Воспоминания
Эвакуация и бегство

Ленинградская блокада
Видео

Хариби Геннадий

Хариби Геннадий

Хариби Геннадий родился 27 июня 1927 года в городе Феодосии. Мать — Мишель Рива, отец — Хариби Эдин, брат Виктор. Неполное высшее образование, работал начальником производства в строительной организации в городе Омск. Жена — Патлах Мери, сын Вадим живет в России, дочь Рада — в Канаде. Внуки Кирилл в России, Михаил и Ребекка в Канаде. Репатриировался в августе 1990 года.

Война, начавшаяся 22 июня 1941 года, застала меня в городе Орле, где проживала моя семья. Там же я окончил 6-й класс. В этом городе мы проживали с 1936 года. Папа, Хариби-Лукачер Эдин Эдинович, все это время находился в лагере на Соловках. Он был репрессирован в 1936 году. В апреле 1941 года его освободили, но в Орле ему не разрешили поселиться, и он стал жить в городе Георгиевске Ставропольского края.

Буквально с первых дней войны Орел подвергался ожесточенной бомбёжке. Бомбили оборонный завод им. Медведева и другие предприятия, а также узловую железнодорожную станцию. В августе 1941 года мы эвакуировались в город Георгиевск к папе, где в июне 1942 окончил 7-й класс, брат мой Витя в это время окончил 10-й класс.

С июля месяца город стали сильно бомбить. В феврале 1942 года мой отец был призван в Красную армию и воевал где-то в районе Сталинграда, где и пропал без вести.

В это время я поступил на военный завод в качестве ученика-токаря.

В конце июля и в начале августа в результате бомбёжек была уничтожена железнодорожная станция, военный завод. Город горел. Началось безвластие, грабежи магазинов, складов и банка. Мама увидела, что надеяться не на кого. Она решила, что надо уходить на Восток пешком и 8-го августа 1942 года мы вышли из города. На другой день нас нагнали две подводы с семьей главного инженера завода, который на заводе часто общался с папой. Главный инженер по своей инициативе посадил нас на подводу. Они были евреями. После ночевки на другое утро его жена заявила, что ей ехать тесно и нас высадили, оставив посреди степи. Мы пошли дальше и к концу августа дошли до Моздокских степей. Однажды мама увидела плачущую женщину с двумя девочками-подростками. Та рассказала маме, что гонит скот, овец и коров, но ее чабаны сбежали после одной бомбёжки. Мы предложили ей свои услуги за кормежку и подвозку для мамы. К середине сентября мы пригнали скот в Махачкалу и сдали его на приемный пункт. Расстались с нашей хозяйкой и девочками. Поехали в Баку. Через неделю удалось сесть на пароход и по Каспийскому морю достигнуть Красноводска Туркменской ССР. В Красноводске через несколько дней сели на поезд и доехали до Самарканда. Правда, не без приключений.

На одной из станций я пошел на эвакопункт за едой, когда вернулся, оказалось, что поезд неожиданно ушел. Я остался один в этой огромной эвакуационной толчее. На другой день, доехав до Самарканда, мне удалось встретиться с мамой. Она круглые сутки стояла на железнодорожных путях и встречала каждый поезд.

Самарканд был забит эвакуированными. Мы не знали, что делать дальше, чтобы попасть на Урал в поселок Сысерть, где находилась мамина сестра Евгения Израильевна. Уже пошла вторая неделя жизни в сквере Самарканда и, однажды, бродя по одной из центральных улиц, мы увидели на заборе объявление о вербовке на строительство химкомбината в Березниках Пермской области. Мы в тот же час завербовались и через несколько дней отправились поездом в Березники. По дороге мы сдружились с молодыми женщинами из Ленинграда, и те стали убеждать не ехать в Березники, учитывая возраст мамы, которой шел пятый десяток, а незаметно сойти с поезда, когда доедем до Свердловска, чтобы встретиться с сестрой. Мама никак не соглашалась. Все это происходило из-за того, что мама относилась к этим женщинам, как к дочерям, и по мере возможности помогала им советами. Кроме того, мама забрала у них хлебные карточки и передала их мне и брату, чтобы мы выдавали им хлеб, так как первые пять пайков они съели за один день. Они постоянно испытывали хронический голод из-за первого года проживания в блокадном Ленинграде. Хлеб на станциях выкупали на пять дней, резали на кусочки и во время движения поезда сушили на крыше поезда. Затем выдавали дневную порцию.

В конце октября мы доехали до Свердловска. Сердечно попрощались и сошли с поезда. Нашли автобусную станцию и поехали в Сысерть. Туда мы приехали днем и пошли в санаторий, где работала тетя Женя, сестра мамы. Нашли ее кабинет, зашли. Она, не глядя на нас, читая какой-то документ, спрашивает: «По какому вопросу?», и только тогда подняла голову от чтения. Увидев нас, чуть в обморок не упала. От крика сбежались сотрудники. Она знала положение дел на Кавказе и думала, что нас нет в живых.

В начале ноября я поступил работать на завод токарем. Мы выпускали мины, снаряды, позже малые турбины, делали токарные станки. Каждую зиму работал на лесоповале, заготавливая дрова для локомобиля, вырабатывающего электроэнергию. Всю осень 1944 года работал на строительстве железной дороги, чтобы военную продукцию отправлять по ней, а не на машинах. Рабочий день всю войну длился по 12 часов. С коллективом у меня сложились отличные отношения. Работали дружно, помогали друг другу. Меня приглашали на посиделки, на Уральские вечерки, где научился танцевать.

8-го мая 1945 года я работал в ночную смену. В четыре часа утра в цех влетела женщина, опрокинув охранника у дверей, и с ревом стала кричать: «Война закончилась!». Началось невообразимое. Так началась мирная жизнь.

P.S.

В 1972 году я с сыном Вадиком попал в Георгиевск. После ухода из города прошло 30 лет. Решил найти домик, в котором мы жили, снимая комнату у Михаила и Марии Гордиенко. Нашел Ленинградскую улицу дом 123. Вошел во двор. На скамейке сидит старушка. Спрашиваю: «Здесь Гордиенки живут?» Старушка отвечает утвердительно. Я ей говорю: «Я здесь жил с мамой, папой и с братом во время войны». Старушка отвечает: «Никто не жил». «Как же, я Гидон, а брата звали Витя, маму Римма». Так Мария звала маму вместо Рива. Старушка вскочила с криком:

«Гидон» и бросилась на шею, начав целовать.

Мария рассказала, что они считали нас погибшими. Пришла дочь Нюся, с которой я был дружен, и повела нас за город, показав длинный ров, где были зарыты 14000 расстрелянных евреев, в основном приехавших с Украины.

Вот так радостно и печально закончилась наша встреча.

Источник: «Книга памяти. Воспоминания жителей Цфата, переживших ту войну». Израиль, Цфат, 2015.