Воспоминания
Эвакуация и бегство

Ленинградская блокада
Видео

Элимелах Елена

БАБУШКИНЫ РАССКАЗЫ

Ну что может помнить о войне сегодняшний пенсионер, родившийся за 4 месяца до первой бомбежки родного города!?

Могло быть у него счастливое детство?

Семья Резника Ефима Самойловича — папа. мама, бабушка (мамина мама) и трое деток — Тома 11 лет, Вова 7,5 лет и Лена, четырехмесячная, — после окончания Томой 4-го класса жили на загородной даче в лесу, в парке Челюскинцев. Сегодня это городской парк в центре города Минска.

Папа работал в Академии наук БССР на достаточно ответственной и очень уважаемой должности начальника планово-финансового отдела.

Третьего ребенка -Лену родили уже в солидном возрасте. Маме было 39,а папе 41 год. Как шутила, повзрослев, Лена, она была — жертва аборта, но стала большой радостью в доме.

22 июня, после объявления войны отца вызвали на сборный пункт, и, как очень грамотного, но достаточно немолодого человека, непригодного для войны, усадили работать писарем.

Все надеялись покончить с фашистами быстро, и вернуться к обычной мирной, счастливой жизни.

В дачном поселке парка Челюскинцев возникла паника, вызванная растерянностью женщин, не имеющих понятия, где их главы семейства, что делать, куда бежать и как. Тем временем жены и дети наиболее высокопоставленных академических деятелей усаживались в поданные к дачам машины и уезжали.

Оставшимся было очень страшно от непонятности и неопределенности, но и они начинали складывать дачные пожитки — летние платьица, костюмчики.

Для самой младшенькой в неизведанную путь-дорогу приготовили несколько летних пеленок, серебряную чайную ложечку для рыбьего жира и будильник, чтобы молоком материнским покормить ребенка вовремя, по часам.

Почти все начальство вывезло свои семьи, им можно было позавидовать — у них наступила определенность и только семья из 5 человек ультрапорядочного и ультраответственного Е. С. Резника оставалась неприкаянной на летней даче в парке Челюскинцев.

Бабушка причитала что-то на идише. То ли молилась, то ли проклинала войну.

Старшие дети притихли и поглядывали на маму, которая кормила 4-месячную Лену. Какие мысли были у мамы? Где отец, что делать с детьми и матерью, не пропало бы молоко.Elimelach1Как бы, подслушав мамины страдания, на дачном участке появилась подвода, предназначенная для вывоза нашей семьи. Но отец не появился. Написал записку, что его не отпускают, советовал бежать в сторону Борисов-Москва, а он как-нибудь догонит, найдет какую-нибудь оказию.

С запада надвигалась война.

Кружили самолеты, падали бомбы, слышались взрывы

Страдания мамы неожиданно усилились категорическим отказом 7 летнего Вовы, куда-то отправляться без папы. Что делать?.

К 10 вечера появился папа, усадил всех на подводу и в путь, на восток, на Борисов и Москву.

Папа в нескольких словах поведал о том, что слышал, работая на призывном пункте. Сведения были отрывочные, паникерские и никакой четкой картины не проясняли. Ясно было одно – немцы наступают, никого не щадят, евреев, особенно, бежать надо – может до Москвы фашистам не добраться…

Дорога, по которой плелась наша подвода ,была забита до предела. Машины, подводы, тачки, тележки, женщины, идущие пешком со своим нехитрым скарбом, с детьми, державшимися за юбку или кричащими на женских руках.

Наша семья была, прямо-таки привилегированная — мама везла орущую Лену, сидя на подушке и засовывая ей в клювик сосок — кормить, поить, только бы молчала. О каком будильнике и кормежке серебряной ложечкой по часам могла идти речь!?

Постоянно на новый круг заходили фашистские бомбардировщики и где-то впереди раздавались страшные взрывы, но нельзя повернуть назад.

Вскоре должны были выехать на мост через реку Березину, но случилось несчастье, которое обернулось удачей и счастьем для нашей семьи

У нашей подводы отвалилось колесо. Пришлось папе оттянуть подводу на обочину и подручными средствами (не представляю, что же попалось ему под руку) начать ремонт.

В какой-то момент по толпе прошла молва, что на мост обрушились бомбы и все, кого бомбежка застала на мосту, погибли.

Исправив поломку, папа решил, что наша подвода, должна поменять направление движения и направил ее к железнодорожной станции Колодищи. Это крупный, по тем меркам, пункт, через который составы-теплушки спешили на восток, к Волге.

Так наша семья, где отец в свои 41 с половиной лет для участия в войне считался старым, в полном составе, отмучившись с пеленками, с кормежкой, с доставанием кипятка на коротких стоянках, благодаря бабушкиным молитвам, добралась через несколько суток в совхоз Бэкон Сергиевского района Куйбышевской области.

Отец, мудро захвативший с собой некоторые документы, был, как говорится, с руками и ногами принят на работу старшим бухгалтером в свиноводческий совхоз Бэкон. Для семьи это было чудо-спасение, а для еврейской религиозной бабушки — испытание, словно Всевышний решил проверить силу ее веры. Живя в свиноводческом совхозе, она была верна заповедям: соблюдала кашрут, держала свою кошерную простенькую посуду, знала по календарю, когда «Рош ходеш» и «Йом кипур», соблюдала традиции в тяжелейших условиях эвакуации.

Маму взяли на работу учетчицей, сестра в 11 лет начала работать на тракторе, а маленькую Лену кормили пшенной кашей, приготовленной в русской печи. Из рассказов сестры Томы кашка была ароматная, с желтой корочкой, и такой каши никогда в послевоенной жизни она не едала. Сестра из разных тряпочек, которые ей подарили местные девчонки, сотворила для Лены тряпичную куклу, с которой та не расставалась ни днем, ни ночью.

Как-то папу вызвали в Сергиевск, районный центр, сдавать отчет и он привез своей младшенькой …кусковой сахар. Это были для нее кубики, из которых малышка пыталась строить домики, а у старшей сестры, призванной на уборку урожая, была в 11-12 лет взрослая, ответственная работа и жизнь, совсем не детская.

В 1942 году выяснилось, что одержать быструю Победу над фашистами не получилось, силы у немецкой армии огромные, а потери в советской армии значительные. Начался призыв в Армию мужчин старшего возраста. Отцу было уже 42 года и его призвали в интендантские войска.Elimelach2

Никогда отец не рассказывал про свою войну. К сожалению, мне ничего не известно про его военную биографию, почему он не считался ветераном войны, где и как ему пришлось воевать, если это даже обеспечение фронта всем необходимым.

В 1944 году освободили Минск и отец получил приглашение от президента Академии наук БССР Горева вернуться домой, в Минск и приступить к работе в новых послевоенных условиях, в разрушенном на 90 процентов фашистами городе.

Путь из Куйбышевской области в Минск пролегал через Москву, где в то время проживал брат мамы Самуил. Еще в гражданскую войну Самуил Вайнштейн был видным большевистским активистом, ушел добровольно воевать с белыми за Советскую власть. Бабушка в 1919 году получила похоронку, что ее сын погиб, как настоящий большевик.

Бабушка много молилась и плакала, оплакивая своего старшего сына

Видимо, молитва таки помогла.

Самуил оказался тяжело раненым, но выжил, вернулся с парализованными левой ногой и правой рукой. За несколько дней проживания в Москве у дядюшки Самуила запомнилось, что он по утрам всегда, много, много лет подряд завтракал французской булочкой, плавленым городским сырком и очень горячим сладким крепким чаем, рассчитывая чтобы к одному стакану чая-кипятка в тонком стеклянном стакане с серебряным подстаканником, хватило одной булочки и одного сырка.

Elimelach3

Когда в 1957 году Лена остановилась в Москве на каникулах в доме дядьки Самуила, он по-прежнему пил очень горячий крепкий сладкий чай с французской булочкой и городским плавленным сырком, тянул левую ногу и не действовал правой рукой.

Когда семья в 1944 году после освобождения Минска прибыла в город- родители были в шоке. Наш дом на ул Первомайской был полностью разрушен.

От родных, переживших в Ленинграде блокаду, отец узнал, что его младшая сестра Лиза и ее дочь Лина Ной погибли в Минском гетто, а сын Владимир остался круглым сиротой. (Муж Лизы, инженер-мостостроитель в 1937 году был расстрелян). Другая сестра отца с мужем и дочерью были фашистами расстреляны под Тибердой.

Но жизнь продолжалась. Семье предоставили комнату по месту работу отца в помещении самой Академии. Спали на столах. Но это была для нас уже «послевоенная» жизнь.