один из немногих институтов Москвы, куда принимали ев­реев. В нашей группе училось шесть евреев, возможно, поэтому антисемитизм не так остро ощущался.

В мои школьные годы было не принято рассказывать о горестях эвакуации. Вспоминали только о фронте. Но я хорошо, на всю жизнь запомнил события моего раннего детства, долгую дорогу на Урал, страх за маму, отставшую от поезда, лютые уральские морозы, голод, сопровождавший нас повсюду, очереди, эпидемии и смерть, идущую по пятам.<р />

Подготовила Белла Усвяцова-Гольдщтейн.
По материалам книги Эрлены Матлиной
«Из прошлого к настоящему»