Пока мы помним…

В детдом г. Джамбул в Казахстане меня летом 1942 года привезли совсем чужие, но очень добрые люди – соседи по квартире в г. Киеве. Тётя Дора на время мне заменила маму… Всем тогда казалось, что это долго не продлится, но это было не так.

Лето 1942 года в Джамбуле было жарким, для нас, детей-сирот, привезенных из средней полосы Советского союза, жара была нестерпимой. Местные с улыбкой говорили: «Положи яйцо в песок, моментально сварится». Поверить было нетрудно, но где то яйцо? Его можно было увидеть только во сне.

И всё же Детский дом казался нам райским пристанищем, не зря когда-то такие дома называли приютами. Нас кормили, пусть жидкой затирухой да хлебом, не досыта, но вовремя меняли старое бельё на чистое. И это после всех пережитых нами скитаний…

Как мы очутились на Кавказе, я не помнила, но сильно бомбили дорогу, по которой мы бежали.

Моя мама, две сестры – Ида, 18 лет, Диночка – всего полтора годика и я. Маму позвал, сесть в машину солдат, она взяла у меня с рук Диночку, которую я несла, ушла, а дорогу, по которой они ехали с Идой и ребёнком, разбомбили. Ни мамы, ни маленькой Диночки, ни сестры. Они погибли, а я каким-то чудом выжила. Но всё равно долгие годы не могла поверить в то, что моей мамы нет, что она меня не ищет…(см. фото: мама с Диночкой).

Я мечтала о том, что вот, вот освободят мой родной город Киев, я вернусь домой, найду своих родных… А пока что… в детдоме мы соревновались за самую чистую палату, по результатам тщательной проверки выставлялись очки, победителям на вечерней линейке вручался вымпел и талон на дополнительную порцию хлеба, которую мы делили на всех, кто был в этой спальне-победительнице. Сотни детских глаз ревниво следили за честным ходом соревнования, затем все хором пели Гимн Советского Союза. Ботинки одни на троих, честно менялись по очереди, что-бы все могли посещать школу.

Была и одна пара тапочек на троих, чтобы все по очереди могли выйти на прогулку.

Ребят, достигших 13 лет (самых лучших) принимали в комсомол. Я усердно готовилась, зубрила устав, мало что понимая в нём, страшно волновалась – вдруг не примут, что я тогда напишу своей сестричке Сонечке на фронт!?

В один прекрасный день пришла пионервожатая Таня и радостно сообщила, что скоро старшие ребята поедут на подсобное хозяйство, работать. Там будет не только кукуруза и подсолнухи, но могут быть и арбузы. Нашей радости не было границ. Здорово было бы и самим подкормиться, и малышам привезти. Голодно было всем, старшие были выносливее, а вот на малышей невозможно было смотреть.

Каждый день, три раза в день повторялся один и тот же сюжет: все малыши сидят за столиками на своих местах (младших кормили в первую очередь). Глазки у всех устремлены на дверь кухни. Дверь открывается и входит повариха по имени Алтынай в белом халате и в белой косынке. В руках у неё кастрюля и разливная ложка. Она не спеша останавливается у каждого столика, устанавливает свою волшебную ношу и всем по очереди в мисочки разливает еду. И в этот миг столовая наполняется гомоном просящих умоляющих голосов. Каждый поднимает по направлению к поварихе свою мисочку и умоляет её подлить добавки хоть чуточку. Детские голодные глазки устремлены к поварихе, худые ручонки с мисочками подняты вверх и все призывно кричат одно и то же: «Алтына-ай! Алтына-ай!»

А она делает очень спокойное лицо, всем разливает порции, ворчит по-казахски, начинает сердиться, но обязательно всем хоть по капельке добавит, а самому ретивому – по лбу черпаком. Старшие спокойно наблюдают, многозначительно переглядываются, вздыхают. И так каждый день.

(на фото: Лиза с подругой Алей Тененбековой. 1942 г.)

И вот пришёл долгожданный день нашего выезда. За нами приехал высокий широкоплечий мужчина. Мы его называли Ата. По-казахски Ата – это отец, папа и вообще всех взрослых мужчин принято было так называть. Мы прыгаем вокруг него, спрашиваем, на чём мы поедем, есть ли у него машина. Нет, сказал он нам, поедем на ослике. И мы отправились в путь. В колхозе мы с осликом подружились, кормили его с рук кукурузой, называли дружком, а самые смелые даже попытались прокатиться на нём.

Пришло время возвращаться, в конце августа в Казахстане стало холодно, арыки студёные, нам выдали телогрейки. Тронулись в обратный путь. Скоро в школу. Приехал за нами наш Ата со своим сереньким осликом, запряжённым в знакомую нам бричку. Загрузили мы бричку кукурузой и арбузами, предвкушая радость малышей, когда они будут грызть кукурузу и есть сладкие арбузы. Ехали мы долго, начало темнеть, Ата погонял ослика , вот перед нами бурлящий арык, через него перекинут узкий мостик.

Внезапно бричка резко остановилась у самого края мостика. Дети взвизгнули. Что случилось? Наш ослик – ни с места. Как ни кричал по-казахски на него Ата, как ни взмахивал хлыстом, ослик ни с места, а когда наконец-то чуть тронулись в путь, ослик резко дёрнул бричку и рывком потянул её в воду. Бричка перевернулась, мы оказались в бурлящем потоке студёного арыка, а ослик у края арыка мирно попивал воду, раздувая ноздри.

Плавать я тогда не умела, в голове мелькнуло: «это конец». Волны переворачивали и швыряли от одного берега к другому, обдирая ноги об колючие камни. Вода заполняла всё внутри. Случилось чудо, когда я ухватилась за пучок травы, вынырнула, открыла глаза, увидела посреди арыка нашего замечательного Ата, он ловко хватал ребят и выбрасывал их на берег. Я ждала спасения, успела пожалеть о своих длинных косичках, которые остригли при приёме в Детдом.

Ата хватал девчонок за волосы, а меня вытащил, ухватив за намокшую фуфайку. Мы на берегу, в темноте, нас пересчитали по головам. Все живы. Мокрые, перепуганные, стуча от холода зубами, мы теснее сгрудились, согревая друг друга. А ослик, напившись вволю водички, мирно пощипывал траву. Без арбузов и кукурузы, вымокшие, мы двинулись в обратный путь. Наши приключения продолжались в детдоме, мы праздновали в 1943 году годовщину Октябрьской революции, каждое утро наша вожатая Таня читала нам сводки Совинформбюро. Все ждали, что совсем скоро наши войска должны освободить Киев… И когда это произошло, меня как киевлянку поздравляли, как именинницу. Вот совсем скоро я буду дома, найду родных.

Не может мама не искать своего ребёнка. Это были пока только мечты…

И вот пришёл день выпуска. Всё было очень торжественно, но кроме добрых слов, нас наградили очень тощей котомкой, с которой мы вышли из ворот детдома.

Мне повезло. В райкоме комсомола на меня глянули утомлённые глаза молодого человека с пустым рукавом вместо левой руки. Внимательно выслушав мою просьбу, он спросил, не хочу ли я стать связистом. И я согласилась, конечно, хотя и не знала, в чём будет заключаться моя работа.

Попала я в школу ФЗО, командиром которой был капитан, раненый в ногу. Он был строгим. Время военное, все школы ФЗО железной дороги были на военном положении, дисциплина военная, форма защитного цвета. Учёба проходила в сжатые сроки, через 5 месяцев отобрали 25 учеников, и на выпускной линейке вручили дипломы. Так я стала «старшим рабочим связи». Нам выдали под расписку толстые ремни и железные когти.

Началась практика. Было тяжело с непривычки взбираться на верхушку столба, за три минуты почистить до блеска специальным раствором изоляторы и спуститься вниз. Бывало, девочка то ли плохо зацепилась, то ли когти тупые, с середины столба приходилось съезжать вниз… руки в крови.

Конец практике через месяц, ждём распределения. Война ещё идёт, почти все сироты войны. Так хочется попасть поближе к родным местам! Отец моей подруги работник железной дороги, поехал в Киев, вот мы с подругой и мечтаем о назначении нас поближе к Киеву, Украине.

Тем временем наш мастер получил для всей группы из 25 человек снаряжение, инструменты, хлебные карточки, денежное пособие. С нами едет наш мастер Иван Семёнович Рыжов, и едем мы на восстановление связи в город Витебск. В день выезда Иван Семёнович торжественно заявил: «Слушайте меня внимательно. Я – коммунист, и храню свой партбилет в левом кармане гимнастёрки, у самого сердца. Так же и вы – комсомольцы, должны хранить свои билеты.

Мы так и сделали. Ехали мы в общем вагоне, долго и утомительно, а за окнами поезда всё ближе линия фронта. Каждое утро наш мастер заходил к нам в вагон, здоровался, раздавал на день порцию хлеба, сухой паёк и удалялся в свой купейный вагон. Однажды утром наш мастер не появился у на. Ждём час, другой. Нет мастера. Что могло случиться? Мы с подругой вызвались выяснить. Через много вагонов и тамбуров добрались до купейного. Нашли проводницу, задали ей вопрос о нашем мастере. А она спокойно говорит: «А он на предыдущей станции собрал вещи и вышел».

Мы в шоке. Возвратились к себе, рассказали девочкам о нашем мастере. Мы остались 25 беззащитных девочек без средств. Вот такой жулик с партийным билетом у сердца… Мы уже близко к Украине. Что делать? Не ехать же обратно в Казахстан. Мы с подругой Зиной решили любыми путями пробираться в Киев.

Мы оказались дезертирами поневоле, билеты не за что купить, нужно иметь пропуска… Ехали мы «зайцами», увидим ревизора, переходим в другой конец вагона или перебегаем в другой вагон. Измученные, истощенные в декабрьский мороз вышли мы на вокзал в своём родном городе. Город встретил нас кварталами разрушенных домов. И мой дом разрушен… и родных я не нашла, конечно.

И всё-таки жива была моя родная  сестричка  Сонечка  – одна из нашей большой семьи. Она была на фронте, приписав себе два года, ушла на фронт добровольцем. Она прошла трудными фронтовыми дорогами, вынесла много раненых с поля боя.

(Майор Софья Николаевна Чудновская)

Вся грудь её в орденах.

Она хранила семейные фотографии, но они размыты, так как на фронте и сыро, и опасно, и негде хранить дорогие реликвии. Вместе с хозяйкой фотографии семьи не раз попадали в тяжёлые ситуации.

Победу моя сестра встретила в поверженной Германии, а мы с ней обнялись в разрушенном Киеве. Ещё и сейчас моя сестра, которой 88 лет, помогает юридическими консультациями ветеранам войны и труда. Дай Бог ей здоровья!

Из книги «Военное детство. Сборник воспоминаний детей, нынче жителей Ащкелона (Израиль), переживших Великую отечественную войну». Изд. второе, дополненное. Ашкелон — Тель-Авив, 2015.