Воспоминания
Эвакуация и бегство

Ленинградская блокада
Видео

Ашкинадзе Галина

НЕМЦЫ ПОДХОДИЛИ К МОСКВЕ

Я родилась 18 июля 1938 года в подмосковном городе Серпухове. Мой отец, Борис Рабинович, по окончании техникума был распределен на Серпухов­скую суконную фабрику, где работал начальником ткацкого цеха.
Война «пришла» в нашу семью уже осенью 1939 года. В ноябре началась Фин­
ская война, и отец в числе нескольких серпуховичей был призван в армию, хотя
как инженерно-технический работник имел бронь. А в начале 1940 года мама по­ лучила «похоронку» — извещение о том, что он погиб на фронте. Мы стали назы­ ваться «семьей погибшего» и получать на меня — небольшую пенсию.
Мне было 3 года, когда началась Великая Отечественная война. Наш город Серпухов находится в 100 км от Москвы на реке Оке. Осенью 1941 года немцы уже стояли в 10 км от города и каждую ночь бомбили его.
Во дворе нашего дома вырыли треугольную траншею, которая служила жите­ лям дома бомбоубежищем. Помню, ее почему-то называли щель». Ночью, когда начиналась бомбардировка, ревела сирена, мама будила меня, хватала портфель с документами. Я, полусонная, плакала и кричала: не хочу в ямку!. Вместе с соседями (женщинами с детьми) мы спускались в эту щель. Однажды бомба упала и взорвалась во дворе фабрики, через дорогу от нашего дома, в 50 метрах от него. Стоял жуткий грохот, и было очень страшно.
Немцы подходили к Москве, и мама решила эвакуироваться. Она наскоро со­
брала одежду, документы и семейные фотографии, завязала все это в покрывала. Получился огромный узел.
Вместе с вещами был запакован большой тяжелый том «А.С. Пушкин. Избранное», изданный в 1937 году к 100-летней годовщине гибели поэта. Все четыре года наших скитаний он сопровождал нас и был моей первой книгой для чтения. К концу войны я уже читала сама.
В октябре 1941 года мама за руку со мной и с большим тюком за спиной до­
бралась до пристани на Оке. Нам удалось сесть на пароход, и мы поплыли вниз по Оке, затем по Волге и дальше вниз по течению. На параходе было много женщин с детьми. Недалеко от Куйбышева параход отчего-то загорелся. На палубе стояли
бочки с горючим, это грозило взрывом. К счастью, мимо проплывала баржа, нас успели пересадить на нее.
Следующей нашей бедой была болезнь мамы: она тяжело заболела дизентери­ ей и вынуждена была всячески скрывать это. Боялась, что ее снимут с парохода, меня отправят в детский дом, и мы потеряем друг друга. Невероятными усилиями ей удалось справиться с этой ситуацией.
Мы уже приближались к Саратову, когда семеро детей пассажиров, и я в их чис­ ле, заболели корью. Медикаментов не было. Пятеро ребят умерли. Я и еще один мальчик чудом выжили.
Б Саратове нас отправили в город Энгельс, а оттуда — в зерноводческий совхоз N°102 Зельманского района. До войны это был район проживания немцев По­ волжья, потомков колонистов, поселившихся на берегу Волги ещё в 18 веке при Екатерине II.
Б начале войны всех немцев выслали отсюда в Казахстан и в Сибирь. Кроме эвакуированных, работать в совхозе было некому. Мама работала в полеводче­ ской бригаде на уборке зерна. Я ходила в детский сад. Мы жили в землянке, на­ скоро построенной прямо на земле из кизяков. Кусались блохи.
Мама до ночи была в поле. Я всегда ждала ее и тихо плакала. Приходил с работы сосед дядя Бася. Иногда приносил муку и варил затируху и обязательно звал меня поесть. Или приносил мне жмых. Б то время жмых казался сладкой конфетой.
Однажды маме пришло письмо от сестер, которые оставались в Ленинграде и пе­
режили блокаду. Мама прочитала письмо и потеряла сознание. Оказалось, что они сообщали о гибели в блокадном Ленинграде бабушки, трехмаминыхродных сестер, одна из которых погибла вместе с ребенком, и брата. Мама была безутешна. У нее
был порок сердца, и я баялась за нее, всегда был страх остаться одной.
Между тем, в 1943 году из-за плохого питания и отсутствия витаминов у мамы, как и у других рабочих, началась цинга. Маме было всего 32 года, а у нее шатались зубы, и она еле ходила, опираясь на палку. И тогда две ее сестры, вывезенные
из Ленинграда в Кировскую область, прислали нам вызов. Отпускать ее никак не хотели: некому было работать. Но все-таки, как жене погибшего, ей разрешили уехать. И в октябре 1943 года мы приплыли на параходе в большое село Шурму Уржумского района Кировекой области, раскинувшееся на берегу реки Вятки.
Мама оставила меня на пристани, спящей на узле с вещами. А сама пошла в село
искать сестер. Вскоре она появилась вместе со своей старшей сестрой Соней. Моя тетка протянула мне большой кусок хлеба с маслом и медом. До сих пор я помню необыкновенный вкус этого бутерброда.
Жизнь в Шурме, далеко от линии фронта, показалась нам раем. Из-за авитами­ ноза мы ели лук, не чувствуя никакой горечи, как яблоки. Мама сразу же пошла на работу бухгалтером в местную меховую артель. Шили полушубки и рукавицы для
фронта. Я ходила в детский сад. Среди местного населения было много марийцев. В детском саду нас учили марийским танцам.
Все жили, в основном, натуральным хозяйством. Помню, что не было сахара, его заменял мед. У нас был огород и коза Нинка.
Мы прожили в Шурме до самой Победы. Я хорошо помню этот день. Женщины
обнимались и плакали от радости. В августе 1945 года мы с мамой стали собираться домой в Серпухов. Вернуться оказалось не так-то просто. На въезд в Москву и
Московскую область надо было иметь пропуск. На мамин запрос ответили отказом. Тогда было решено ехать в Белоруссию, где жили родственники отца.
Мы купили билеты и туда же отправили багаж с вещами. Ехать надо было через
Москву. Мы остановились на пару дней у родственников: мама решила съездить в Серпухов, посмотреть, что делается в нашей квартире, где оставалось много вещей. Квартира оказалась занятой семьей орденоносной ткачихи. Оставленные там вещи разворованы, часть мебели была продана новой хозяйкой.
Директор фабрики, где работал мой погибший на Финской войне отец, обещал маме предоставить (как жене погибшего) работу и освободить квартиру.
И мама решила остаться в Серпухове. Она поступила на работу бухгалтером транспортного отдела Суконной фабрики. Я ходила в фабричный детский сад. Од­ нако выселить ткачиху, награжденную орденом Ленина, оказалось невозможным. Мы остались без жилья, без теплой одежды, наш багаж уехал в Белоруссию. На­ ступила зима. Наши московские родственники, друзья и совершенно чужие люди дали нам что-то из зимней одежды, постель и другие вещи.
Пришлось снимать жилье. Целый год мы прожили в холодной избе без удобств. Обратились в суд, и нам «присудили» квартиру. Жизнь стала постепенно налажи­ ваться. Осенью 1946 года я пошла в школу.
В Израиль приехала 12 декабря 2012 года.

Из книги «Гонимые войной. Воспоминания бывших беженцев Катастрофы,
проживающих в городе Ашдоде (Израиль)».
Издано организацией «Беженцы Катастрофы», Израиль, Ашдод, 2015 г.