Воспоминания
Эвакуация и бегство

Ленинградская блокада
Видео

Кижнер Хася

Kizner1

Родилась в 1927 году, в селе Саки (Крым), рабочая, репатриировалась в 1994 году, живет в поселке Кдумим.
Дочь и внучка

Мы назывались «гонщиками»

К началу войны мы жили в селе Саки Крымской области. Мы приехали в Крым в 1932 году. Тогда на территории Крымской области было несколько еврейских колхозов. Мои родители работали в одном из них. Отца звали Енох, маму – Броха. В нашем колхозе были большие виноградники, стада скота. У нас был свой дом. Моя старшая сестра Маня работала в колхозном сельсовете.

Отца призвали на фронт 25 сентября, и больше мы его не видели, он погиб в 1942 году. Мы же уехали из нашего дома 2 октября. Причем, несмотря на ситуацию на фронте, об эвакуации людей ничего не говорилось. Нас всех созвали в сельсовет и сообщили: немцы наступают, и необходимо эвакуировать колхозный скот. То есть стада коров и овец и табуны лошадей. Их надо было из нашего колхоза перегнать в Краснодар. Всего вызвалось тринадцать семей. Нам выдали большие подводы – у нас в Крыму их называли «маджары». В эти подводы запрягли быков. Мы погрузили на них свои вещи, получили документы на скот и погнали стада по степи. Нам с сестрами выдали бумаги, в них мы назывались «гонщиками». Всего нас было у родителей четыре дочери. Старшая, Маня, родилась в 1922 году, вторая, Таля – в 1924-м. А нашей младшей сестренке – Бебочке – в момент нашего отъезда из дома было всего два годика. Мой отец очень хотел сына, в колхозе наша жизнь была благополучной, вот он и уговорил маму родить еще одного ребенка.

Все происходило в страшной спешке. Целыми днями и часть ночи мы гнали стада. Спали по нескольку часов в сутки. Потом опять вставали и снова гнали скот. Очень тяжело было. Мы успели перед выездом испечь хлеба, зажарить гусей в дорогу, а когда закончилась еда, взятая из дома, начали в придорожных селах обменивать на продукты вещи. У нас с собой денег не было, были только записи о трудоднях. Мы еще постоянно боялись, что нас ограбят. Ночью молодые ребята на лошадях охраняли подводы. Мне запомнился случай в дороге. Буквально рядом с Краснодаром мы остановились у громадной скирды с сеном. Дети кинулись к ней поиграть, но скирду уже подъел скот. И все сено свалилось и засыпало детей. Все закричали от ужаса и кинулись разгребать сено. Но его было слишком много. Повезло, что мимо проходили солдаты, они нам помогли. Всех детей вытянули, все остались целы.

Добрались мы до Краснодара, благополучно сдали скот. У нас с собой были документы из колхоза. Там было перечислено, сколько мы заработали, сколько кому полагается зерна и денег. В управлении, где мы сдавали скот, нам велели оставить и эти бумаги. Мы так и сделали. Потом они все куда-то подевались, и мы ничего не получили.Kizner2

В Краснодаре нас поселили в большом школьном здании. Там мы прожили два дня. Наконец смогли помыться, нас покормили. Потом нам объявили, что немецкие войска уже подходят к Краснодару и нам надо уходить дальше. И мы отправились в Махачкалу. Добирались в теплушках. Приехали в Махачкалу и сразу кинулись в порт. Мы хотели попасть в Ташкент. Никаких особых причин стремиться именно в Узбекистан у нас не было. Просто было очень страшно остаться и никуда не выбраться. Мы очень сильно боялись. Те, кто уезжал раньше нас, все направлялись туда, подальше от Гитлера. Вот и мы решили ехать в Ташкент. Но когда мы попали в порт, нам сказали, что все, путь закрыт. Больше из порта выехать никуда невозможно. Так мы были вынуждены остаться в Махачкале.

Нам пришлось разделиться. Маму с нашей маленькой сестренкой поселили в специальной квартире для женщин с детьми. А мы с сестрами, в обмен на вещи, сняли комнату у одной мусульманской семьи. Хозяева относились к нам очень настороженно. У нас не было посуды, мы попросили нож у хозяйки, но она нам отказала, сказав, что мы едим свинину и испортим ей посуду. Мы сказали, что мы евреи и сало не едим, но это не помогло.

Деваться нам было некуда. Уехать мы уже никуда не могли: порт закрыт, денег нет. И тут нам повезло. В Махачкалу приехал вербовщик из Грузии. Он искал людей для сельскохозяйственных работ. Так мы попали в Самтреди. Это между Тбилиси и Поти, в центральной части Грузии. Везли нас туда в открытых грузовиках. В дороге наша младшая сестренка сильно простудилась, заболела воспалением легких. Спасти ее не удалось. Меня из-за возраста ни на какую работу не взяли. А вот мои старшие сестры сразу пошли работать. Сначала на чайную фабрику, потом на шелкопрядильную. Они получали по карточкам 700 грамм хлеба, мы с мамой как иждивенцы – по 300 грамм. Но в результате жизнь постепенно наладилась. Как-то крутились, чем-то торговали, хватались за любую временную работу. Эвакуированных было много, приезжали целыми эшелонами отовсюду. Жили мы в каком-то громадном общежитии. Нам там вместе с еще одной семьей дали одну большую комнату. Мы ее разгородили, так и жили. В 1944 году к нам приехали моя тетя – мамина сестра, и их мама, моя бабушка. Бабушка умерла там, в Самтреди. Нам очень помогло то, что рядом с Самтреди находились села, в которых жили грузинские евреи. Они все время нас выручали, приезжали, привозили еду, брали к себе подкормить детей. Помогали лечить больных, хоронили на еврейском кладбище умерших.

Всего в Грузии мы прожили четыре года. Там же узнали о гибели отца. Муж тети тоже был на фронте, после войны он ее нашел, и с его помощью мы смогли вернуться в Крым. Нашего колхоза уже не существовало. Все, кто оставался, – погибли. Мы устроились в соседнем селе и начали все заново восстанавливать.

Записала журналистка Аснат Эстрин