ИЗ ОСАЖДЕННОЙ МОСКВЫ – В ДЕРЕВНЮ ПАНОВКА

В начале июня 1941 года наша семья, как обычно летом, сняла дачу в деревянном деревенском домике подмосковного посёлка Лианозово. Мне было пять лет, и жили на даче, в основном, я и одна из моих бабушек.
В солнечный воскресный день 22 июня я встала пораньше. Бабушка Малка уже приготовила завтрак, и мы ожидали прибытия моих родителей, по которым я успела соскучиться.
В это утро в посёлке было людно. К многочисленным дачникам присоединились гости. Было шумно, тут и там раздавались звуки патефона. Вдруг всё стихло. Казалось, и птицы перестали щебетать. Все взрослые сгрудились возле телеграфного столба с «тарелкой» огромного черного репродуктора наверху. По радио зазвучал голос, как я позднее узнала, наркома иностранных дел В. М. Молотова. Он объявил о вероломном нападении Германии на Советский Союз.
Сразу заголосили женщины. Заплакала и моя бабушка Малка. Родители не приехали.
Мы прибыли в начале сентября на грузовике (я и бабушка сидели в кабине). Сельсовет подселил нас к многодетной колхознице. Спали на полу вповалку. Хозяйка с утра пропадала в поле или на ферме. Её годовалый сынишка бегал по избе без штанов, справляя нужду где попало, то есть, и на наши постели на полу. Мама попросила сменить адрес, и сельсовет переселил нас к сапожнику- единоличнику Степану. Он часто напивался и пугал своей жестокостью: при мне отрубил топором головы новорождённым котятам.
Имущества у нас почти не было, запасов еды тоже. Сельчане питались дарами огородов. Держали коров, овец, свиней, другую живность. За заработную плату мамы и тёти мало что можно было купить, карточки отоваривались не в срок. Мама получала рабочую пайку хлеба (кажется, 800 граммов). Тётя – порцию служащих (400 граммов), остальные – иждивенческую (по 200 граммов). Выручала мамина рабочая карточка: меняли хлеб на молоко, творог, картошку. Спасала мамина профессия: она лечила скотину не только в колонии, где работала в подсобном хозяйстве, но и в колхозе, и у частников. Однажды помогла отелиться корове. Дело было суровой зимой 1941-42 гг. Бурёнку завели из сарая в избу. Телёнок лежал поперёк. Мама засунула обнажённую по локоть руку вовнутрь и повернула телёнка. Вскоре он появился из материнской утробы. Когда встал на слабые ножки, меня поразили копытца малыша.
Мама брала меня с собой, потому что в благодарность хозяева поили нас чаем с молоком и мёдом, заваривали в самоваре яички и иногда давали с собой несколько яичек и несколько картофелин или морковок.
Евреев в деревне Пановка, кроме нас, не было. Потом приехала с семьей детский врач Лия Соломоновна. Так как евреи являлись диковинкой, то к нам наведывались любопытные соседки. Они слышали, что у евреев рога, и с удивлением осматривали гладко причёсанную голову бабушки Малки. Видимо, кто-то помнил репродукцию со скульптуры Микеланджело «Моисей», где пророк изображён с рогами, символизирующими сияние ореола святости.
Как-то наш хозяин – сапожник Степан – так напился, что схватил топор и кинулся к бабушке Малке и ко мне: «Зарублю жидовок!». Наша горбатенькая русская няня Маня бросилась на защиту: «Ты что, Стёпа? Белены объелся?».
…На дворе морозный декабрь. У бабушки – осеннее полупальто (нам говорили: «Эвакуируетесь ненадолго»), у меня – бархатное пальтишко, из которого я выросла. Няня укутала меня платком, и мы с бабушкой направились в сельсовет. Няня сказала: «Я постерегу наши вещички, а то спьяну Степан изрубит». В декабре в деревне в четыре часа дня темным-темно, зажигались только коптилки в избах. В сельсовете никого нет, кроме сторожа. Он открыл дверь, зажёг большую керосиновую лампу и пошёл за председателем. Вызвали с работы маму и тётю. Появилась дочь Степана, член правления колхоза. Мы целой делегацией направились в избу дебошира. Он протрезвел, упал на колени перед бабушкой: «Мария Исааковна, прости, бес попутал!».
Вскоре приехал на побывку папа. Он писал, что везёт чемодан с продуктами, полученными по офицерскому аттестату, и красивую куклу. А когда открыл дверь, то в руках у него оказались только санки, а в кармане кулёк с черносливом. Оказалось, на вокзале в Казани, когда он спустился с подножки вагона поезда, к нему подошёл мужчина средних лет: «Товарищ капитан, разрешите, помогу?». Взял из рук чемодан – и был таков. Взрослые сожалели о продуктах, я – о кукле.
Весной мы засеяли огород, посадили картошку на выделенном участке. Мама купила инкубаторских цыплят. Крошечные жёлтые комочки служили лакомой пищей для ястребов, круживших в небе и, как камень, внезапно падавших на добычу. Но всё же часть цыплят выжила, у нас появились свои куры и свои яйца. Купили козу, которую доили мама и няня. Брат вырос на козьем молоке, но я не могла взять его в рот из-за своеобразного привкуса. В близлежащей роще я собирала грибы, в основном сыроежки, но встречались и подберёзовики. Бабушка зажаривала.
Наступающий 1943 год решили отметить ёлкой. Из скорлупы яиц, содержимое которых вытекало через крохотную дырочку, изготавливали ёлочные игрушки. Разрисовывали и обшивала шёлковыми лоскутками, сохранившимися от довоенной поры. Смастерили Деда Мороза. Позвали к нам в комнату при больнице знакомых ребятишек. Угощением были пряники из ржаной муки, политые сахарной глазурью из сэкономленного взрослыми сахара.
А на Святках к нам ввалились ряженые с припевками и танцами. Няня каждому дала по конфетке-«подушечке» – главному лакомству «карточных» военных лет.
В начале мая 1943 г. наша семья переехала в пригород Казани – посёлок Караваево. Подходило время поступать мне в первый класс. Начальная школа № 45 тоже размещалась в бараке, но с печным отоплением. Над нами шефствовали Казанские авиационный и моторостроительный заводы, усиленные рабочими и инженерами заводов, эвакуированных из Москвы и Воронежа. Как выяснилось позже, там была «шарашка», в которой трудились Королёв, Туполев и другие корифеи.
Шефы вспахали нам большой участок возле ТЭЦ, картошку сажали учащиеся, начиная с первого класса. Выкапывали шефы, учителя, родители, а собирали клубни в вёдра школьники. В школе было всего четыре класса – один первый, один второй, один третий и один четвёртый. Нас кормили бесплатно. Каждый день уборщица Анна Степановна разносила на большой перемене ведро с винегретом, накладывая в мисочки, которые, как и ложки, каждый приносил с собой. Учительница выдавала по куску белой булки и по две витаминки. Полпорции булки и одну витаминку я аккуратно завёртывала в чистую тряпочку и относила брату. Осеню 1943 г. мне было восемь лет, а братишке полтора годика. По карточкам выдавали только ржаной или, так называемый пеклеванный серый хлеб.
Вскоре по карточкам стали выдавать американский яичный порошок, иногда сгущённое молоко, тушёнку (как узнала позже, полученные по ленд-лизу).
День Победы мы встретили в посёлке Караваево и жили там до конца 1948 года…

Ольга Файнберг (Хайкинсон)
В 1958 г. окончила с отличием историко-филологический факультет Казанского университета. Работала литературным сотрудником, затем редактором городской многотиражной газеты «На стройке», художественным руководителем Центрального парка культуры и отдыха Казани. Активный лектор общества «Знание» и общества книголюбов. Член Союза журналистов СССР. Репатриировалась в 1995г. Мать троих детей и бабушка шестерых внуков.
Автор 5 книг, из них одна – в соавторстве с А. Файнбергом (двухтомник «Душ золотые россыпи»).

Из книги «Взрослое детство войны. Сборник воспоминаний — 2». Издано Культурно-просветительским центром и общиной «КЕЙТАР» совместно с Городской компанией по культуре г. Ашдод, Израиль, 2013 г.