Ряшенцева-Уманская Людмила
РЫЖИЙ КОНЬ
Мне было три года, когда началась война. Фашисты бомбили Ростов-на-Дону. Как рассказывала мне мама, был теплый солнечный день, играющие во дворе дети…
Вмиг все изменилось. Черное от фашистских бомбардировщиков небо, за- литые кровью улицы. От воя самолетов и разрывов бомб люди бросились к своим домам. И я, встав на четвереньки, как маленькая собачка, припадая животом к земле, поползла к двери нашего дома…
А вот звук сирены среди ночи я помню уже сама и не забуду до смерти. Из тарелки, висящей на стене, звенел голос:
– Граждане, воздушная тревога. Воздушная тревога!
Мама выхватывает меня из теплой кроватки, заворачивает на бегу в одеяло
и несется в бомбоубежище, а я скулю от холода и страха:
– Ну зацем эта ладива? Его нада выклюцить и выблосить!!!
А потом была эвакуация. Тогда уже началось мое военное осмысленное детство.
Беженцы уходили из города вместе с отступающими войсками. Наш нехитрый скарб умещался на телеге, которую тащили две лошади. Мама и бабушка шли пешком. Меня же иногда пристраивали среди своих или чужих узлов на телеге. А порой меня нес на руках усатый солдат, угощая булкой и объясняя моей маме:
– В мэнэ дома дочка така ж, як твоя!.. (– «У меня дома дочка такая же, как твоя!» – укр.– Прим. редактора).
Шли то лесом, то полем. В лесу отдыхали. А в поле нас бомбили. Крик:
– Воздух!!! – и все падали на землю. Мама прикрывала меня собой, а я пыталась высунуть голову, чтобы увидеть, куда летят эти страшные черные кляксы… Одну из лошадей убило. Солдаты гнали нас от себя:
– Уходите, они видят солдат, вот и бомбят. А вас, мирных людей, трогать не будут!
Потом – теплушки, вновь – бомбежки…
Запомнился больше всего один случай. Он потряс меня тогда. Мы, толпа беженцев, шли за телегой, где сложены были пожитки. Вошли в совершенно пустое село: видимо, жители и войска оставили его после недавнего боя. Мама крепко держала меня за руку. Непривычная тишина пугала. И тут я увидела у обочины коня. Красивый, рыжий… Конь – единственное живое существо в деревне – спокойно стоял, покинутый всеми. Вокруг – только сгоревшие хаты…
Когда мы подошли ближе, я увидела, что по морде коня текут слезы. А в глазах было столько тоски и боли, что это дошло даже до трехлетнего ребенка!
Мама тащила меня за руку, пытаясь быстрее увести вперед, подальше от животного. И только тут я увидела, что в боку коня зияет огромная рана. Бок просто вырван, видны осколки снаряда. Я закричала, забилась в руках мамы, представляя, как же ему больно!
Эта картина часто встает перед моими глазами. Конь, обреченный, умирающий, стоящий среди разрухи, – остался навсегда символом жестокой и беспощадной войны…
Эвакуация запомнилась мне не страхом смерти (когда рядом мама, ребенку, наверное, не так страшно!), а постоянным чувством голода и ощущением неуюта, потерянного родного дома. Сегодня нас называют детьми Катастрофы. Только я думаю, что Катастрофу пережили не только мы. Катастрофу пережили наши родные – мамы, бабушки… Им нужно было не только выжить самим, но и спасти, сохранить нас, несмышленышей, голодных и холодных…. От этого их бедные сердца разрывались!
Людмила Ряшенцева-Уманская родилась в 1938 г. В 10 лет попала в г. Грозный. Там закончила школу, институт, вышла замуж, работала учителем литературы и французскогоя зыка. Во время чеченской войны потеряла мужа и сына – врача, которому было 34 года. В 1999 году с младшей дочерью репатриировалась в Израиль, в г. Ашдод.
Из книги «Взрослое детство войны. Сборник воспоминаний — 2». Издано Культурно-просветительским центром и общиной «КЕЙТАР» совместно с Городской компанией по культуре г. Ашдод, Израиль, 2013 г.