ТАК НАЧИНАЛАСЬ ВОЙНА

Способность памяти хранить и воссоздавать события давних лет удивляет на протяжение жизни. Со временем, когда выражение «уже немолодой» остаётся позади, она поражает, воскрешая происходившее в далёком детстве…
В небольшое местечко белорусского Полесья Лельчицы меня привезли в пятилетнем возрасте за два года до начала Отечественной войны. Мальчику, жившему в большом городе, непривычным было отсутствие многоэтажных зданий, потоков машин, трамваев, скверов с игровыми площадками. Вместо широких, всегда шумных проспектов, – безмолвные уютные улочки с бревенчатыми домами, утопающими в зелени садов. Тишина нарушалась редко: ранним утром – пением петухов, мычанием бредущих на пастбище коров, скрипом колёс проезжающих телег; вечером – стуком закрывающихся на ночь ставень.
Новые друзья вскоре ознакомили с местными достопримечательностями. Было их немного: парк, клуб, школа, швейная и обувная артели. Ближе к центру вели настеленные из досок тротуары.
Бабушка Лея и дедушка Пиня были рады приезду внука из Минска. В большом доме мое внимание привлёк, прежде всего, чердак, где хранилось много интересных вещей. Большинство из них вскоре переместилось в дом. Были здесь игрушки, принадлежавшие нескольким поколениям детей, книги, прялка, сапожные инструменты. Нетронутыми остались плетёные корзины, заржавевшие керосиновые лампы, огромный сундук да ящик с посудой, открывавшийся лишь перед праздником Песах.
Дождавшись утром ухода деда на работу в сапожную артель, я доставал со специальных стеллажей и ящичков молотки, шило, деревянные и металлические гвозди. Последние в больших количествах я вколачивал в пол кухни. Дед, обнаружив сокращение запаса гвоздей, слегка журил любимого внука. Бабушка же не имела возражений против любой его затеи.
Белорусские и еврейские семьи дружили между собой. Соседи знали всё друг о друге. По субботам соседка Мокреня приходила доить коров, вытаскивала из печи чугуны с чолнтом, цикорием. Вечерами все собирались на крылечках, обменивались новостями, обсуждали семейные и местные события.
Первый летний месяц 1941 года Лельчицы встретило в статусе городского посёлка. В клубе демонстрировались кинофильмы, съезжались домой на каникулы студенты, появились прибывшие на отдых отпускники. На берегу Припяти звучал патефон. Вечерами слышались звуки скрипки, гитары. По улицам в сопровождении ватаги ребятишек разъезжали редкие обладатели велосипедов.
Воскресный день 22 июня обещал быть солнечным и тёплым. Над проснувшимся позже обычного местечком зависло ясное голубое небо. Словно гром, но не с неба, а из висевших в нескольких местах репродукторов, обрушилась на Лельчицы и его обитателей весть о войне. Со времён первой мировой и гражданской слово «война» слышалось редко. Звучало оно в песне «Если зав- тра война», нескольких кинофильмах, сообщениях о событиях в Испании и войне с Финляндией. Всё это было далеко от местечка. В полесской глубинке, небогатой на события, не сразу прониклись его угрожающим смыслом.
Весть о нападении Германии быстро распространилась по всем улочкам. Прерывались бывшие до этого момента интересными разговоры жителей. Ранее обычного возвращались с реки отдыхающие. Промчалось несколько грузовых машин, стоявших по выходным у дома шофёра. Вскоре мимо окраины проследовало несколько подразделений красноармейцев. Шли молча, без оружия, все в пыли, уставшие от перехода. Дети, которым передалось беспокойство и тревога взрослых, не бежали, как обычно, за красноармейцами.
Часам к пяти дня сомнения и неизвестность по поводу происходящего полностью рассеялись. Со стороны границы слышались орудийные выстрелы, взрывы. В небе пролетали немецкие самолёты. Взрывы слышались уже отчётливо, а не приглушённо. Люди, еще несколько часов назад занятые своими хлопотами по хозяйству, собиравшие с грядок огородов овощи, гулявшие с детьми, осознали – началась война!
Реальность первых часов войны мгновенно изменила поведение жителей. Для многих из них счётчик жизни отсчитывал последние дни и часы…
Наступали сумерки. В каждом доме обсуждались события этого, оказавшегося таким длинным, дня 22-го июня. Не ограничиваясь семейным мнением, обращались за советом к соседям, друзьям. Опасались за детей, близких, проживавших либо учившихся в городах страны. Многие, особенно люди пожилые, утверждали: отношения с Германией у СССР хорошие, через несколько дней война окончится.
К вечеру самолёты пролетали над местечком чаще. Многие его жители отправлялись ночевать к знакомым в ближайшие деревни и хутора, располагавшиеся вблизи леса. Такие хорошие знакомые были и у моих дедушки с бабушкой. Приезжая в местечко на базар, по делам, они часто заходили к ним, привозили нехитрые гостинцы. Многие свободно владели языком идиш. Бабушка Лея ставила на стол самовар, варенье, испечённые струдель, леках. За чаем до позднего вечера велись беседы. К одним из таких знакомых, прихватив постели, направилась семья деда. Дом стоял на опушке леса и был ещё недостроен. Между бревенчатыми стенами, пахнущими смолой, торчал свежий мох.

На рассвете, ведя ещё сонных детей, все возвращались в местечко. Неунывающая молодёжь на ходу разыгрывала сцены, изображая знакомых и подражая их голосам. Все с улыбкой вспоминали, как накануне прятали детей под кровати и подушки. Наступал второй день войны – 23 июня.
И все же, за один день войны мирная жизнь нарушилась. Во всём ощущалась тревога. В это раннее утро всё свидетельствовало о произошедших переменах. Не было обычной в эти часы дня тишины. Никто не спешил на работу, в школу, поле. Молодые мужчины направлялись в пункт призыва в армию. Впервые слышался плач провожавших родных. Никто из них ещё не осознавал, что видят друг друга в последний раз. Звучали необычные слова: «военное положение», «светомаскировка», «мобилизация», «диверсанты», «тыл»,
«эвакуация»…
Часам к восьми утра двадцать третьего июня все узнали о немедленной эвакуации населения. Люди толпились у поселкового совета, пытаясь узнать подробности. Новость обсуждалась в каждой семье. У молодых было одно мнение – следует уезжать. Люди постарше выражали сомнения, предлагая переждать. Пожилые утверждали: мирное население немцы не тронут. Доводы были более чем «убедительны» – немцы народ культурный, даже чистят зубы.

Я по молодости – семь лет! – в разговорах взрослых не участвовал. Меня интересовал лишь один вопрос: на каком виде транспорта будут уезжать. На повозках, фурах, запряжённых лошадьми, я ездил. Моей мечтой было – прокатиться на легковой машине с кожаными сиденьями, либо в кабине грузового автомобиля. В разгар обсуждений прибежала тётя Нина с новостью – леспромхоз, в котором она работала, выделяет две машины для эвакуации семей сотрудников. С собой разрешалось взять документы, деньги и продукты. На сборы оставалось менее трёх часов.
Подъехавшие к месту сбора машины – полуторки были буквально атакованы уезжающими. В возникшей суматохе многие семьи разъединились. Я с тётей – младшей дочерью деда – сели в одну, а дед с бабушкой и их старшей дочкой – в другую машину. У одних остались на всех документы и деньги, у других – вещи и продукты. Машины выехали по разным маршрутам.
В кузове машины, в которой ехали мы с тётей, находилось около двадцати человек. Машина обгоняла подводы, нагруженные чемоданами, мешками, котомками. Идущие за ними несли на руках детей. Когда стало смеркаться, машина свернула с дороги в лес, где предстояло провести ночь. Спящих охраняли мужчины и старшие мальчишки. Люди, внезапно столкнувшиеся с неопределённостью обстановки и успевшие немало пережить за два дня начавшейся войны, лишь на несколько часов забылись тревожным сном. Они не были готовы к ожидавшим их в ближайшие дни страшным испытаниям. Заканчивалось 23-е июня – второй день войны.

Ранним утром двадцать четвертого июня, едва рассеялся туман, машина, замаскированная ветками берёзы, продолжила движение. Узкая дорога с трудом позволяла разъехаться с редким встречным транспортом. Колёса машины часто буксовали в песке, намокшем от воды подступавших к дороге болот. Вечерело, когда машина въехала в районный центр Ельск.
На следующий день, двадцать пятого июня, уже на другой машине выехали из городка. В дороге все делились скудной информацией. В основном это были слухи: врага почти остановили, он несёт большие потери… В Комарине и других городках предоставлялось бесплатное питание. К вечеру машина прибыла на железнодорожную станцию, где из открытых платформ и товарных вагонов формировался состав для эвакуации населения. Семья Оли, нашей соседки по Лельчицам, и мы с тётей расположились на одной из платформ в середине состава. Около четырёх часов утра он прибыл в Брянск на крайний от стации путь. Среди составов, стоявших на соседних путях, находился санитарный поезд с ранеными красноармейцами. Большинство других составов были с беженцами.

Начинался пятый день войны – 26 июня. Светало, исчезала ночная тьма. По составу сообщили, что стоянка в Брянске будет непродолжительной. Нашлись смельчаки, отправившиеся на поиск воды. Перебегая под составами, они, к радости близких, вскоре возвратились с полными чайниками или кастрюльками.
Озябшие за ночь от встречного ветра, люди делились кипятком. Я с интересом наблюдал за проезжавшими громадными чёрными паровозами. Внезапно послышался гул, и вскоре в небе появились очертания стремительно приближавшихся к городу немецких самолётов. До появления их над станцией оставались мгновения. Но, к счастью, их хватило, чтобы люди успели укрыться под платформами. Словно яркими шариками, небо осветилось спускающимися ракетами. С земли прерывисто мигали огоньки фонариков – кто-то помогал врагу, указывая цели. Всё, что происходило с момента падения и разрывов бомб, словно кадры остановившегося кино, навсегда запечатлелось в моей памяти.
Я сидел в центре круга из нескольких человек: моей тёти, мужчины в белом костюме, Оли с ребенком на руках, её старших детей – Рахели и Анисима. Разрывы падающих бомб, свист разлетающихся во все стороны осколков продолжались несколько минут. Прозвучали гудки отбоя, и люди начали выбираться из–под платформ. Но сделали это не все. Мужчина в окровавленном костюме и находившаяся рядом женщина оставались лежать. Они были убиты. Из головки дочурки тёти Оли текла струйка крови. У Рахели была рассечена нога. Моя тетя была ранена в обе ноги. От осколков нас частично защитили колёса платформы. Я остался в живых благодаря людям, практически прикрывших меня своими телами и оттого принявших смерть…
Раненых увозили в больницы города. Анисим уехал сопровождать тётю и свою сестру Рахель. Вскоре он вернулся. Рахель скончалась по дороге в больницу. Рыдающая Оля с ребёнком и Анисимом ушли искать перевязочный пункт. Я, никому ненужный мальчик, не осознавая, что остался один, бродил вдоль составов. Всюду виднелись следы крови. Люди рыдали, кричали, многие были в шоке. Я увидел санитарный поезд с разбитыми вагонами. Красноармейцев, оставшихся в живых, выносили на носилках…

Память, память… Словно страницы книги с неизменным содержанием. Одна из её страниц, хранящая страшные события первых дней войны, остаётся всегда открытой.

Семен Шульман родился в январе 1934 года. Доктор экономических наук. Профессор. Член Союза Писателей Израиля. На протяжение почти трех десятилетий преподавал в Белорусском государственном экономическом университете.
В Израиле с 1991 года. Живет в Ашдоде. Автор изданных в Израиле книг: «Улыбающийся Израиль» (2005 г.) и «Сермяжная правда» (2012 г.).

Из книги «Взрослое детство войны. Сборник воспоминаний — 2». Издано Культурно-просветительским центром и общиной «КЕЙТАР» совместно с Городской компанией по культуре г. Ашдод, Израиль, 2013 г.