Воспоминания
Эвакуация и бегство

Ленинградская блокада
Видео

Сенина Минна

Senina1

Родилась 9 мая 1935 года в Днепропетровске. Геолог и преподаватель английского языка. Жила и работала в Днепропетровске, откуда репатриировалась в ноябре 1990 года.

Дочка и внук.


УВЕДЕВ, КАК МЫ ЖИВЕМ, УЧИТЕЛЬНИЦА РАСПЛАКАЛАСЬ

Началась война, и папу вскоре мобилизовали на фронт. Из Днепропетровска мы уехали в августе 1941 года, за несколько дней до прихода в город фашистов. Эвакуировались вместе с родителями мамы – бабушкой Этл Хаимовной Кладницкой, и с Варнянскими – семьей маминой сестры Иды. Мы – это мама – Розалия Наумовна Израилевич, 1907 г.р., брат Давид (Даня), 1931 г.р., и я, шестилетняя.

В этот день закончилось мое детство. Мы шли к поезду плотной колонной между путями. Шли молча по грязи – прошел дождь. Громко плакала четырехлетняя Аллочка, внучка тети Иды. Снаружи, у входа в вагон, тетя Рая, мамина сестра, провожавшая нас, пыталась со мной шутить, улыбалась. Бабушка, мама и тетя Ида уговаривали ее с Фимой (сыном пятнадцати лет) войти в вагон и уехать с нами, но тетя Рая собиралась эвакуироваться со своим заводом, где работала уборщицей. Они остались и погибли.

С трудом удалось влезть в тамбур – вагон был переполнен. Даня стоял у самой двери, я была зажата между мамой и бабушкой. Поезд тронулся и набрал скорость. И вдруг под напором людей дверь тамбура открылась, и Даня стал падать наружу. Бабушка еле успела схватить его за одежду и втащить.

Потом все-таки нам удалось переместиться в вагон. Ехали долго. Приехали, наконец, в Алма-Ату. Оттуда нашу семью направили в Узун-Агаг, Джамбульского района, Алма-Атинской области. Там нас поселили по распоряжению властей в дом неких Дубаевых на окраине села, называемой «Соловками». Наши хозяева, как и другие в этом районе, были раскулаченными ссыльными и ненавидели со- ветскую власть, а евреев – тем более.

Мама пошла работать в колхоз «Путь Ильича». С ней вместе – и десятилетний Даня. Они уходили на работу еще до рассвета, а мне показали дорогу, и я шла туда одна к восьми часам. Шла через степь и очень боялась встретить лису или змею. Возвращались домой все втроем. В конце каждого дня мама и Даня получали по буханке хлеба, очень черного и клейкого, по дороге мы ели этот хлеб. Я отщипывала от краешка, чтобы растянуть удовольствие, и все думала, почему до войны даже пирожные не были такими сладкими. И решила, что теперь всегда буду есть все по крошечке. Старшим о своих размышлениях я не рассказывала.

Senina2

Полтора года мы ничего не знали о папе. Розыски были безрезультатными – приходили стандарт- ные ответы: «В списках погибших и пропавших без вести не числится». Шли тяжелые бои. Каждый день людям приходили похоронки. Мама плакала, бабушка утешала ее, гадая на картах. И вдруг радость – папа нас нашел! В сельсовет пришло от него письмо с вопросом: не проживает ли у вас моя семья? Помню, поздно ночью, когда мама пришла с работы, мы втроем бежали за этим письмом, а потом бежали с ним к бабушке и дедушке. В письме – треугольнике – было и сообщение о том, что папа воюет и не ранен. Оказалось, что все это время папа нас упорно разыскивал. Бугуруслан (там находился информационный центр) ответа не дал. Тогда папа стал писать такие вот письма в каждый населенный пункт, где могли быть эвакуированные. В их штабе была подробная карта СССР. Папа писал эти письма при малейшей возможности и в конце концов нашел нас.

Мама заболела. Она работала на табачных плантациях, и от истощения у нее начался фурункулез – страшные нарывы по всему телу. Совсем упало зрение. Изза большой близорукости врачи еще до войны запретили ей физический труд. Работу пришлось оставить. Маму перевели на инвалидность второй группы.

Летом 1943 года мы решили переехать в Алма-Ату. Наняли лошадь с телегой, куда положили вещи, и отправились в путь пешком. До города – шестьдесят километров. Шли с раннего утра до ночи. Меня иногда подсаживали на телегу. Поселились мы на самой окраине города, ул. 2-я Крепостная. Была комнатка, большую часть которой до самого потолка занимал саксаул (дерево пустынь) – топливо на зиму. Были также кровать и малюсенький колченогий столик. Чугунную печку, буржуйку, мы потом сами купили. Под окном рос очень высокий пирамидальный тополь. Дверь выходила на небольшую террасу. К дому прилегал участок земли длиной в сорок-пятьдесят метров. А шириной – метров двадцать. Землю хозяева сдали нам в аренду, под огород, с условем, что половина урожая – им. Огород этот бабушка с Даней вскопали и засадили. Я тоже немного помогала. Овощи с огорода нас поддержали. Хорошо рос лук. Мы его берегли, пощипывали только зеленые перышки и надеялись собрать осенью хороший урожай. Но как-то среди ночи мы услышали громкий стук в дверь и в окно, в ставню, а на вопросы: «Кто там?» – женский голос отвечал: «Откройте, узнаете». Утром мы обнаружили, что весь урожай лука забрали воры.

Бабушка задумала из террасы сделать вторую комнату: одну стенку они с Даней сложили из валунов на цементе, но на большее сил у них не хватило.

Мама ходила на «барахолку» и продавала вещи – все, что только можно. Надо было на что-то жить – пособие было ничтожное. Но вскоре продавать уже стало нечего. Тогда мама по примеру других скупала оптом старые вещи и продавала их. Приходилось целыми днями стоять на солнцепеке, при этом опасаясь каждую минуту, что тебя схватит милиция – такая торговля называлась спекуляцией. Даня продавал воду. Он ходил по базару с чайником и кружкой и кричал: «Кому свежей холодной воды?». Колодец от базара был далеко. Все заработанные деньги он отдавал маме.

Бабушка научила меня хозяйничать. Я ходила с ведерком к колодцу, метров за сто от дома. Мыла пол, стол, стулья. Мне очень хотелось уюта и, закончив уборку, я клала на неотесанный столик чистый носовой платочек и на него ставила свою крохотную куколку, сантиметров четыре-пять ростом, – эту куколку мама для меня где-то купила.

Папа в письмах с фронта старался нас подбадривать и просил маму беречь детей. Иногда присылал фотографии и все просил нас сфотографироваться. И однажды мы все оделись и пошли в фотоателье. А затем отправились в кино и смотрели фильм «Приключения бравого солдата Швейка», снятый на киностудии им. Горького, работавшей во время войны в Алма-Ате.

Senina3

1 сентября 1943 года я пошла во второй класс 52-й средней школы им. Горького. Учительница Надежда Дмитриевна была строгая женщина средних лет, местная. Ко мне она относилась нормально. А вот учительница физкультуры, молодая русская девушка, всегда называла меня не Израилевич, а Шмарклевич. Я неизменно ее поправляла, но она, бывало, только рукой махнет: все равно Шмарклевич. Я вовсе не была сопливой, и понимала, что она издевается над моей фамилией. Антисемитизм, конечно, был. Часто меня останавливали незнакомые мальчишки: «Скажи: кукуруза». Я говорила: «пшенка», хотя со звуком «р» всегда справлялась легко. Были всякие дразнилки типа: «Сколько время? Два еврея, третий жид на веревочке дрожит».

Нужда и война сделали меня очень скромной и тихой. Чувство голода было постоянное, но я никогда не просила что-нибудь купить, даже если мы с мамой шли через рынок. Фруктов мы вообще не покупали. Только два раза мама принесла с рынка два яблока, и мы попробовали замечательный алма- атинский сорт «апорт». Громадные, красные и ароматные, эти яблоки легко разламывались пополам.

…Я подрастала, и как всякой девочке, мне хотелось быть красивой, я мечтала о нарядах, но только втихомолку. Я мечтала, что когда мамино шелковое платье станет совсем-совсем старым и рваным, мне из него что-нибудь перешьют. А еще я любила перед тем, как уснуть, в полной темноте лежать и думать о том, что кончится война, и папа вернется и привезет мне сарафан с блузочкой и целую стопку тетрадей. Мечты об этих подарках я считала несбыточными, глупыми, и потому никому о них не рассказывала. Но они сбылись, причем сбылись в точности! Папу после войны еще больше года не отпускали из армии, и, будучи за границей, он перед демобилизацией постарался купить нам хоть что-нибудь. Мне он привез кусок шерстяной ткани бордового цвета – хватило лишь на сарафанчик, и розовый кусочек шелка на блузочку. И стопку тетрадей на пружинках!

Все-таки однажды мама купила мне на рынке два платья – розовое из сжатого шелка, совсем как новое, и синее вельветовое. Перед Первым мая в школе после уроков должен был быть утренник. Я выпросила у мамы разрешение надеть новое розовое платье. Одноклассницам оно понравилось – оно мне так шло! А одна девочка макнула ручку в химические чернила и обрызгала мое платье, при всех… Я плакала, девочку никто не наказал. И больше я не смогла носить это платье.

Сильно заболел дедушка. Он жил с тетей Идой, чтобы им помогать, а бабушка – с нами. Работая на огороде, дедушка внезапно упал. Случился инсульт, дедушку парализовало. Так мы и везли его обратно в Днепропетровск, парализованным, и он пролежал потом семь лет – до конца жизни.

9 мая 1944 года мне исполнилось девять лет. В честь этого мама купила к чаю четыре самодельные конфетки-помадки. Праздновали вчетвером: я, Даня, мама и мамин дядя Моисей, живший по сосед- ству. Дядя Моисей произнес тост: «Я желаю, чтобы в твой следующий день рожденья пришла победа, и чтобы папа был с вами». Никогда не забуду этого пожелания – оно в точности сбылось! В день Победы (после реэвакуации летом 1944 года) мы жили уже в Молдавии, а папина часть, в составе Второго Украинского фронта, закончила войну в Румынии. Мы праздновали Победу и мой десятилетний юбилей вместе с папой.