Статья опубликована в газете «Новости недели» за 18.07.2014

В Еврейском университете в Иерусалим состоялась двухдневная международная научная конференция «История, воспоминания и наследие: еврейские беженцы и эвакуированные в СССР». На приглашении, отпечатанном на двух языках, русском и английском, значатся ее организаторы – Иерусалимский университет, Исследовательский Центр Леонида Невзлина по изучению еврейства России и Восточной Европы(Nevzlin Research Center for Russian and Eastern European Jewry), Фонд «Клеймс Конференс» (Комиссия по материальным искам к Германии) и Движение «За достойное будущее» («Хазит а-кавод»).

Программа конференции была предельно насыщенной. За два дня было заслушано не менее 30 научных сообщений, подготовленных историками, журналистами и общественными деятелями из Израиля, России, США, Германии, Латвии, Канады и Казахстана.

В первый день во время приветствия участникам конференции один из ее инициаторов, председатель правления «Хазит а-Кавод» Александр Берман представил книгу «В тени Холокоста» на английском языке — воспоминания пожилых  репатриантов из бывшего СССР, познавших более 70 лет назад все тяготы и лишения эвакуации, бегства от наступаших гитлеровских войск, несших им, как евреям, тотальное поголовное уничтожение.

Следует отметить многообразие как заявленных тем, так и научных учреждений (были, разумеется, и независимые исследователи), представленных на этой конференции.

Ученые из Израиля были представлены такими научными учреждениями, как «Яд ва-Шем»(Аркадий Зельцер («Реакция красноармейцев – евреев на антисемитизм в тылу»); Эстер Волошин («Проект «Яд ва-Шем» по индексированию имен эвакуированных»), Еврейский университет (Зеев Левин («Беженцы, эвакуированные и принимающая сторона»); Михаил Бейзер («Тель-Авив-Москва – Томск: эвакуация глазами бывшей палестинской коммунистки Леи Трахтман — Пальхан) Университет имени Бар-Илана -Цви Зоар («Два галахических респонса, отражающих реалиии военного времени, Кызыл – Орда, (1941-42), Архив «Джойнта» в Иерусалиме — Шахар Беэр («Возвращение Джойнта в СССР: помощь еврейским беженцам»);  ученые из США – Музеем Холокоста в Вашингтоне — Вадим Алкцан,( «Нежеланные гости в собственном доме: возвращение украинских евреев в советскую Украину(1941 – 1945)»), Массачусетским, Мэрилендским и Чикагским университетами; Германия – Центром Иудаики Берлин – Бранденбур и Берлинский технический университег; Латвия – Латвийским университетом; Канада – Университетом Торонто, и т.д. Весомо была представлены ученые, специализирующиеся на изучении Холокоста и Российская Федерация. Достаточно отметить, что трое из выступавших — из Научно-просветительного Центра «Холокост», во главе с профессором РГГУ, сопредседателем Центра «Холокост» И.Альтманом («Перемещение еврейских беженцев из Польши по территории СССР накануне войны: новые документы»), Кириллом Феферманом («Бежать или не бежать: колебания среди евреев Киева»), Леонидом Терушкиным («Письма и дневники советских евреев о жизни в эвакуации»); из Магнитогорского госуниверситета — Марина Потемкина («Эвакуированные и евреи: стратегии выживания в условиях военного времени»); из Мемориального музея обороны и блокады Ленинграда -Александр Кутузов («Эвакуация из Ленинграда»), и т.д. Названия секций полностью отражали содержание представленных на них сообщений, например, «Организационная деятельность, направленная на признание беженцев и эвакуированных», «Источники и архивные собрания», «Воспоминания и публикации» и т.д.

…Автор статьи предоставил в секции «Воспоминания и публикации»,  небольшой сборник воспоминаний «Как хочется жить! Война глазами ее «детей»(Изд. Beit NellyMedia, 2011), автор – составитель – руководитель Герцлийского отделения Всеизраильского объединения беженцев Холокоста Женидора Медник, собравшая материал только на базе одного (!) отдельно взятого хостеля! Книга выпущена в свет под эгидой муниципалитета Герцлии, министерства соцобеспечения и Всеизраильского Объединения выходцев из Украины.

«Дети войны» написали свои воспоминания о событиях того военного времени, будучи уже пожилыми людьми. Они прожили всю свою жизнь с душевной травмой, полученной в 1941-1945гг., и лишь теперь выразили свои переживания тех военных лет. Сорок воспоминаний, сорок различных судеб. Есть различия и общее горе – Вторая мировая война, разрушившая мир детства, жизненный уклад и налаженный быт простых граждан еврейской национальности некогда большой страны, именуемой Советским Союзом. У каждого была и своя война. Воспоминания неоднородны по информативности, и это закономерно, поскольку нет в мире одинаково мыслящих и излагающих свои мысли людей и представляют интерес не только для историков, но и для политологов, психологов, медиков и т.д

31 женщина, 9 мужчин. 38 личных автобиографичкских воспоминаний. 2 очерка об эвакуированной Фане Житниковой(Марголиной) (автор Марк Лисянский) и Маргариты Красильщик(урожд. Ульман) о воевавших братьях Ульман. Чуть менее трети участников (11 человек) проекта не указали ни года рождения, ни возраста на момент начала нацистского вторжения в СССР, то есть, исходя из текста, трудно составить представление о релевантности воспоминаний автора, или использовании им рассказанного родителями.

«География» выглядит следующим образом:

Из Украины — 28

Из Беларуссии — 8

Из России -3

Из Молдавии – 1.

Что интересует историка? Довоенная жизнь, состав семьи, занятия родителей, язык, на котором говорили, соблюдение традиций, праздников. Это дополняет представления о еврейской общине в условиях советского коммунистического режима на пути к ассимиляции, которая была сметена лавиной германского нашестваия и в большинстве своем уничтожена на местах. Увы, лишь из одного текста явствует, что эвакуируемая семья знала только один язык – румынский, из воспоминаний автора – составителя Женидоры Медник, хотя, наверняка, носителями еврейских традиций и языка идиш могли оказаться и другие семьи — Хаи Думбровской из Хойников (Гомельской области), наверняка ходившей в школу на идиш; то же самое о семьях уроженки Чернигова Марии Хатуцкой (1924 года рождения), и некоторых других уроженцев Украины и Белоруссии.

Этот пласт информации нам не «дополучить», ибо авторы к сожалению, уходят в мир иной. И уже некого об этом спросить.

Где, как началась их война? В какой обстановке решалась еврейская дилемма «бежать или остаться»? Как проходила эвакуация в советский тыл? Организованная эвакуация вместе с советскими предприятиями или бегство? Запомнился ли маршрут? Что врезалось в память?

Кейла Маранц, Львов, 5 лет:«В 1939 году мы переехали жить в город Львов. Папа работал главным бухгалтером на фабрике, мама была домохозяйкой, еще был старший брат и я.

В первых числах июля 1941 года немецкие фашисты были по дороге на город Львов. Дядя Миша, брат отца, офицер Советской армии, успел подъехать к дому с большим грузовиком, и мы все вместе, и дядины родители, погрузились в него. Был солнечный, теплый день. Мы выехали из своей шикарной квартиры в никуда…

Мария Чечик(урожд. Хейман), 6 лет, Мозырь«Война нас застала в Мозыре. Нас было трое детей: мне было шесть лет, сестре — три года и брату — один год. Мы с сестрой ходили в детсад. Я хорошо запомнила наш детсад на гористой местности, во дворе было вырыто бомбоубежище. И по сигналу «воздушная тревога» нас по ступенькам спускали в бомбоубежище. Если мы оказывались дома, то шли к соседям в погреб. Уже шла война, летали немецкие самолеты и бомбили.

Мои дед и бабушки не хотели эвакуироваться. Говорили: «Кому мы, старики, нужны?». И, конечно, они погибли.

Мамина сестра с двумя детьми бежала из Минска, попала под бомбежку и погибла. Ее муж ушел на фронт и тоже погиб.

Нас отец успел эвакуировать. Мы ехали в поезде, над нами летали немецкие самолеты и бомбили. На некоторых остановках мать успевала выскочить и набрать теплую воду, помыть нам головы, чтобы мы не завшивели. Ехали долго. Я запомнила».

Арон Гуревич, 11 лет, Киев«Через несколько дней после начала войны отец был призван в Красную армию и направлен на курсы переподготовки политруков. Начальство курсов предоставило семьям курсантов две открытые грузовые автомашины для эвакуации. Т.к. автомашины были полностью загружены людьми, то на семью разрешалось взять только один небольшой рюкзак. Наша семья состояла из мамы, бабушки, меня и моих младших брата и сестры».

Примеры можно отнести, с одной стороны, к организованной советскими властями эвакуации (24 июня 1941 года, на второй день после начала Великой Отечественной войны был создан государственный орган, ответственный за эвакуацию из угрожаемых регионов Совет по эвакуации при СНК СССР), когда предприятия вместе с людскими ресурсами эшелонами в спешном порядке перебрасывались на восток, эвакуировались и семьи комсостава Красной армии, как в случае с семьей Кейлы Маранц и Арона Гуревича. Но воспоминания Кейлы Маранц нуждаются в уточнении – 30 июня 1941 года немецкие войска уже были во Львове, оставленном Красной армией 26 июня.

Кейла Маранц:»Некоторые родственники остались в Проскурове, не хотели покидать свои дома, и, конечно, погибли от рук немецких оккупантов. Они не верили, что немцы могут оказаться зверьми, убивать мирных граждан». В семье беженки из Киева Берты Резник, которой едва исполилось 4 года, возобладала мудрость отца: «Мой отец посадил нас всех (двух женщин с тремя детьми) на машину, увозящую на вокзал, на последние эшелоны. Мама взяла с собой маленький чемоданчик с детскими вещами, но отец все вещи из машины выбросил: «Надо спасать людей!». Он долго держал меня на руках, словно чувствовал, что прощается навсегда».

Не указаны другие причины, по которым многие надеялись переждать войну на занятыми немецкими войсками территориях – у старшего поколения была еще свежа память о поведении немцев в годы Первой мировой войны; с другой стороны, очевидно, далеко не во все регионы советской Украины и Белоруссии попадали сотни беженцев из Польши, носители достовернейшей информации о нацистком «новом порядке» по отношению к евреям. Можно полагать, что семьи спасались, в первую очередь, от тягот войны и бомбежек, однако, на поверку оказалось, от неминуемого геноцида. Были еще причины, мешавшие своевременной эвакуации, бегству – это, с одной стороны, запрет властей покидать рабочие местаи города, с другой – страх перед репрессиями со стороны НКВД, ну и конечно же, законопослушность граждан, заметила автору этих строк участница конференции, — заметила сидевшая рядом со мной участница конференции, коллега-историк из Магнитогорска Марина Потемкина, аргументировав свой довод соответствующими документами, с ней трудно было не согласиться…

Наряду с организованной эвакуацией было повальное бегство мирного населения от ужасов воздушных налетов, войны как таковой. Поистине апокалиптическая картина ночи с 23 на 24 июня в Минске дана Юрием Фрайманом(9 лет). «В городе ночью было очень неспокойно: были видны пожары, слышались какие-то разрывы. А наутро началось что-то совсем страшное — налетели немецкие самолеты и стали бомбить город. Мы находились в самом центре города, сад стал заволакиваться дымом от пожаров. И мы побежали…

Во многих воспоминаниях можно найти схожие описания (зачастую называемые «бродячими сюжетами») об авианалетах, о глазах немецких летчиков. /p>

Хася Шустерман, 10 лет, Житомирская область: «Всю дорогу нас бомбили. Вагоны были переполнены людьми. По дороге многие вагоны загора­лись. Мы задыхались от дыма и от того, что вагоны были переполнены. Мы прыгнули с горящего поезда и скатились в лесок, который был недалеко. А по нам в это время строчил вражеский самолет. Когда бежали, Хана упала на нашего знакомого Меера. Он был уже мертвым. Через некоторое время мы вернулись к нашему поезду. Сели в него и продолжали ехать.

Можно представить  и основные маршруты беженцев. Конечными пунктами стали населенные пункты республик Средней Азии и города Сибири — глубокий советский тыл. При этом отметить, что для некоторых из авторов воспоминаний эвакуация или бегство от наступавших нацистов проходили, можно сказать, в два этапа. Летом 1941 и летом 1942гг., когда немцы начали большое наступление на юге, стремясь выйти к бакинской нефти и к Волге в районе Сталинграда.

Зиновьева Нинель, 6 лет, Белоруссия, Речица: «Голодные, совсем без сил, мы оказались где-то недалеко от Сталинграда… Уехать из Сталинграда было почти невозможно. Город бомбили, был кошмар. Мама с кем-то договорилась, и мы ночью выкрали бабушку(бабушка была ранена – прим. Г.Р.) через окно. Ее не выпускали. Так подогнали тачку, мама влезла и вытолкала бабушку в окно. С тачкой мы бежали к поезду, который вез в тыл раненых, и только сели на подножку — поезд поехал.

Вопросы выживания по прибытии в глубокий тыл. Жизнь и повседневный быт.

Лиля Дашевская, 6 лет Ростов на Дону. Мы сошли с парохода в местечке Алкабас(к сожалению, установить точное расположение населенного пункта не представляется возможным. – Г.Р.). Там жили башмачники. Они очень издевались над эвакуированными и бедными людьми. Люди работали на хлопковых полях. Целыми днями ничего не ели. Там же они умирали. Нам не давали кушать. Я сильно заболела тифом, а моя мама заболела пеллагрой. На подводе нас отвезли в Ташкент и там положили в больницу. Мы были опухшие от голода и болезней.

Повседневный быт – далеко не»тепличные» условия. Тяжелый труд родителей. Голод, холод, болезни. Детская смертность. Некоторые из детей лишились ушедших на войну отцов, старших братьев, сестер и даже матерей. «Дети войны» выживали в большинстве случаев благодаря своим » аидише мамэ», те делали невозможное,  рискуя свободой и жизнью, чтобы спасти малышей от голодной смерти. Многие матери, пережив потерю одного из детей, а порой и мужей, ушедших на фронт или в трудармию, оставались один на один с проблемой не только собственного физического выживания, но и спасения единственного ребенка.

Каково отношение к беженцам со стороны властей?

Испытали ли «дети войны» на себе антисемитизм и ксенофобию местного населения по отношению к «чужакам»?

Мария Чечик, попавшая в Стерлитамак(Бапкирия) и потерявшая на войне в 1943 году отца: «Мама определила нас с сестрой в детсад. Ходили туда босиком и в дождь, и в холод. Ни о каких фруктах и ягодах речи не было. С детского сада нас водили в госпитали, с самодеятельностью. Женщины, наши мамы, что-нибудь варили и набивали кисеты махоркой для раненных солдат. А с госпиталя приносили солдатские прострелянные зимние шапки. Мамы шили и возвращали обратно. Все это сохранила моя память. Там пошла в первый класс. Там, в городе, впервые услыхала слово «жидовка»»

Леонид Вудин вспоминает об инциденте в эвакуации в Чкаловской области: «Однажды ночью какие-то пьяные мужики пытались проникнуть в наш домик, крича, что убьют жидов. Они чуть было его не разнесли. Мы перенесли этот страх на всю оставшуюся жизнь. Нас натурально хотели уничтожить. Но все же они не смогли к нам проникнуть. После этого случая нас переселили в квартиру в самой деревне».

Да, случаи ксенофобии и антисемитизма — были. Но в то же время было и другое отношение к тем, кто спасал свои жизни. Киевлянка Берта Резник помнит:» Был Челябинск, Троцк, Карабалты, Узбекистан. Нас приютили добрые люди, дали кое-что из одежды». Мария Хатуцкая из Чернигова: «Когда в апреле 1944 года мы уезжали, нас до станции 12 километров провожали соседи» Дмитрий Виноградов, 4 года, Одесса: «Попали (иного определения нет) в Челябинск. Там жили в хате, хозяйка которой, видев, как голодаем, заносила для меня тарелку супа. Этим супом кормилась вся семья. Не помню этой женщины, но спасибо ей. Впоследствии мои родные работали на Челябинском военном заводе… » Побеждала, человечность, осознание войны как общей беды, не выбиравшей национальности.

Возвращение из эвакуации — это травма, связанная с Холокостом — родные и знакомые были уничтожены; с другой стороны, вернувшиеся из эвакуации еврейские беженцы в покинутых ими городах и поселках были встречены весьма и весьма враждебно.

Иза Лейвант (возраст к началу войны не указан), Одесса:»По возвращении в Одессу после ее освобождения мой отец составил список погибших соседей-евреев, оставшихся в городе. Их оказалось 169 человек.В Одессе погибли моя бабушка, тетя, две двоюродные сестры и двоюродный брат, много друзей и знакомых«. Берта Резник рассказывает о суицидальной попытке матери в эвакуации как реакции на весть о гибели родных в Украине; что касается возвращения, об этом достаточно красноречиво свидетельствует Хася Шустерман из Житомирской области:» Когда приблизились к нашему дому — увидели, что он занят другими людьми. Эти люди нам угрожали топорами и кирпичами: «Уходите! Вам здесь делать нечего. Мы захватили ваш дом и не отдадим», — кричали захватчики. На пару ночей нас приютили соседи по дому. Наш дом был рядом с военкоматом. Когда сестра в 1945 году вернулась с фронта и узнала, что мы находимся на улице, она пошла в военкомат и рассказала о нас. Ей дали солдат. Солдаты подошли к захватчикам, и нас вселили в квартиру. А их предупредили, что если хотя бы один волос упадет с наших голов, они будут наказаны. Так мы остались жить в нашем доме».

Интересом представляет литературное осмысление событий войны Лаурой Лурье; документальный очерк Маргариты Красильщик (урожденной Ульман), снабжен фронтовыми фотографиями отца и дяди,  их фронтовой перепиской и отцовским дневниковыми записями мая 1945 года — из личного архива. Говоря об оформлении, замечу, что уникальных фото и других документов из домашних архивов – их немного, в воспоминаниях Женидоры Медник, Марии Чечик, Льва Скоморовского (детское фото с  бабушкой «блокадника»). Не сохранились у остальных авторов? Или…просто не использованы при подготовке издания к печати?

«Отрывочно» представлен бывший сопровождающий эвакуационного эшелона Яков Ваксман, хотя подзаголовок к материалу многообещающий – «Моя автобиография». Бедны «очерки», принадлежщие Льву Хаймовичу (где не указана исходаня точка эвакуации и лишь из текста можно понять, что в к началу войны ему было 4 года) и Раисе Поляковой. А ведь судьба Поляковой,  студентки Киевского мединститута, эвакуировнной в Челябинск, потерявшей в Бабьем Яру родителей, воевавшей и дошедшей военврачом  до Берлин, достойна а отдельной книги! К моменту издания сборника ей должно было исполниться 92 года. Жива ли?..

Почему подобные издержки происходят при подготовке «книг- памятников» для передачи будущим поколениям? Ответ лежит на поверхности.

Я позволил себе высказать на конференции далеко не бесспорную позицию. Написание воспоминаний в чистом виде, не прибегая к посторонней помощи – не просто дань жанру, но — своего рода искусство, как и впрочем, презентация устных воспоминаний,  но это доступно далеко не всем. Много важного и интересного, детали и подробности, которым человек никогда не придавал значения, так и не всплывут из глубин его памяти «на поверхность», не лягут на лист бумаги и на дисплей компьютера, если память не «стимулировать», не заставить ее «работать», пока респондент еше жив и — помнит. «Тогда это уже не воспоминания, — сказал один маститый ученый из Иерусалимского университета, — Это уже другой жанр…» Согласен. Но ведь дело не в терминологии, а в конечном результате!..В появлении на свет исторически достоверного документа( Независимый исследователь из Германии, историк и создатель сборника воспоминаний еврейских беженцев, живущих в Германии, Аркадий Цвасман рассказал, что  при отборе материалов занимался не только публикацией, но и «критикой источников», проверкой, благодаря которой отсеялись некоторые недобросовестные «авторы», приписывавшие себе несуществующие страдания…)

Что касается книги, то при всем глубочайшем уважении к автору проекта, уговорив людей, она, увы, не привлекла к работе с ними владеющего темой профессионала – историка. И никто не выстроил грамотно с каждым из респондентов! Старые люди писали воспоминания без «наводящих» вопросов профессионалов – специалистов по устной истории, кто смог бы «выудить» у каждого крупицы информации об отношении властей,  например, о трудоустройстве родителей,об обеспечении крышей над головой — в интересах их же работы на оборону страны. Но этого не было сделано. Чем оборачиваваются такого рода упущения? Отвечу. Невосполнимыми потерями целых пластов истории. Нашей с вами истории.

Возможно ли упущений избежать? Разумеется.

Пример – подготовка того же сборника под эгидой «Хазит а-Кавод» «Эвакуация» в 2009 году, инициатором  выпуска которой стала «Хазит а-Кавод» и Ассоциация ученых – репатриантов во главе с Александром Берманом и Абрамом Шарнопольским, когда со свидетелями работал профессионал – журналист Алла Никитина, а автором послесловия стал историк Леонид Смиловицкий. Или совсем недавно, в Реховоте, при подготовке к печати воспоминаний бывщих узников нацизма «Помни!» (инициатор Л. Кессельбреннер, редактор Д. Школьник).

Ни в коем случае не призываю прекратить работу над сборниками воспоминаний «детей войны»! Наборот, продолжать, «пока есть у кого спросить», Но пожелание всем, кто стремится сохранить память – не бойтесь просить о помощи у профессионалов, используйте при публикации воспоминаний не фото из интернета, а свои домашние архивы.

Иначе… вопросов к Прошлому у историков в Будущем будет больше, чем полученных на примере той же книги достоверных ответов.