Самый близкий мне человек МАМА. Моё тяжелое детство в эвакуации было крепко окутано её заботой и лаской, самопожертвованием и самоотверженностью.

Еды чуть-чуть в семейной чашке, 
Ведь жизнь тяжёлая была. 
Но вспоминается всё чаще 
Её простая доброта.
Война и смерть. И пайка хлеба.
Ты ломтик бережно берёшь 
И хворой тётеньке несёшь.
С сестрой у нас пустое брюхо.
- Тебя никак мы не поймём.
- Она одна, - внушает глухо, -
 А мы семьёй не пропадём.
 
Я родился в Полтаве в 1937 г. Это год повального уничтожения хозяйственных, политических и военных деятелей - противников сближения с Германией: Тухачевского, Якира, Уборевича, Корка, Эйдемана, Фельдмана, Путны, Примакова, командармов и комкоров и тысяч других военачальников, политработников и иных антифашистов. Моему отцу повезло, до него дело не дошло.

19 сентября 1941 года советские войска сдали Полтаву и покинули Киев. Лишь с 11 сентября начался спешный отход войск и населения из этих городов. Дороги были забиты отступающими, эвакуируемыми, беженцами. Вермахт и их десантники убивали и уничтожали всё на своём пути, создавая пробки и срывая отход и эвакуацию. Сентябрьское туманное, промозглое утро. Мама и бабушка в спешке что-то складывают в чемодан. Мама умоляет бабушку уйти с нами, а та не хочет.

Наконец мы на железнодорожном вокзале. Масса людей. Сидят, стоят, снуют. Ничего не понимаю. Слышу: «Война… Котёл… Оставили…Убивают…». Подходят эшелоны. Вижу покалеченных и раненых, что-то накрыто брезентом. К вагонам не подпускают. Слышу вой. Узнаю новые слова: «сирена и бомбёжка». Приказ прятаться. Слышен нарастающий свист и рёв. Потом: «Бух! Бах! Бам! Бум!» В подвале, где находимся, трясётся пол. Затихло. Вышли. Не понимаю, почему всё изменилось. Горят вагоны, бегут люди. Кто вырыл ямы?

Наступает ночь. Холодно и голодно. Ходят военные, требуют документы. Кого-то куда-то уводят. Где-то стреляют. Слышу: «Шпионы, враг, фрицы…». Страшно. Дождь. Темень. Ветер. Тучи.

Вдруг все вскочили и бросились к вагонам. Бабушка и я держимся за маму. А на руках у неё дочь в возрасте год и три месяца. Подошёл один из последних сформированных эшелонов. Что здесь творилось! Крики и драки, кто-то падал в толпе. А в нашей маленькой компании кто-то родился под счастливой звездой, потому что находившийся рядом офицер силой протиснул нас к ступенькам вагона. Маму и бабушку толпа занесла внутрь, а я остался. Чудом выбрался из толпы и услышал мамины крики. Кто-то сильный и находчивый поднял меня на руки и передал в окно отходящего поезда. В вагоне, также поверху передавали меня из рук в руки, пока я не предстал перед мамой. Окружающие её успокаивали и что-то давали ей пить, а я не понимал причину её рыданий.

В вагоне не было ни туалета, ни воды. В пути нас неоднократно бомбили и обстреливали. Вскоре в вагоне появились умершие. Их некогда было хоронить. Помню запах разлагающихся трупов, горевшего человеческого тела, смрада и чада горящих строений и вагонов. Слышу крики, мольбу и стоны раненых и изувеченных. Вижу мёртвых мам и плачущих возле них детей, мам с трупиками на руках или у груди….

В памяти различные бомбоубежища, штурмы нашего вагона беженцами, поиск еды и воды. Слышал: «Москва закрыта. Едем в Среднюю Азию». Прибыли в Казахстан. Направили в аул, в десятках километров от города Уральск. Подселили в дом сразу 2 семьи.

Зима выдалась суровая. Мне приходилось вылезать через дымоход на крышу, прыгать в снег и на ощупь у стены пробивать путь к наружной двери и разгребать сугробы, чтобы взрослые могли выйти из дому. Во время бурана, пурги или вьюги включали сирену для путников.

Однажды и наш обоз попал в такую непогоду. Лошадей распрягли. Мы легли внутрь круга, образованного животными. Завыли волки, а может быть, шакалы. Разожгли поленья. Хищники медленно приближались. Взрослые стреляли из двух берданок и бросали в них горящие головешки. Лошади лягались. Утром возвратились в аул. Обморозил ноги. Вскоре маму перевели на работу в Уральск.

Я переболел цингой, малярией, воспалением лёгких. Заболел рахитом. Был постоянно голоден.

Однажды, согревая ноги, встал на тёмные угли. В результате ожог. Помню, нашёл металлический предмет с красивой этикеткой. Пытался его разбить. Прохожий отвёл меня то ли в комендатуру, то ли в отделение милиции. Здесь впервые пил чай с сахаром. Вечером мама забрала меня и отвела в нашу сырую холодную комнату.

Зимой 1943г. в очереди за хлебом, которую занимали с вечера предшествующего дня, у меня выкрали хлебную недельную карточку всей семьи. Низкий поклон маминым сотрудникам, которые давали маме по несколько граммов хлеба! До сих пор помню его вкус с клейким веществом и наполнителем, наподобие древесины. А вкус жмыха (макухи) с хрустом песка на зубах и кожуры от семечек подсолнуха – сплошное наслаждение. Запечённые же очистки картофеля — просто цимес! С приходом весны на нашем столе стал появляться суп, оторый мама варила из крапивы.

… Зима 1944 г. Умерла бабушка. Играя с сестренкой, прятались под простыней, которой она была укрыта, думали спит. А мама была на работе. Хоронили бабушку по еврейскому обычаю. В этом же году после того как папа приезжал в командировку мама с тремя детьми возвратилась в Полтаву. Наш дом был сожжён. Так началась новая жизнь на освобождённой земле.

Да будет благословенна память тех, кто защитил наше поколение от уничтожения, жертвуя собой, и тех, кто, трудясь для победы, сберёг нас в тылу от смерти.

 

Виктор Розензаф, г.Беэр-Шева