Воспоминания
Эвакуация и бегство

Ленинградская блокада
Видео

Менделевич Вадим

Потерянное детство

Наша семья, жившая много лет в г. Полтава, образовалась из большой семьи Блюменталь, выходцев из города Бердичев, Житомирской области.

Мамин отец работал бухгалтером на железной дороге и содержал семью из 9 человек, в которой из 8 детей было 5 мальчиков и 3 девочки. Самой младшей была моя мама. Все её братья были участниками гражданской войны, командирами Рабоче-Крестьянской Красной Армии (РККА). Один из братьев погиб в 20-х годах. Мама взяла его 9-месячного сына Даню на воспитание и со временем переехала жить в Полтаву, где устроилась на работу. Отец мой в 1917 году бежал из Румынии на территорию советской России. У моих родителей была дружная, работящая еврейская семья. Они не были религиозными, но по мере возможности придерживались еврейских национальных традиций. Жили мы в центре красивого города Полтава, в доме по улице Гоголя, № 17, на втором этаже.

Летом сорок первого я был пятилетним ребёнком, но даже я понимал, что происходит что-то необычное, тревожное. Проводились учения Осовиахима, люди бегали по улицам с противогазами. Мои родители задерживались на работе, участвуя в подготовке населения к военным условиям. Старшая сестра Эмма, приехавшая к нам погостить вместе с Раей, вскоре срочно была отправлена обратно по просьбе её отца. Тяжело поверить, что всё это сохранилось в детской памяти, но это так.

Помню развлекательные игры и посещение кафе, где продавали вкусные пирожные, вместе с тем, я совсем не по-детски реагировал на проходившие у нас в доме беседы родителей с близкими. В начале 1941 года страшные слухи о войне витали в каждом доме. Говорили, что если и будет война, то она не продлится более трёх месяцев, и военные рекомендовали каждой семье создать запас продуктов на этот период и укрыть их от проникновения газа при возможной химической атаке. Обо всем этом нас информировал Даня, который учился в 9-ом классе. Они изучали методы противохимической защиты и оказание первой медицинской помощи людям.

Я хорошо помню, как мои родители паковали продукты, и 22-го июня 1941 года началась война, Великая Отечественная — словосочетание до боли всем знакомое.

Стремительное продвижение фашистских войск и жестокое уничтожение ими населения на оккупированных территориях вынудили людей к массовому бегству на восток и в Среднюю Азию. В первую очередь подлежали уничтожению коммунисты, советские и партийные работники, семьи командиров РККА и, особенно, евреи. Естественно, спасти их могла только срочная эвакуация. Германские войска оккупировали территорию СССР, на которой проживало 85 млн. чел., в том числе около 4 млн. евреев. В советский тыл сумели бежать около 12 млн. человек, в т. ч. около 700 тыс. евреев. Более 3-х млн. евреев были заключены в гетто, расстреляны, сожжены заживо.

Столь малое количество эвакуированных людей явилось результатом неподготовленности страны к такому ходу событий. Моя мама Блюменталь Фейга работала бухгалтером в магазине «Динамо», который подчинялся НКВД, а это ведомство имело особые права и обязанность покидать место жительства последними. И лишь 20 августа 1941 г. наша семья получила разрешение на эвакуацию.

Ключи от квартиры родители передали маминой сотруднице, и, взяв с собой крайне ограниченное количество вещей первой необходимости, мы прибыли на ж/д вокзал. Так мы, пять человек, более двух суток провели на вокзале. Там мы впервые стали свидетелями налётов немецкой авиации на стоящие эшелоны с ранеными и военной техникой. Немецкие самолеты же я впервые увидел немного раньше. Приближался вечер. Я и Даня стояли на балконе дома, когда неожиданно донёсся резкий звук летящего самолета. Он летел на небольшой высоте. Даня и я четко видели на крыльях самолёта белые кресты, а затем мы услышали взрывы сброшенных бомб.

Через двое суток пребывания на вокзале, 24 августа нас поместили в вагоны, в которых эвакуировались семьи сотрудников НКВД. Дорога в эвакуации была для нас тяжелым испытанием и требовала огромных усилий для выживания.

За время следования наш состав неоднократно подвергался обстрелам и бомбовым ударам фашистских самолетов. Особенно засело у меня в памяти происшествие, когда наш состав стоял на каком-то разъезде, а на соседних путях рядом стоял санитарный поезд, с другой стороны стоял состав с ёмкостями для перевозки горючего. Вдруг начался налет самолётов. Мама схватила меня и стала под вагонами пробираться в поле. Следом за нами поспешали Даня и Рая. Уже в поле по примеру раненых, которые выскочили из санитарного вагона, мы все легли на землю. Огромное поле оказалось усеяно белыми пятнами от одежды пассажиров санитарного поезда. К сожалению, после налета не все смогли вернуться обратно. На всю жизнь запомнилось, как во время очередного налёта мы не успели выскочить, и мама уложила меня на пол в вагоне и накрыла своим телом.

Наш состав продолжал следовать своим маршрутом, однако он больше стоял, чем ехал. Еда, которую мы с собой прихватили, кончилась, и папа с Даней на остановках бродили в поисках пищи. Когда наш состав приближался к станции Калач, фашисты разбомбили его вместе с паровозом, мы то пешком, то на попутных машинах, случалось телегами, запряженными волами, добрались до колхоза «9 января» Меловецкого р-на Воронежской области.

В течение месяца мы работали на сельхозработах. Наконец пришло разрешение на наш переезд в город Энгельс. Нас поместили в товарные вагоны, и в течение 4-х недель мы вновь находились в пути. Оказалось, что нас везут не в г. Энгельс, а в Среднюю Азию. Наше «путешествие» по железной дороге завершилось на станции Каган, Узбекской ССР. На вокзальной площади стояли шалаши и палатки для беженцев. На вокзале была горячая вода, а за деньги, если они были, можно было купить продукты. Практиковался также товарообмен. Обсуждался вопрос трудоустройства людей. Так мы в течение месяца прожили на вокзальной площади. Надо отметить, что местные жители приносили нам чай, лепешки, сухофрукты, а иногда варёное мясо. По решению республиканских властей нас перевезли на станцию Кармене. Там нас встретили местные возницы на арбах. Арба — это двухколёсная телега, в которую запряжены лошади либо ослы. В связи с тем, что у нас вещей не было, мы все уместились в одной.

Так караван из 10 или более повозок двинулся в путь. Мы не знали, куда нас везут. С одной стороны дороги была степь, с другой — горы. Наш возница пел всю дорогу нескончаемую песню. Вдруг со стороны гор раздался топот сотен коней. Мы перепугались: сбежали от немцев, попали к (?) басмачам. Но всё обошлось лишь испугом. Оказалось, что это проходившие обучение призывники прибыли нас встречать и принялись угощать лепешками и сухофруктами. В колхозе «Заревшан» всех расселили по кибиткам, где прибывших ожидало угощение: кислое молоко, зеленый чай и лепешки.

Вскоре моя мама пошла работать бухгалтером сельпо, а папа, художник по специальности, не нашел работы и уехал в Сталинабад, где уже жил мамин брат, отец Раи. В 1942 году папа нас вызвал к себе в Сталинабад. Там мама устроилась на работу в эвакогоспиталь белошвейкой. Во дворе госпиталя нам выделили одну комнату. У меня появились друзья, с которыми мы совершали набеги в огромный фруктовый сад, находящийся рядом с нашим домом, за что нам перепадали подзатыльники от сторожей. Вскоре папу призвали в армию, а Даню на учёбу в Волчанское военное училище авиамехаников, которое находилось за забором нашего двора. А мы с мамой остались вдвоём. Времени у меня было много, и я часто тратил его лишь на то, чтобы где-то стащить что-нибудь съестное. Чувство голода было постоянным. Даня боролся с голодом по-своему: получая хлеб по карточке, делил дневную норму на много порций и съедал по одной растянув это «мероприятие» на весь день.

Как-то вечером мы с мамой услышали стук в дверь. Мама открыла. На пороге стоял Сабир, сын женщины, у которой мы жили в колхозе «Заревшан». В руках его был маленький, черный, не более чем 3-месячный, барашек. Сабира призвали в армию и направили служить в Сталинабад. Он узнал наш адрес и решил нас проведать, а барашка он привез мне в подарок. Я от рождения был смуглым, черноволосым, и Сабир меня называл узбеком. Не знаю дальнейшую судьбу этого человека, но хорошие воспоминания о нём сохранились у меня навсегда. Наша жизнь в Сталинабаде постепенно налаживалась и у нас появились знакомые среди местного населения.

Прожив в Таджикистане более 50-ти лет, я сохранил огромное уважение к этому отзывчивому, трудолюбивому, полунищему народу, который всегда был готов помочь человеку в любой беде. Не обошли нас и тяжелые времена. Дело в том, что нас заедали комары, и я заболел брюшным тифом. Мама моя делала для моего выздоровления всё, что могла.

Говоря о детях войны, необходимо с чувством глубокого уважения и благодарности помнить о матерях, которые в годы войны геройски вели себя, спасая своих детей.

Мама работала бухгалтером в медучилище. В 1942 г. в окрестностях Сталинабада было решено построить вторую очередь ГЭС. Для этого необходимо было прорыть канал длиною несколько километров. Землеройной техники в тот период не было, и правительство решило построить канал силами жителей Сталинабада.

В этой кампании и мне пришлось принять участие. Единственным инструментом были кирки, лопаты и носилки. Рабочий день продолжался 12 часов. Таких как я, 7-летних пацанов было много, и мы наравне со взрослыми выполняли посильную работу. После окончания строительства мама была награждена медалью.

В Волчанском училище, где учился Даня, служил по тем временам пожилой барабанщик-еврей. Я не помню, как он познакомился с мамой, приводил его к нам Даня. Он любил бывать у нас, возможно, потому, что он, как и папа, попал в СССР из Румынии. Он иногда приносил и кусковой сахар, и некоторые продукты питания. С мамой он разговаривал на идиш, так что я не понимал, о чем они говорят.

Однажды он пришёл с какой-то пожилой женщиной. Она была старой, худой, изможденной, с седой копной волос. Насколько я запомнил, эта женщина приехала перед войной из Иерусалима и застряла в СССР. Она говорила на русском языке, рассказывала о Палестине и о Иерусалиме.

Холодной осенью 1943 года я пошел в школу. Основным продуктом, поставляемым стране для общей победы, был хлопок. В том году из-за неблагоприятных климатических условий осень оказалась ранней, поэтому затянулось раскрытие хлопковых коробочек. Для сбора «курака», так называются нераскрывшиеся коробочки, стали привлекать школьников. Учебу прекращали, и нас направляли на работу. Такая практика была в октябре-ноябре месяцах. Часто мы всем классом после учебы направлялись в госпиталь для встречи с ранеными. Помню, как наши соседи сообщили нам, что война закончилась. Охватившая нас общая радость была неописуемой, все семьи, живущие в бараке, а их было пятнадцать, на улице сделали большой праздничный ужин. Папа мой вернулся из армии и устроился на работу в театр.

Он не очень хотел возвращаться в Полтаву, а мама горела желанием вернуться. Многие инстанции нам отказывали в выезде домой, мама обратилась с письмом к Ворошилову К. Е., и мы получили разрешение на переезд. В связи с этим моя учеба в третьем классе прервалась. Учился я не очень успешно о чём свидетельствуют сохранившиеся школьные табели.

Целый месяц с большими трудностями мы добирались до Полтавы. Город нельзя было узнать, стояли одни руины. Дом, в котором мы жили, не избежал общей участи. По приезде родители обратились в горсовет и получили чёткий ответ: «Жилой площади для вас нет, возвращайтесь туда, откуда приехали». Мы некоторое время прожили в подвале, я пошел в единственный третий класс, который был в помещении бывшей кухни. Окна были забиты фанерой, учебник был один на 3-5 человек, сидели в верхней одежде, писали на полях газет.

В Полтаве я встретил свой первый Новый год. На базаре мне подарили несколько ёлочных веток. Из газет мы сделали гирлянды. Так мы встречали 1946 год. Мама случайно увидела женщину, которая до войны была дворником возле наших домов. Она рассказала, что как только мы уехали, приятельница мамы, которой она доверила на хранение ключи от квартиры, подъехала на машине и всё имущество увезла. Эта приятельница рассказала маме, что она вынуждена была для выживания менять наши вещи на продукты питания. Да Б-г с ней!

Очень скоро мы опять переехали к маминому брату в Запорожье, мама устроилась на работу, а папа работу не находил. Это был 1947 год. Мы долго искали комнату. Наконец по указанию милиции владелица пяти домов в одном дворе сдала нам комнату. Уходя, она бросила фразу, которую я запомнил: «Лучше бы этот дом сгорел, чем сдавать в нём комнату жидам».

В Запорожье я пошёл в четвертый класс, и у нас подобралась тёплая компания. Помню, мы уходили с уроков и ехали смотреть, как восстанавливается Днепрогэс, особенно любили посещать места недавних сражений. Иногда находили оставшееся оружие, боеприпасы. С особым геройством бросали патроны от винтовок в костры и ждали их разрывов.

Вообще, несмотря на голод, жизнь была увлекательной. Маме на работе выделили за городом участок под огород, и мы засадили его картошкой. К сожалению, после суровой зимы наступило жаркое лето. Дождей не было, на огороде всё пересохло. Устав от всего этого отец решил вернуться обратно в Сталинабад. Мы распродали всё, что успели нажить, и в 1947 году вернулись в Сталинабад (ныне Душанбе). Сложилось так, что большую часть своей жизни я вместе с родителями прожил в Сталинабаде. Там прошла моя юность, учёба в институте. Там я начал работать.

Прошло 70 лет после победы над фашистской Германией. Ещё живы некоторые бойцы и командиры армий-победительниц, но есть ещё одно поколение людей, которые в годы войны были детьми. Война своим свирепым катком прокатилась по их судьбам и оставила неизгладимый след в их жизни. Этот период мы смело можем назвать украденным детством, а нас, живых свидетелей, «детьми войны».

Я прошел долгий путь в строительной сфере — от рабочего до работника аппарата Республиканского Министерства строительства. Удостоен почетного звания «Заслуженный строитель».

В 1992 году наша семья репатриировалась в Израиль, и мы обрели вторую Родину.

 

Вадим Менделевич, г. Афула