Воспоминания
Эвакуация и бегство

Ленинградская блокада
Видео

Сокол Владимир

ВОСПОМИНАНИЯ ОБ ЭВАКУАЦИИ

Я родился 27 декабря 1931 года в г. Бердичеве Житомирской области УССР. Там меня и всю нашу семью – отца Герша, мать Хану и сестру Густу — застала война. Моя сестра Густа, 1934 года г.рождения, в настоящее время она с семьей проживает в Израиле в г. Бейт-Шеан.

27 мая 1941 года я закончил четвертый класс. Начались летние каникулы. По договоренности мамы и ее сестры — Бузи я должен был поехать отдыхать к ней в село Райгородок, в 18 километрах от Бердичева, а ее сын, Мотл, должен был приехать к нам в Бердичев. В ближайшее воскресенье тётя Бузя с сыном приехала к нам на телеге, запряженной лошадью и я с ней поехал в Райгородок.

У тёти и ее мужа Аарона Тескера было трое детей: Нина -18 лет, Соня-15 лет и Мотл – 12 лет. Кроме того у тёти Бузи было два сына от первого брака – Ефим -30 лет и Идл — 20 лет. (Первый муж тёти, Любецкий Иосиф, умер вскоре после возвращения с первой мировой войны).

Идл был призван в Красную Армию и стал танкистом. Ефим Любецкий вместе с семьей – женой и двумя сыновьями — жил в это время в г .Артемовске Донецкой (Сталинской) области и работал в Управлении железной дороги.

Вся семья тёти жила в небольшом доме, стены которого были глинобитные, а пол земляной. К дому примыкал хлев с тремя коровами. Был также курятник.

Дядя Аарон был хмелеводом. У него в поле было специальное квадратное строение из высоких деревянных столбов, на которых были натянуты крест на крест стальные провода. К этим проводам с земли протягивались стебли хмеля. Кроме этого дядя Аарон засевал вручную большой участок земли пшеницей.

В Райгородке я впервые попал в синагогу. Это была обыкновенная хата с деревянным столом, где по субботам собирался для молитвы миньян из десяти проживавших в селе евреев.

В Райгородке я пробыл до воскресенья 22 июня 1941 года. Рано утром на подводе мы с тетей выехали в Бердичев. Тётя забрала Мотеле и они уехали в Райгородок. Больше мы уже никогда не виделись.

Этот день запомнился в мельчайших деталях. Около 12 часов дня мама дала мне только что принесенную с базара землянику со сметаной. В это время по репродуктору начали передавать выступление наркома иностранных дел СССР Молотова. Он сообщил, что Германия вероломно нарушила договор, перешла границу и начала военные действия против СССР. Кроме того, он сообщил, что утром 22 июня немцы бомбили Киев и другие города.

Началась Великая Отечественная война.

Жизнь в городе резко изменилась – началась паника, особенно, когда над городом пролетали немецкие самолеты и сбрасывали бомбы. Поползли слухи о шпионах, которых поймали в городе, о нападении на часового на воротах военного госпиталя. По призыву городских властей жители начали строить бомбоубежища. Мы в своем дворе также вырыли продолговатую щель глубиной два метра.

В городе появились беженцы из приграничных областей. От них мы узнали, что немцы преследуют евреев. В то же время старые местные евреи, которые пережили первую мировую войну, убеждали не бояться, ведь немцы культурные люди…

Мама с первых дней войны настаивала, чтобы мы эвакуировались на восток. Папа успокаивал и требовал от мамы, чтобы она не паниковала. Однако через пару дней он пришел с работы и сообщил, что завод сельскохозяйственного машиностроения «Прогресс», на котором он работал, перебрасывают в Сталинград. К поезду подцепили несколько открытых платформ для семей работников завода. 4 июля 1941 года наша семья – папа, мама, моя младшая сестра Густа и я — погрузилась на одну из платформ. Вместе нами погрузилась семья маминой сестры Чарны Гликман с мужем Нояхом и тремя детьми – Гришей 15 лет, Фиры 11 лет и Изи 3 лет

В ночь на 5 июля мы выехали из Бердичева в направлении на Белую Церковь. Всю ночь нас преследовали немецкие самолеты, но в поезд бомбы не попали. Когда мы проехали станцию Белая Церковь, мы увидели большое зарево и поняли, что немцы разбомбили склады горючего на станции.

Мы ехали через Донбасс. В Артемовске проживали мамин брат Борис, сестра Сара и сын тёти Бузи – Ефим. И наши родители решили остановиться там и переждать некоторое время у родственников, пока Красная Армия остановит немцев. Уж очень сильна была вера в советскую пропаганду, которая твердила, что Красная Армия будет воевать на территории врага.

Мы высадились в Артемовске, и попали во двор к своим родственникам – все они жили все в одном большом квадратном дворе – каждый в своем доме. Нас приютили, хотя были проблемы с ночлегом. Я часто ходил спать к тете на другую улицу.

Папа и дядя Ноях вскоре устроились на работу по специальности.

1 сентября 1941 года я пошел в школу в 5 класс, но долго учиться не пришлось – положение на фронтах ухудшалось с каждым днем.фронт всё ближе приближался к Артемовску.

Все наши родственники пришли к выводу, что надо эвакуироваться на восток. Этим вопросом занялись старший брат мамы – Борис и Ефим Любецкий, которые работали в Артемовске в системе Управления Донецкой железной дороги. К этому времени моя мама была на седьмом месяце беременности, что значительно усложняло наше положение. А тем временем военкомат Артемовска принял постановление, запрещающее всем мужчинам до пятидесяти лет покидать город – они должны были оставаться в ополчении для защиты города от немецких войск.

К 15 октября 1941 года благодаря нашим родственникам и, особенно, Ефиму Любецкому мы получили возможность погрузиться в половину крытого грузового вагона в поезде, который должен был уходить на восток, предположительно в Ташкент. Вагон имел две полки по всей длине. Посредине, напротив раздвижных дверей, стояла железная печка. На «нашей» половине вагона разместились: семья Любецких – тетя Сима и двое её сыновей Иосиф и Юра, наша семья – мама, моя сестра Густа и я, и семья Гликман – тетя Чарна и её дети – Гриша , Фира и Изя.

Наши отцы остались в Артемовске.

Движение поезда было не предсказуемым — мы не знали когда и где он остановится и когда снова двинется в путь. Были большие проблемы с питанием , особенно, с питьевой водой. Не было туалетов, они просто не были предусмотрены. Приходилось каждый раз рисковать и при остановке поезда выходить из вагона и искать место, где можно было справить нужду. Воду можно было набрать возле пристанционных помещений, на многих станциях можно было набрать кипяток.

Иногда поезд останавливался очень далеко от станции, и надо было бежать через большое количество путей, чтобы набрать кипяток. Однажды я побежал за кипятком и уже возвращался с бидончиком кипятка, перебегая через пути, как увидел, что наш эшелон начал двигаться. Я побежал и еле успел к последнему вагону. Я взобрался на последнюю ступеньку вагона – это был пассажирский вагон.

В тамбуре стоял солдат с винтовкой, а дверь была закрыта. Потом я понял, что в этом вагоне перевозили заключенных. Так стоя на подножке с бидончиком между ног и держась за поручни, я проехал целый перегон, а потом перебежал в наш вагон.

Были и другие подобные случаи.

Наш поезд вез нас уже два месяца, а конца не видно было. Вместо теплых краев Ташкента мы оказались на востоке Чкаловской области. У мамы начались предродовые схватки. Когда наш поезд остановился на станции Чкалов, мама родила мальчика. При родах ей помогала женщина – врач, которая пришла из другого вагона нашего поезда. Начальник поезда поздравил маму с благополучным рождением мальчика и предложил назвать его Валерием в честь Валерия Чкалова. Так его и назвали. Тут же мы узнали, что местом назначения нашего поезда является не Ташкент, а Джезказган Карагандинской области Казахстана. Впоследствии до нас дошли слухи, что начальник нашего поезда часто менял направление движения поезда с тем, чтобы дольше находится в пути и быть занятым, чтобы избежать мобилизации в армию и отправки на фронт.

Теперь наш поезд уже ехал по территории Казахстана. Погода еще стояла теплая. На остановках мы иногда могли купить лепешки, которые казашки выпекали тут же у поезда при помощи двух сковород, обложенных сверху и снизу тлеющими кизяками. Мы ехали по полупустынной территории без единого деревца. А однажды утром, когда открыли двери вагона, мы увидели восход солнца такого громадного – на весь горизонт, что мама воскликнула «нас везут на край света». Постепенно начинало холодать, повалил снег и, когда мы приехали в Джезказган, всё было белым бело. На дворе уже стоял конец декабря 1941 года. Нас выгрузили недалеко от вокзала и поселили все три наши семьи в одной большой комнате двухэтажного деревянного дома.

Нас обеспечили питанием. Через несколько дней к нам приехал Ефим Любецкий. Он был уже в военной форме в полушубке и отправлялся на фронт. Он взял свою семью – тетю Симу и детей Иосифа и Юру – и увёз их в город Акмолинск. По договоренности с Управлением железной дороги он устроил тетю Симу работать в детский сад, куда были помещены и дети.

Через некоторое время председатель Джезказганского сельсовета сообщил нам, что маме и тете Чарне будет предоставлена работа в швейной мастерской при Гулаге НКВД в Кингире, в нескольких километрах от Джезказгана. Туда мы поехали на санях. В поселке Кингир нас поселили в однокомнатной глинобитной кибитке. В швейной мастерской кроме мамы и тети Чарны, работали одна семейная пара беженцев из Румынии, одна казашка и несколько политзаключенных. Работа вполне устраивала маму и тетю Чарну. В Кингире базара не было, а продукты распределялись по карточкам, которые выдавались по месту работы. Нас прикрепили к магазину для вольнонаемных Гулага НКВД. Пайки по карточкам выдавались на каждую декаду месяца. Пайки были прекрасные. Они включали хлеб, жиры, мясо и рыбу, сахар, овощи, фрукты, крупу, муку, конфеты… Мама даже начала переживать, что у нас не хватит её заработка для выкупа всех продуктов по продуктовым карточкам.

Но скоро положение изменилось. Пайки начали давать два раза в месяц, а потом – один раз в месяц. С 1 июля 1942 года мастерскую, в которой работала мама, перевели в состав объединения «Цветмет». Нас прикрепили к магазину, который находился в Соцгороде в семи километрах от нашего поселка. В этом магазине мы смогли получать хлеб — плохо выпеченные «кирпичи», пшено и подсолнечное масло. С большим трудом нам удавалось покупать молоко для Валерия у местных казахов. В основном, они давали нам молоко в обмен на вещи. Моя сестра Густа и сын тети Чарны – Изя ходили в детский сад в нашем поселке. Я в школу не ходил, так как мне приходилось нянчить Валерия. Моя ровесница дочь тети Чарны – Фира также не ходила в школу. Гриша- старший сын тети Чарны всё время нашего пребывания в Кингире учился и работал в Фабрично–заводском училище в г. Балхаш Казахской ССР. Он раз или два раза в месяц приезжал на выходные дни к нам в Кингир. В летние дни он иногда ходил на рыбалку вниз по течению нашей речки Кингир и ловил рыбу. Помню один раз он принёс с рыбалки 42 больших сазана – это рыба похожая на карп. Со времени прибытия в Кингир мы – наши две семьи — жили вместе в одной кибитке – в одной комнате. Конечно, было тесно и неудобно. И вот в один из приездов Гриши мы решили построить кибитку для нашей семьи. Дело в том, что между нашей и соседней кибитками был свободный участок земли шириной 5 или 6 метров. И вот мы решили возвести между этими кибитками три стенки, и, таким образом у нас должна была получиться одна комната и одна кухня- коридор. Кроме того нам нужны были доски для крыши а также два окна и двое дверей. В этом нам очень помог один политзаключенный, который работал возчиком на подводе и часто проезжал мимо нашего дома. Я его называл дедушка. До войны он работал во Фрунзе и был там главным прокурором. В 1937 году его присудили к 8 годам лагерей, и он отбывал наказание в лагере ГУЛАГА в Кингире. Перед нашими окнами каждое утро по шпалам железнодорожной ветки под конвоем шли заключенные на работу на медный рудник. А вечером они усталые возвращались по тем же шпалам еле- еле переставляя ноги. Наш знакомый дедушка ездил на подводе с высокими деревянными бортами. Он их несколько раз сбрасывал нам. Мы с Гришей использовали эти щиты для постройки стенок нашей будущей кибитки. Мы ставили по два щита на расстоянии толщины стенки и укрепляли их при помощи планок на протяжении всей будущей стены. Почва на месте кибитки была глинистой. Поэтому я вскапывал землю внутри будущей кибитки, перемешивал её соломой и водой, и потом забрасывал её между щитами вдоль всей стены. После этого мы оставляли этот участок высыхать и переходили к следующей стенке. К этому времени мама заказала где-то окна и двери, а также толь для покрытия крыши. С дедушкой мы рассчитывались махоркой и какими-то оставшимися от папы вещами. До наступления холодов наша кибитка была готова и мы перешли туда жить.

К этому времени к нам приехал дядя Ноях — муж тети Чарны. После того, как им разрешили уехать из Артемовска, папа и дядя Ноях всеми возможными путями стали добираться до Ташкента. Однако, они нас там не нашли. Они устроились на работу и пытались найти нас. В сентябре 1941 года папу призвали в армию. После окончания войны через военкомат мы узнали, что он в составе саперного батальона воевал на Калининском фронте и погиб 5 ноября 1942 года от полученных ран. Дядю Нояха не призвали так, как он был астматиком. Позже через справочное бюро, которое было организовано для эвакуированных в Бугуруслане, он узнал наше местонахождение и приехал к нам. В Кингире он устроился на работу по своей специальности – бондарем.

В конце 1942 года мама отдала Валерия в детские ясли в Кингире. Там он чувствовал себя очень хорошо. Но неожиданно все дети в яслях – 22 ребенка – заболели поносом – диспепсией. Лечить не было чем. Единственным лекарством был красный стрептоцид. Однако и его было мало. Врачи ничем не могли помочь. Несколько раз мы вызывали врача домой , делали Валерию уколы камфоры . Ничего не помогало и он, как и все 22 ребенка, которые были в яслях, умер.

Он похоронен на кладбище в Кингире. Кстати, лечила Валерия детский врач – жена расстрелянного по приказу Сталина заместителя наркома СССР Крестинского. Она отбывала наказание в лагере Гулага в Кингире.

Наше материальное положение постоянно ухудшалось — мы постоянно недоедали. И вот мама узнала, что в Байконуре, который находится в 50 километрах восточнее Джезказгана, можно обменять вещи на продукты. Она решила туда поехать.

Стоял конец декабря 1942 года и были сильные морозы. Несмотря на это мама поехала. В Байконуре ей удалось за папины рубашки и другие вещи выменять полмешка пшеницы. В Байконур и обратно мама ехала на открытой платформе. Она была очень усталой и в определенный момент на обратном пути она уснула. К счастью, это заметил один мужчина и разбудил её На морозе нельзя было спать.

Мама благополучно доехала домой. Из этой пшеницы мы варили супы. Я сначала жарил пшеницу на сковородке, потом на табуретке при помощи бутылки раскатывал и размельчал её в крупу. Заправляли мы суп жаренным подсолнечным маслом с луком. Такие же супы мы варили также из пшена , которое получали по карточкам.

В начале 1943 года я пошел в школу в пятый класс. Школа находилась в Соцгороде в семи километрах от Кингира. Добираться до школы надо было пешком, так как никакого транспорта не было. Иногда по дороге нас подбирали возчики на санях. Несмотря на большой перерыв в учебе, учился я хорошо. Однако, после того как учительница назвала моё имя и отчество (Вольф Гершович) отношение соучеников ко мне резко ухудшилось. Они стали подозревать во мне то ли немца, то ли еврея. Доходило и до стычек.

Иногда были сильные снегопады и бураны. Тогда домой было опасно возвращаться. Мы оставались в школе и проводились импровизированные школьные вечера в актовом зале. Помню, в один из таких дней, перед нами выступила ученица 10 класса. Она продекламировала недавно опубликованное стихотворение Константина Симонова “Сын артиллериста “. Зал слушал, затаив дыхание. Впечатление осталось на всю жизнь. Не даром я вспоминаю об этом по прошествии более, чем шестидесяти пяти лет.

С наступлением весны добираться до школы стало легче. Можно было идти напрямик через горы. А горы были усыпаны морем красных тюльпанов. Перевалив через горы, я попадал в мастерскую, где мама давала мне обед из столовой. Сестра Густа и Изя Гликман ходили в детский сад.

Мы переписывались с тетей Симой, которая с детьми жила в Акмолинске. Она звала нас к себе, и мы решили ехать в Акмолинск. Мама продала нашу кибитку за 5000 рублей и купила швейную машину, на которой могла подрабатывать, выполняя частные заказы.

В Акмолинске мы сначала сняли квартиру у одной казахской семьи, но потом мы переехали в квартиру к одной русскоязычной семье по улице Набережная 2 на окраине Акмолинска, вблизи реки Ишим. Мама, тетя Чарна и дядя Ноях устроились на работу и получили продуктовые карточки.

В Акмолинске был базар. Если были деньги, можно было докупать дополнительно кое- какие продукты. В частности можно было купить хлеб – круглые двухкилограммовые булки ржаного хлеба. Эти булки продавались очень дорого – по 300 рублей. На базаре среди продавцов было много чеченцев и ингушей. Кроме хлеба, они торговали жаренными кукурузными хлопьями и др. Уже после окончания войны мы узнали, что чеченцы и ингуши по приказу Сталина были высланы из своей республики в Казахстан и даже в Сибирь. Их обвинили в сотрудничестве с немцами.

Следует отметить, что как во время пребывания в Кингире, так и в период проживания в Акмолинске не было мыла. Поэтому необходимо было постоянно бороться со вшами и клопами. Это сильно осложняло и отравляло жизнь. Для борьбы со вшами использовался керосин. Им смазывали волосы на голове.

С началом учебного года я пошел учиться в шестой класс, а моя младшая сестра Густа начала учебу в первом классе. Тетрадей в магазинах не продавали, а в школе их также не выдавали. В связи с этим мы покупали казахские газеты и делали из них тетради. Строчки в этих тетрадях мы линеили карандашом, а потом писали чернилами. Во избежание конфликтных ситуаций в школе, мы в милиции получили новую метрику, заменив в ней моё имя “Вольф”, на “ Владимир”.

Зима 1943 – 1944 годов была очень холодной и снежной. Часто были снежные бураны. После каждого такого бурана по Акмолинскому радио сообщали, сколько в городе и в области замерзло и погибло людей, в основном в дороге.

В ноябре 1943 года освободили Киев. Нашей радости не было предела. Появилась надежда на скорое возвращение домой. С наступлением весны мы начали готовиться к возвращению на родину. Вместе с нами готовилась возвращаться в Артемовск и тетя Сима с детьми, а также её сестры Рая и Фаня. Они нашли её через справочное бюро в Бугуруслане и приехали к ней в Акмолинск. Также к этому времени к нам приехал из Балхаша – Гриша Гликман. Мы начали оформлять все необходимые проездные документы и в первых числах июня 1944 года мы двинулись в путь. Мы ехали в товарных вагонах, но всё равно были рады, не обращая внимания ни на никакие трудности. Поезд шел очень быстро и вскоре мы уже были на территории Украины. Когда наш поезд останавливался на какой- либо станции, к нему выходили крестьяне с ведрами картошки, с яблоками и другими продуктами и всё это можно было купить. Мы были очень рады. 10 июня 1944 года мы возвратились на родину – в Бердичев, после трех лет скитаний.

Вскоре начавший работать горсовет поселил нас в бывшую квартиру бердичевского детского врача доктора Бойдека, который погиб вместе с семьей в период немецкой оккупации. Всего в этот период в Бердичеве погибло свыше 33 000 евреев.