Воспоминания
Эвакуация и бегство

Ленинградская блокада
Видео

Фукс (Рабинович) Рива

Фукс Рива

Фукс Рива, родилась в 08.03.1938 года в г.Днепропетровске. Папа Мендель, мама Гейман Неся, сестра Фаина. Закончила Днепропетровский Горный институт. Работала руководителем службы стандартизации на Электромеханическом заводе. Муж Яков, умер в 1993 году в Израиле. Сын Евгений и дочь Ирина живут в Израиле. 5 внуков: Анна, Гарольд и Лев живут в Германии, Ионит и Нисанит живут в Израиле. Репатриировалась 22 ноября 1990 года.

Моя девичья фамилия Рабинович. Родилась в марте 1938 г. в городе Днепропетровск, где война и застала нашу семью: маму – Несю Янкелевну (в девичестве Гейман), папу – Рабиновича Менделя Мордкова, сестру Фанечку. Во время бомбежек, когда звучала сирена воздушной тревоги, я говорила моей сестричке Фанечке, благословенна ее память: «Маня (я тогда не выговаривала букву «Ф»), кутай меня, неси меня в щель». Щелью я называла траншеи, вырытые возле дома, в которых прятались соседи и люди из близлежащих домов.

Папа работал на заводе «Мельмашстрой», он отвечал за эвакуацию сотрудников и их семей. Конечно, в первую очередь он прислал машину за нами. Моя мама сообщила об этом родственникам, которые жили в этом же районе, и кузов машины мгновенно был забит до отказа людьми с вещами. Папа страшно нервничал, говорил, что его арестуют и убьют, если семьи других сотрудников не будут вовремя отправлены на вокзал, но никто не собирался покинуть машину.

Тогда водитель, к сожалению, не помню его имени, сказал: «Поихалы, я повернусь знову (укр. — поехали, я вернусь снова – ред.)». Погрузились в поезд уже без папы – ему был сорок один год, и он обязан был явиться на призывной пункт. Именно на такой случай его самые необходимые вещи были заранее собраны в отдельном узелке. Как назло, узелок потерялся, отчего мама сильно расстроилась, потому что считала это плохой приметой.

Скученность в товарных вагонах была страшная. По дороге на юг первые несколько дней поезд сопровождали наши самолеты, чтобы фашисты не могли бомбить состав. Затем мы остались без охраны и в полной мере испытали ужасы бомбежки на открытой местности. Когда налетали вражеские самолеты, машинист останавливал поезд, люди выскакивали из вагонов, бежали прятаться в степь или залезали под вагоны. Иногда машинист маневрировал составом, двигаясь вперед или назад. Сколько людей погибло в пути, сколько потерялось?! В этом поезде нас было трое: я, моя сестра Фанечка 9-ти лет и 33-летняя мама. Спустя годы, я спросила у мамы, как она выдержала все это, как не потеряла нас? Мамуся мне ответила: «Я решила, что если суждено погибнуть, так погибнем вместе, и поэтому я не выпускала вас ни на минуту, держа все время возле себя».

Добрались мы до Казахстана. Поселили нас в какое-то общежитии, где было много людей из разных мест. Мама хваталась за любые подработки, чтобы достать нам какой-либо еды. Женщины научили маму доставать соленую воду, выпаривать соль и ходить по селам, продавая ее. Однажды ей очень «повезло». У знакомой, убиравшей по ночам кухню и столовую, на пальце руки образовался страшный нарыв. Она не могла работать, но и потерять такую работу было смерти подобно. Поэтому она предложила маме подменить ее. Мама с радостью согласилась. Ночью надо было вымывать огромные тяжеленные котлы, но на дне их всегда были остатки супов или каш, и мама была счастлива, так как утром приносила эту еду нам. Когда мамочка мыла полы, крысы бегали чуть ли не по рукам, а она их очень боялась.

Затем мы переехали в Чувашию. Это был уже 1943 год. Мама получила извещение о том, что папа находится в госпитале где-то не очень далеко. Написали, что его можно забрать. Что с ним, ничего не сообщили. Как потом оказалось, у папы были серьезные проблемы с сердцем, и его комиссовали. Мама рассказывала, что от отеков он был огромен, как бревно. Сколько дней после отъезда мамы мы с сестрой оставались одни, не знаю. Знаю, что мы съели все, что мама нам оставила. Однажды сидим мы с сестрой вдвоем, прижавшись и грея друг друга. Дело было зимой, а печь затопить не можем. Что-то сестра мне рассказывает, и вдруг входит хозяйка – чувашка и что-то говорит на своем языке. Ничего не понимаем. Она берет Фанечку за руку и куда-то ведет. Потом Фаня рассказывала, что привела она ее на чердак. Там висели огромные бараньи туши. Большим ножом отрезает кусок мяса и дает Фане. Фаня, увидев, что по мясу ползают белые черви, в ужасе и с криком убежала.

Мама привезла папу в ужасном состоянии. Как ей удалось достать транспорт? Конечно, кто-то помог. В это время нас нашел мамин старший брат – дядя Айзик, который с семьей эвакуировался из Киева. Узнав о нашем бедственном положении, он вызвал нас к себе. Надо было выхаживать папу, и мы снова двинулись в путь, в город Джамбул. Там мама работала в колхозе, сестра пошла в школу. Хорошо помню двор, в котором мы жили. Здесь, в глинобитном доме, жило несколько эвакуированных семей. У каждой семьи была маленькая комнатка. Двор был как сплошная беседка, с переплетений которой висели огромные гроздья винограда. Интересно, что у меня даже не возникала мысль о том, что это вкусно и вообще съедобно.

Хозяйка дома мне казалась старухой, ее сын был на фронте. Жила она со своей невесткой. Невестка была молодой и красивой. Я была черненькая, шустрая. Невестка меня очень любила, заплетала мне 28 косичек и брала с собой на базар. Там мы вместе продавали холодную воду из колодца и лепешки, которые пекла старуха в печи с названием тандыр.

Интересной была эта печь — небольшая яма, в которой горит уголь, над ямой сферообразное строение из глины, открытое сверху. Перед печью садилась старая хозяйка, оголяла правое бедро, на котором формовала лепешку, и налепляла ее ловким броском на внутреннюю стенку тандыра. Там лепешка приклеивалась и по мере готовности падала вниз на угли. Женщина тут же ее выхватывала и стряхивала с нее золу. Я хорошо это запомнила, так как этот процесс просто завораживал меня, и я стояла возле нее часами.

В этом же дворе жил старый узбек почему-то без семьи. Каждый день он варил суп, в котором было много перца и одна картофелина. Когда он заканчивал варить, кричал: «Дочкалым, неси миска». Я бежала к нему с железной мисочкой, а потом несла этот суп в нашу комнатку. Должна сказать, мало кто мог есть эту горючую жидкость. Думаю, что во дворе не было больше таких маленьких детей, как я, и потому все меня баловали. В школе моей сестре давали бесплатно завтрак. Не помню случая, чтобы она этот завтрак съела сама и не принесла мне домой.

Папа стал немного приходить в себя, даже начал где-то работать. Ему, как бывшему фронтовику, предложили работать ездовым. Лошадь, которую ему доверили, была старой и больной. Почти через неделю она сдохла. Папу хотели судить, но, разобравшись, отпустили. Предложили какую-то другую работу. Жить стало немного легче.

Помню, как мама, спустя несколько лет, рассказывала, что однажды, когда она шла с работы и несла в сумке несколько штук репы, которую ей дали в колхозе, повстречался ей дядя Айзик. Увидев сумку, он спросил: «Яблоки несешь?» Маме было горько это слышать, ведь мы давно не ели досыта. Какие уж тут яблоки?

26 октября 1944 года мы узнали, что наша армия освободила Днепропетровск. Тотчас стали собираться домой. Как плакала невестка хозяйки и просила хоть на время оставить меня у них! Мама и слышать об этом не хотела. Не помню как мы ехали домой. И вот наконец родная Чечелевка (район города) и дом номер шесть по ул. Орловская.

Квартира в полуподвальном этаже, которую мы снимали до войны, была занята семьей хозяйки дома, потому что крыша над ее жильем была разрушена после бомбардировки.

Хозяйка дома Христина Алексеевна Козаченко приняла нас как родных. Она обратилась к папе с просьбой, чтобы завод, на котором он работал, отремонтировал крышу, и тогда она с семьей вернется на свой этаж, а мы поселимся в своей квартире, как было до войны.

Крышу починили, и Христина Алексеевна вернула нам все наши вещи (мебель, постельное белье, посуду, даже игрушки Фани). Она позвала маму и сказала: «Все, что видишь свое, – бери». Мамочка заплакала и ответила, что своего ничего не видит. Тогда бабушка (так я называла нашу хозяйку, ведь она была бабушкой моей подружки-ровесницы, с которой мы дружим по сей день) начала собирать наши вещи и сносить их в нашу квартиру, окна в которой были на уровне земли.

Помню еще примечательный момент. После освобождения города была какая-то контора, которая собирала по квартирам вещи уехавших людей. Так у бабушки увидели два шкафа для одежды. Значит, один шкаф чужой. Она показала наше письмо о том, что мы возвращаемся. Ничего не помогло. Шкаф увезли. Когда мы стали обживаться, бабушка с мамой поехали в эту контору, нашли наш шкаф, погрузили его на двухколесную тачку и повезли через Днепр по мосту. Неожиданно налетел фашистский самолет и застрочил из пулемета. Мама с бабушкой спрятались под тачку. Когда немец улетел, мамочка умоляла Алексеевну все бросить и бежать домой, но она была непреклонна. Так эти две маленькие хрупкие женщины притащили шкаф. Он долго еще нам прослужил. Кстати, я сама была свидетелем такого неожиданного налета. Произошло все так быстро, что мы, дети, игравшие на улице, не успели даже испугаться. Потом я, как и другие, нашла в кустах что-то вроде пульки, еще даже теплую. Ощущение этого тепла в моей ладошке осталось надолго. Конечно, дома мне досталось за этот подарок, который я принесла.

Затем началась наша послевоенная жизнь — бедная и с большими проблемами. Но все были счастливы и говорили: «Все хорошо, лишь бы не было войны». Папа был послан от завода с бригадой на лесозаготовки. Там он простыл, после чего у него развился туберкулёз. Кроме лекарств, необходимо было усиленное питание. Мама покупала на базаре куриные потрошки — печеночка, пупок, два крылышка — и варила бульон. Его она делила на два раза. Я бегала к папе (больница была недалеко) и приносила ему «обед». Папа выпивал бульон, а мясо заставлял съесть меня, договариваясь со мной, что мама ничего не узнает. Я немного сопротивлялась, но съедала в мгновение ока. Сейчас мне страшно стыдно.

Однажды мне купили новые галоши. Счастливая, я прыгала на улице. Шел 47-й год, мне было уже девять. Подходит ко мне женщина и говорит, что видела мою маму на базаре, и мама ей пожаловалась, что у меня нет порошка для чернильницы – непроливайки. «Вот,- говорит женщина, — у меня дома такой порошок есть. Идем со мной, я тебе его дам». Ни минуты не сомневаясь, как же, ведь мама знает (!) эту женщину, я пошла за ней. Подружки кричали мне в след, чтобы я осталась и доиграла «классики», но я не остановилась. Привела меня эта женщина в какой-то большой дом, сняла с меня галоши и, положив их в свою сумку, постучала в дверь квартиры. Она объяснила, что в квартире чисто, а после, на выходе я одену галоши. Никто не открыл. Тогда, усадив меня на высокий подоконник, она ушла за ключом к соседям. Я сижу, жду хорошую тетю…, замерзла, спрыгнуть боюсь, и в конце концов расплакалась. Из одной квартиры вышли люди, расспросили меня, маленькую, худенькую, что случилось, и отвели домой, конечно, без галош. А дома уже сходили с ума, ведь дети рассказали, что я ушла с какой-то тетей.

Пока я не повзрослела и не перестала быть такой наивной, со мной приключалось множество дурацких историй. Зато к хлебным карточкам я была внимательна, ни разу не теряла их и даже никому не давала просто подержать.

Наши дети, внуки и правнуки должны знать, что такое война, какие несчастья она с собой несет. Об этом надо помнить и не допустить, чтобы такое повторилось.

После школы я окончила Мукомольно-элеваторный техникум, затем Горный институт по специальности инженер-механик, металлорежущие станки и инструменты. Работала технологом, конструктором на Днепропетровском электромеханическом заводе. После окончания Московского института метрологии и стандартизации работала руководителем бюро стандартизации. На заводе проработала двадцать шесть лет.

Репатриировалась в Израиль в 1990 году с мужем и дочерью. Сын приехал спустя десять лет. Работала на уборках в гостинице, работала в семьях с детьми. Было много тяжелого и хорошего в первые годы жизни в новой стране, но никогда меня никто не обидел ни словом, ни деньгами. Мне везло на встречи с добрыми, внимательными людьми. Я старалась понять язык, обычаи и поведение израильтян. Я твердо убеждена – это мой народ, и здесь моя страна.

 

Рива Фукс, г. Цфат