Воспоминания
Эвакуация и бегство

Ленинградская блокада
Видео

Погребиский Давид

Pogrebisky1

Погребиский Давид Мойсеевич родился в 1940 году в Киеве. Кандидат технических наук, около 70 публикаций, 30 изобретений, 20 патентов.
Репатриировался в Израиль в 1993 году.
Живет в Иерусалиме.
Два сына и два внука.

ДАЙТЕ ЕМУ СПОКОЙНО УМЕРЕТЬ

Cветлой памяти моих матери, бабушки и погибших родственников, а также героической женщины Бабаши посвящается!

Мне было полтора года, когда началась война, и то, что было со мной до 3-х лет, основано на воспоминаниях старших. Мы жили в Киеве. Одна сестра мамы сразу эвакуировалась в Воткинск.

Pogrebisky2

Когда папа ушёл на фронт, мама решила дождаться от него весточки, чтобы потом принять решение – как быть дальше. Мы жили в коммунальной квартире, где к нашей семье соседи относились очень хорошо. Среди них выделялся умудрённый жизненным опытом Христофор Антонович. Именно он сказал маме: “Рая, не жди писем от мужа, а собирайся и уезжай с малышом и членами вашей семьи! Не верь, что немцы хорошо относятся к евреям!” То, что мама последовала этому совету, несомненно, спасло нас от Бабьего яра. Так что, мир праху Христофора Антоновича и других наших добрых соседей!>

В середине июля 41-го года, едва достигнув восемнадцати лет, ушёл на фронт младший брат моей мамы Борис, и моей 23-х летней матери пришлось в одиночку поднимать в дорогу больных и слабых дедушку и бабушку, несовершеннолетнюю младшую сестру и старшую 28-летнюю беременную сестру с двумя ее детьми.

Pogrebisky3

Маме не удалось связаться с родителями и родственниками отца, жившими в районе Казатина. Они не решились на отъезд и были зверски убиты фашистами. 2 брата моего отца отсутствовали, а над их двумя жёнами и четырьмя дочерьми пытались надругаться фашисты, в конце концов, их и застрелившие, причём жена брата Авраама проглотила часы, чтобы совершить самоубийство. Младшая сестра отца, комсомолка Соня, 18-летняя студентка института иностранных языков, по заданию подпольщиков согласилась работать переводчицей у фашистов. Узнав о гибели женщин, она попыталась покончить с собой, и тоже была убита. Только младенец — сын моего дяди Авраама был унесён с места трагедии неизвестной женщиной — не еврейкой.

Около года родителей моего отца прятала и обеспечивала всем необходимым семья украинцев. Но однажды по доносу местного полицая мои дедушка и бабушка были схвачены и расстреляны вместе с их спасителями. К сожалению, имена всех этих людей – людей c большой буквы, праведников мира — нам неизвестны, как и судьба младенца.

Мама с трудом устроила своих родителей, младшую и старшую сестру вместе с её двумя детьми в переполненный предпоследний товарный вагон (теплушку) уходящего на восток поезда, а ей со мной был предложен последний вагон.  Мама долго объясняла, что нам нельзя ехать порознь. Наконец,  мы все оказались вместе, но поезд часто бомбили. Однажды, когда теплушки невероятно трясло, наш состав стал короче: бомбa попала в последний вагон, именно тот, в котором должны были находиться мы с мамой!

В дороге я заболел, ничего не ел, не пил и был в бреду. Мама  нашла фельдшера и обратилась за помощью. Осмотрев меня, он категорически заявил: “Дайте ему спокойно умереть! Не мучайте себя и ребёнка!”.  Но мама не сдалась. Покинув поезд, мы дошли до деревни Судаковка Чкаловской (ныне Оренбургской) области и там остановились в избе у женщины, которую звали  Бабашей. Она  была немолода, сурова, хозяйственна и имела большой жизненный опыт. Осмотрев меня, Бабаша сказала маме: ”Не плачь, дочка! У него просто кишочки пересохли. Вот, возьми чашечку со сметаной, дай её ему поначалу лизнуть с ложечки, а потом давай её помалу – больше и больше. Сыночек и оклемается!”.

Так и случилось! В моей детской памяти сохранились отдельные эпизоды общения со своей спасительницей. Стены её большой избы были увешаны звериными шкурами. Помнится, что нам иногда доводилось есть супы, в которых были куски мяса и кожи домашнего скота, хозяйкой которого была Бабаша. Незадолго до нашего отъезда Бабаша доверяла мне уже пасти её корову, которую я очень боялся, хотя и погонял не очень уверенно прутиком. В награду за свой труд я получал парное молоко. Мама очень подружилась с Бабашей. Судьба этой женщины была трагичной до конца. Её муж был расстрелян при раскулачивании, сопутствовавшем коллективизации, и Бабаша оказалась в Судаковке с шестью сыновьями, которые затем ушли на фронт и все погибли.

Можно привести несколько примеров того, что осталось у меня в памяти о трудных и долгих месяцах эвакуации. Маму я видел очень редко. Однажды она привезла что-то красненькое и симпатичное. Как только я его потрогал, у меня зачесались глаза. А потом несколько дней я провалялся в жару, так как это “что-то” оказалось красным перцем, причём очень острым.

Помню на снегу следы зверей, среди которых, как мне говорили, были волчьи и лисьи. Помню, что, бывало, снег  не давал возможности отворить открывающиеся  наружу двери избы. А однажды взрослые изо всех сил тянули дверь за ручку, наоборот – внутрь избы.  То ли прищемили лисий хвост, то ли боялись, что в избу могут проникнуть волки?

А волки в больших количествах водились поблизости и однажды чуть не привели к гибели моей мамы, преследуя запряжённые хилой лошадью сани, в которых она ехала. В санях мама везла то, что ей удалось собрать для Красной Армии в окрестных деревнях. Было безветренно, стоял сильный мороз, её окружала кромешная темнота, а стая волков уже чувствовала двойную добычу. Жители деревни спали, окна не светились. Помощи ждать было неоткуда. Сзади к маминым саням  стремительно приближалась стая волков. Лошадь хрипела и отрывисто ржала от страха. Страх начал сковывать и мою маму. И тут она вспомнила, что в санях есть вата и спирт. Она стала хватать куски ваты, смоченные  спиртом, поджигать и бросать  их в морды рычащих от нетерпения волков. Испугавшись огня, они немного приотстали, и вдруг мама ясно увидела среди кромешной темноты светящееся окно. Оказалось, что в избе сельсовета собралась группа людей для обсуждения срочных житейских проблем. Заседали они при свете керосиновой лампы. В сторону этого света мама направила сани. Лошадь тоже приободрилась, и на остатках сил, надежды, ваты и спирта экипаж достиг, наконец, спасительной избы. На мамины крики выбежали люди, отогнали разъярённых волков и подхватили маму, которая было в полуобморочном состоянии.

Pogrebisky4

Подобных, весьма опасных, ситуаций у мамы было немало. О некоторых из них она мне рассказывала, когда я уже повзрослел. Запомнилась одна история, случившаяся в конце первой военной зимы, когда мама, заехав далеко от Судаковки, вынуждена была попроситься на ночлег в другой деревне. Хозяева избы оказались отзывчивыми людьми и отвели ей местечко для сна — неподалеку от печки. Но вскоре на кухне у них оказались какие-то мужчины, которые ели, пили, закусывали и громко рассказывали о своих приключениях. Среди них оказался дезертир, который, чтобы с боем не пробиваться из окружения, застрелил своего комиссара, как он сказал, жида. Мама вся вскипела, до утра не смогла уснуть, но вступать в конфликт с дезертиром и его собутыльниками не стала, так как это могло стоить ей жизни. И что бы тогда было со мной и другими семью родственниками?

Ещё был случай, когда меня взял на рога бык. Рассказывали, что я вместе со старшим на 2 года двоюродным братом Милей строил что-то неподалеку от пыльной просёлочной дороги. По ней в это время двигался в нашу сторону племенной бык с кольцом на морде. Всадник с ружьём, сопровождавший быка, не заметил детей. Брат был умнее меня и, завидев опасность, сразу же убежал. А я остался на дороге, ничего не подозревая, тем более, что это происходило совсем недалеко от Бабашиной избы, на крылечке сидели и о чём-то разговаривали бабушка и мама. Бабушка успела увидеть, как бык подошёл ко мне, взял на рога, подбросил вверх, поймал на рога (но не на их острия), потом уронил на землю, переступил через меня всеми четырьмя ногами и пошёл дальше. Я заплакал, а бык продолжил свой путь, как ни в чём не бывало. Ко мне бросились всадник и бабушка, мама упала в обморок. К счастью, я не пострадал, быстро успокоился и вскоре уснул на руках нежно державшей меня заплаканной, дорогой мамы.

Примерно через год после освобождения Киева бабушка, дедушка, мама и я сели в поезд, чтобы вернуться домой. Когда наш поезд прибыл в Киев, мы из вагона вышли, а мама не смогла… Ее, заболевшую малярией, вынесли на носилках и увезли в больницу. Тем не менее, она вскоре вернулась к постоянной работе, чтобы продолжить обеспечивать всем необходимым дедушку и бабушку, у которых я долго ещё жил после войны. Ещё помню, что мама иногда приносила американские пайки, а в них были шоколад, конфеты, костный бульон, жвачка. Мы радовались, но не долго, потому что еды постоянно не хватало.

Pogrebisky5

В заключение я решил воспользоваться редкой возможностью — обратиться к читателям этого моего чистосердечного рассказа, а вдруг среди них есть кто-то, кто обладает информацией, касающейся моих погибших родственников. Могу назвать только тех из них, имена которых мне известны. Это: Погребинский Иосиф (Исаак) – мой дедушка, примерно 1873 года рождения; Погребинская Циля – моя бабушка, примерно 1875 года рождения; Погребинский Авраам (Абрам) – мой дядя, 1911-1916 года рождения; Погребинская Соня (Софья) – моя тётя, 1922-1923 года рождения; Белокопыт (Белокопытов) Борис (Борух) Юдкович (Юрьевич)–мой дядя, 1923 года рождения. Очень прошу сообщать информацию о них по иерусалимским телефонам 6417803 (Давиду, Наталье) и 6310869 (Софье) или в редакцию, опубликовавшую это мое повествование.

Очень жаль, что у меня нет возможности передать для музея Яд Ва Шем имена 2-х зверски убитых женщин — жён братьев моего отца Самуила и Авраама — и их четырёх дочерей, а также представить другую информацию о них. Выжил ли мальчик, который был моим двоюродным братом и почти ровесником, а, если да, то, как сложилась его судьба, мы, к величайшему сожалению, вряд ли когда-либо узнаем, как и имя этого человека! Вряд ли станет известным имя женщины, которая, быть может, спасла его!

Благодаря эвакуации остались живыми девять человек, моих родственников, в Судаковке — и трое в Воткинске. Итак, на совести немецких фашистов и их приспешников — жизни, по меньшей мере, одиннадцати человек, то есть более трети моих родичей, являющихся лишь крохотной частью почти 6 000 000 наших соплеменников, загубленных потому, что они кому-то были не по нраву и не имели необходимой защиты и своего государства. Девять человек, которые прожили трудное время в Судаковке, в неоплатном долгу перед её жителями и Бабашей, но один из этих девяти, которому мы наиболее обязаны, должен быть назван здесь персонально! Это, конечно, моя мама – БЕЛОКОПЫТ РАХИЛЬ ЮДКОВНА, которая родилась 6 ноября 1918 г. в Ржищеве, Киевской области, умерла 4 апреля 2002 г. и похоронена на кладбище в Гиват Шауле, в Иерусалиме. Спасибо ей огромное! Пусть читатели знают имя этой женщины! Если бы была награда за беззаветный, неизмеримый, бесценный и, быть может, мало заметный, труд, она бы, несомненно, эту награду заслужила! На её могиле я написал: СПИ НЕЗАБВЕННА И ЛЮБИМА В СВЯТОЙ КРАСЕ ИЕРУСАЛИМА