Рассказ об эвакуации

Когда началась война, мне было пять лет. Разумеется, об эвакуации я помню очень мало. К тому же сейчас я не всегда могу отличить собственные воспоминания от того, что я знаю про эвакуацию с маминых слов.

Мы эвакуировались из Ленинграда в начале августа 1941 года. Мы — это мамины родители, мамина старшая сестра с одиннадцатилетней дочерью Мурой и я, пятилетняя. Мою маму, Елену Борисовну Замчук (1911–1979), которая преподавала немецкий язык в военной академии, с работы не отпустили, и мы уехали без нее. Она присоединилась к нам в Ярославле. Ехали мы в Саратов, где жили жена и дочь дедушкиного покойного брата.

В Саратове сначала все ютились в крошечной квартире родственников, потом мы с мамой и тетя с дочкой переехали в съемную комнату. Снимали мы ее у Александра Николаевича и Анастасии Прокофьевны Овчинниковых, у которых было три взрослых сына. Двое старших уже воевали, и я помню, как провожали на фронт самого младшего, восемнадцатилетнего Толю. К великому сожалению, я не знаю, как сложилась их судьба. Помню только, что мама часто с благодарностью вспоминала наших хозяев и говорила об их сердечном отношении к нам. Потом к нам приехали из Ленинграда папин отец, а из Каунаса — жена папиного брата с семилетним сыном Сашей. Мама работала на пристани, где принимали эвакуированных.

Помню, что я очень любила слушать по радио передачу «Письма с фронтов Отечественной войны»: ждала письма от папы. А Саша мешал мне: бегал по комнате и кричал. Я плакала…

В Саратове мы прожили до конца 1942 года, а затем переехали в Алмату. В это время в Алма-Ате находилась в эвакуации студия Ленфильм, на которой работал мамин двоюродный брат, кинооператор В. А. Рапопорт. Он и вызвал нас. Еще раньше к нему приехали из Ленинграда его мать и родная сестра с одиннадцатилетним сыном Юрой. Сначала мы все (десять человек!) жили в одном маленьком гостиничном номере. Не знаю, как мы там размещались. Помню только, что мы с Юрой спали на столе. Стол на ночь придвигали вплотную к стенке, возле которой укладывали меня. Юра ложился с краю и «страховал» меня. Еду мама или тетя готовили во дворе, на тагане. Кроме ленфильмовцев, в гостинице жили и сотрудники Мосфильма, актеры, режиссеры, операторы. Я смутно помню только Людмилу Целиковскую…

Из гостиницы мы — мама, я, тетя и ее дочь — переехали на Линии. Так называлась окраина Алма-Аты, застроенная одно этажными избами. Как известно, климат в Казахстане — резко континентальный: суровые зимы и жаркое лето. Зимой окна в избе снаружи затягивали мешками с соломой, а стены комнаты промерзали насквозь, и на них появлялся лед. Летом все страдали от нестерпимого зноя. Конечно, было голодно. Помню оладьи из картофельных очистков. Это был «деликатес». Еще помню, что я часто болела…

Мама преподавала немецкий язык в военном училище и была в звании рядового. Она носила военную форму. Когда мы с ней оказывались на улице и навстречу нам шел военный, я кричала ей: «Мама, козыряй!» — боялась, что она не заметит его. Перед каким-то праздником (наверное, это было перед 8 Марта) в училище выдавали преподавательницам кваше- ную капусту. Мама вместе с еще одной коллегой (почему-то я запомнила ее имя — Вера Лубяная) сложили свою капусту в кастрюлю, водрузили ее на санки и повези по домам. По дороге, когда они переходили трамвайные рельсы, санки перевернулись, и вся капуста вывалилась в грязный снег. Женщинам не оставалось ничего другого, как только собрать ее и потом дома отмывать…

Однажды мама, возвращаясь поздно с работы, подверглась нападению грабителей и чудом осталась жива. У нее вырвали сумку, в которой были все документы, включая паспорт, сняли часы и обручальное кольцо. Когда рассвело, мама с сестрой пошли на трамвайное кольцо, туда, где маму ограбили. На трамвайных рельсах лежали разорванные папины письма, фотографии и аттестат, по которому папа переводил нам деньги. В ту же ночь грабителей арестовали: их очередная жертва скончалась в момент нападения. При обыске у них изъяли мамины часы и кольцо (мама их опознала), а паспорт и аттестат пришлось восстанавливать.

С Линий мы переехали в город, в одноэтажный дом, расположенный во дворе рядом с базаром. Еще раньше в тот же двор, но в другой дом переехали и бабушка с дедушкой. Наверное, меня не очень опекали: мама работала, а бабушка была занята дедушкой, который много болел. Мне уже было шесть-семь лет, но я практически не умела читать и очень плохо писала (сужу об этом по тем моим редким письмам папе, написанным под дедушкиным нажимом, которые папа сохранил). Когда на базаре обосновался бродячий цирк, я быстро нашла себе там «работу»: бегала с колокольчиком рядом с циркачом на ходулях и кричала: «Приходите в наш цирк!» и нянчила младенца, ребенка одной из артисток. Мне это очень нравилось. Конец моей «цирковой карьере» положила мама после того, как ктото из соседей, увидев меня на базаре, рассказал ей об этом…

В Алма-Ате я увидела в кино «Два бойца». Фильм буквально потряс меня. Не помню, с кем я смотрела его в первый раз, но потом я смотрела его еще несколько раз, таская в кино по очереди всех членов своей семьи… Никогда не забуду впечатления, которое произвела на меня песня «Темная ночь», и сегодня, слушая ее, каждый раз возвращаюсь мыслями в те годы…

Таковы мои детские воспоминания об эвакуации. Конечно, в них нет того трагизма, который, несомненно, переживали взрослые, да это и понятно…

Мы вернулись в Ленинград летом 1944 года и День Победы встретили дома. Папа был в госпитале (он еще был на казарменном положении), а мы с мамой пошли на Дворцовую площадь. Нам повезло: наш дом на углу Невского проспекта и Садовой улицы уцелел во время войны, и мы приехали в свою квартиру. Во время блокады в ней жили моя няня, Анна Константиновна Константинова (она отказалась эвакуироваться с нами), и ее сестра. Все, что можно было сохранить, они сохранили. Правда, сожгли много книг и кое-какую мебель, но никому и в голову не приходило жалеть об этом. Первое, что я увидела, войдя в квартиру, была стоявшая посередине комнаты моя коляска для кукол…

Первого сентября 1944 года я пошла в 202-ю школу, сразу во второй класс: меня подготовила к поступлению чудесный человек и педагог Ксения Ивановна Радушкевич, преподававшая еще в дореволюционной гимназии, но это уже совсем другая история…

Рассказ о моем отце

Мой  отец,  Самуил  Ионович  Замчу´к,  родился  в  Варшаве 23 ноября 1901 года. В 1914 году, когда началась Первая мировая война, его семья, в которой, кроме папы, был еще старший сын, переехала в Петроград. Папа учился в гимназии, а затем поступил в Военно-медицинскую академию. Одновременно с ним туда же поступил и его брат Иосиф (Юлий) Ионович Замчук (1900–1964). Братья окончили Академию в 1924 году и разъехались в разные концы страны: папа, ларинголог, — на Дальний Восток, а дядя, хирург, — в Термез, на границу с Афганистаном. Скажу несколько слов о дяде: он всю войну прослужил во фронтовых госпиталях, закончил войну в чине полковника медицинской службы и получил назначение в Ригу, где сначала работал в госпитале, а выйдя в отставку, занял пост директора Республиканской медицинской библиотеки.

На Дальнем Востоке папа служил в бригаде К. К. Рокосовского, после ареста которого в 1937 году папу, как он сам говорил, «выгнали из армии». Он работал в Ленинграде, в медсанчасти одного из военных училищ. Когда в 1939 году началась финская война, его призвали на службу, а после окончания этой «незнаменитой войны», опять же по его собственному признанию, «забыли выгнать». Великую Отечественную войну он встретил в звании военврача первого ранга и всю войну служил в осажденном Ленинграде. Он был начальником эвакогоспиталя 991, который располагался в здании военного училища на Петроградской стороне, на улице Красного Курсанта. Как и многие фронтовики, папа не любил вспоминать это нелегкое время, а я была сначала слишком мала, а потом слишком занята своей собственной жизнью, чтобы расспрашивать его… Увы… Вот что написал о папе и его госпитале ленинградский писатель Александр Розен, познакомившийся с папой во время блокады: «Госпиталем 991 командовал замечательный военный врач и чудесный человек — подполковник медицинской службы Замчук… Госпиталь на улице Красного Курсанта тоже голодал, там тоже было холодно, и немало окон было разбито, и ветер стучал по фанере, и иной раз перед особо ответственной операцией хирургу подолгу приходилось отогревать негнущиеся пальцы… Но здесь все-таки работал движок, и коридоры освещались «летучими мышами», и ежедневно огромное здание чистили и скребли. Замчук строго взыскивал за каждый грязный халат, а блокадный сухарь подавали раненому на чистой тарелке».

После войны папа был сначала начальником Окружного военного госпиталя 442, а затем там же — начальником приемного отделения. С этой должности он и ушел в отставку в 1954 году в чине полковника медицинской службы. Работая в этом госпитале, папа в 1953 году пережил «Дело врачей» — нашумевшее уголовное дело против известных советских врачей, большинство из которых были евреями. Каждый день приносил известия о новых арестах, и мы не знали, вернется ли папа сегодня с работы…

У папы много правительственных наград: орден Ленина, орден Красного Знамени, орден Отечественной войны 2-й степени, орден Красной Звезды и медали, в том числе и медаль «За оборону Ленинграда».

Я знаю, что для каждого человека, выросшего в нормальной семье, его родители — лучшие в мире. Но у меня был действительно замечательный папа: очень красивый внешне, порядочный до щепетильности, интеллигентный, образованный, сердечный и неравнодушный к тем, кто нуждается в его помощи. А уж его аккуратность… На всю жизнь я запомнила, как он учил меня, второклассницу, писать без клякс и грязи… Я плакала, а он заставлял меня снова и снова переписывать домашнее задание… А потом, когда я была уже студенткой, с гордостью демонстрировал мои тетради, в которых я записывала лекции.

Папа очень любил музыку. Симфоническую, фортепианную и вокальную. Его кумиром был Шаляпин. В отрочестве и в юности папа побывал на всех спектаклях с его участием в оперной антрепризе А. Р. Аксарина. Именно папа пристрастил меня к музыке и к Филармонии, куда мы часто ходили вместе…

Источник: «Так было… Дети войны о Холокосте». Воспоминания детей войны — блокадников Ленинграда и выживших в Холокосте. Санкт-Петербург, 2021.