Антисемитизм в советском тылу представляет собой общественное явление, которое получило научное объяснение только после окончания Второй мировой войны. Советские историки отрицали антисемитизм в районах эвакуации, как противоречие мифу о братской семье народов, которая выдержала испытание войной. Отсутствовал анализ причин, характера и природы существования советского антисемитизма. Голос самих евреев в советской версии истории войны с Гитлером не звучал, несмотря на то, что они приняли самое активное участие в рядах Красной армии, партизанском движении и оборонной промышленности. Сами евреи опасались поднимать тему антисемитизма в публичном пространстве, опасаясь обвинения в антипатриотизме, пропаганде еврейского национализма, принижении вклада советского всего народа в победу над врагом под предлогом, что «все воевали», «все погибали», и «родина на всех была одна».

В то же время свидетельств об антисемитизме в советском тылу достаточно. Эта проблема нашла отражение в архивных документах, свидетельствах современников, частной переписке между фронтом и тылом, дневниках и свидетельства очевидцев и периодической печати военных лет.

Обострение антисемитизма в советском тылу произошло в силу следующих причин. Эвакуация значительно изменила национальный состав тыловых районов СССР, увеличив в несколько раз численность еврейского населения в Средней Азии, Казахстане, на Урале и в Сибири. Первоначально прибывших в эвакуацию евреев местное население встречало с сочувствием. Однако вскоре общая неустроенность, нехватка продовольствия и предметов первой необходимости, другие тяготы и лишения войны, начали вызывать раздражение к приезжим. В очередях все чаще велись разговоры о том, что «евреев на фронте нет», что они «оккупировали Ташкент».

Значительный рост антисоветских и пораженческих настроений усилился во втором полугодии 1941 г., когда советское государство оказалось в критическом положении. Появились ложные надежды на освобождение от колхозов, политического бесправия и нищеты. Все громче стала слышна критика официальной власти за провалы на фронте и в тылу. Сказывалось огромное социальное напряжение, как результат беспомощности перед лицом надвигающейся военной катастрофы. Это усугублялось отсутствием правдивых сведений о положении на фронте и планах правительства, ослаблением контроля государства за повседневной жизнью и настроениями граждан, и последствиями нацисткой пропаганды.

Наконец, антисемитизм привезла с собой часть эвакуированных из европейской части страны русских, белорусов и украинцев. При этом сами евреи считали себя советскими людьми, тогда как окружающие видели них хитрых евреев, которые умеют приспособиться. Евреи-эвакуированные призывались в Красную армию, а многие уходили добровольно, но это не спасало их от антисемитов. Антисемитизм в тылу подогревали раненые солдаты Красной армии, которые сообщали, что евреев в окопах они не видели. В глазах советского обывателя возникал значительный контраст между количеством евреев на передовой и десятками тысяч эвакуированных еврейских женщин, стариков, детей и освобожденных от воинской службы по болезни, скопившихся в главных городах Средней Азии, Казахстана, Сибири и Дальнего Востока. Эта диспропорция легко объясняется следующим.

Евреи составляли большинство неорганизованных беженцев из Беларуси и Украины, которые осознали смертельную угрозу и бежали при приближении немецкой армии. Напомним, что в отличие от евреев, русские, белорусы и украинцы эвакуировались в первую очередь как семьи командиров и комиссаров РККА, партийных и советских работников.
Среди организованных эвакуированных евреи представляли значительное количество квалифицированных рабочих и инженерно-технических работников, вывезенных из прифронтовой полосы вместе с промышленными предприятиями, а также сотрудников научных и культурных учреждений, служащих и управленцев советских государственных структур, эвакуированных вместе с семьями на восток.

Всего за годы войны Узбекистан принял более 1 млн эвакуированных, из которых евреи составляли примерно 500 тыс. чел. В Казахстан за это время прибыло 533 тыс. чел., среди которых было до 300 тыс. евреев. В Киргизию — около 139 тыс. эвакуированных и можно предположить, что среди них было до 70 тыс. евреев. В Туркмении и Таджикистане общую численность эвакуированных евреев можно осторожно оценить в 50 тыс. чел. В Азербайджан в 1941–1942 гг. приехало 55 тыс. евреев, в Грузию 45 тыс. евреев. Тысячи беженцев приехали также в Армению. Общее число эвакуированных евреев в Закавказье могло составить 110 тыс. чел.

Подводя общий итог по Российской Федерации, включая Урал, Сибирь, Дальний Восток (950 тыс. евреев), Средней Азии (920 тыс.) и Закавказью (110 тыс.) мы получаем до 2 млн эвакуированных евреев за 1941–1942 гг. По оценке Вадима Дубсона, в картотеке Центра розыска Российского «Красного Креста» советских граждан, эвакуированных за 1941–1945 гг. имеются карточки учета на более чем на 2 млн евреев из общего количества примерно в 6,5 млн имен всех национальностей.

В годы войны в Красной армии с оружием в руках сражалось 501 тыс. евреев, из которых погибло 120–180 тыс. погибло в боях или умерло от ран, а 80 тыс. – в немецком плену. Но 501 тыс. евреев-военнослужащих – это всего 1,56% от 32 млн советских граждан, призванных за годы войны в Красную Армию, поэтому неудивительно, что среди общей солдатской массы евреи попадались редко. Кроме того, большинство еврейских юношей и девушек имели к 18 годам среднее образование и поэтому чаще других направлялись в военные училища. На фронт они попадали уже в звании лейтенантов и младших лейтенантов всех родов войск, а не только пехотных частей. Евреи-летчики, танкисты, артиллеристы не сидели в окопах в непосредственной близости от врага. Евреи-интенданты, управленцы и штабисты сделали очень многое для обеспечения логистики Красной армии, без чего воевать в современной войне вообще невозможно. Евреи-медики спасали жизни и возвращали в строй раненых советских солдат и тоже не сидели в окопах.

Одной из причин антисемитизма стали культурный уровень, образование, профессиональная подготовка, квалификация и деловая хватка евреев. За свои заслуги они получали лучшие рабочие места, жилье, продуктовые пайки, талоны на дефицитные товары. В глазах местных жителей это было незаслуженным вниманием. Когда рабочих мест на всех не хватало, эвакуированных отправляли на общие работы — в поле, на завод, на стройку. Но и там евреи сумели отличиться. Они становились счетоводами, учетчиками, зав. складами. Они не пили, не воровали, берегли имущество. Это вызывало раздражение и ревность к приезжим евреям, которые, якобы захватили власть в местах эвакуации.

Можно выделить следующие формы антисемитизма в советском тылу: (1) публичные оскорбления национального достоинства евреев, (2) избиения в очередях и общественных местах, (3) открытое одобрение политики Гитлера по отношению к евреям, (4) повреждение имущества, (5) отказ в предоставлении работы евреям, (6) распространение антисемитских листовок.

Антисемиты представляли все слои советского общества. Это были не только деклассированные парии, раскулаченные или лица с криминальным прошлым. Среди людей, осужденных за антисемитизм и разжигание национальной розни в годы войны оказались коммунисты и комсомольцы.

С 1941 по 1945 гг. советское государство не приняло ни одного нормативного акта, об ответственности за антисемитизм, а судебно-следственные работники по-прежнему использовали язык борьбы с шовинизмом эпохи довоенного интернационализма. Суровые наказания за устные высказывания против евреев, оскорбления на национальной почве и словесные угрозы носили показательный характер. С другой стороны, советские чиновники опасались, что открытая кампания по борьбе с антисемитизмом усилит в стране общие антиеврейские настроения. Поэтому действия милиции и службы безопасности были выборочными, судебные заседания оставались закрытыми и нацеленными на изоляцию обвиняемых, а не на публичное осуждение антисемитизма.

Но главный недостаток государственной позиции состоял в отказе властей назвать истинную причину антисемитизма в советском тылу и объяснить его природу, ответить на вопрос, почему подобное явление до сих пор не было изжито при советской власти. Не случайно обсуждение антисемитских эксцессов становилось предметом разбирательства на закрытых партийных собраниях, куда доступ беспартийных исключался, чтобы “не выносить сор из избы”. Центральным комитетам партии южных советских республик, крайкомов и обкомов ВКП(б) Урала, Сибири и Дальнего Востока давали указания усиливать агитационно-массовую работу с местным населением. Однако это была только вынужденная мера, которая не обсуждалась в открытой советской печати.

Отражением взрослого мира стали случаи детского антисемитизма, которыми изобилуют воспоминания последних из ныне здравствующих свидетелей военного времени. Еврейские дети, оказавшиеся в эвакуации, страдали из-за своего еврейства, а их родители не всегда могли объяснить им такие проявления антисемитизма, ссылаясь на то, что «так было всегда». Дети не могли понять – почему, если немцы ненавидят евреев, то “наши”, которые с ними сражаются насмерть, тоже ненавидят евреев? Иногда еврейским детям приходилось слышать антисемитские замечания прямо в школе даже от учителей.

Выход из сложившейся ситуации евреи видели в том, чтобы стать незаменимыми. Еврейские родители часто отвечали своим детям, что лучшее средство борьбы с антисемитизмом стать сильным, умным, честным – таким, чтобы человека уважали, несмотря на происхождение, а иногда и боялись.

Антисемитизм способствовал росту национального самосознания беженцев и эвакуированных как ответная реакция евреев на ущемление своих прав. В предвоенный период советское государство активно добивалось ассимиляции евреев, которые были лишены своей религии, культуры, истории, национального образования и языка. Добровольное согласие участвовать в советских мероприятиях открывало евреям путь к продвижению по социальной лестнице – получение образования и престижной работы, высокой должности в советском управленческом аппарате. Однако в годы войны ситуация стала меняться. Сказалось ослабление атеистического пресса государства, кровно заинтересованного в объединении всех слоев общества в борьбе с внешним врагом. Местные власти закрывали глаза на случаи соблюдения традиции – кашрута, выпечки мацы на Песах, обрядов обрезания, похорон, молитвы в миньянах. Была позволена даже переписка с заграницей. С 1943 по 1947 гг. евреи подали просьбы об открытии синагог и регистрации религиозных общин в 53 городах СССР. Бухарские евреи добились открытия синагоги в Сталинабаде, Бухаре, Алма-Ате, Фрунзе и Ташкенте. В годы войны в Средней Азии оказались не только многие верующие, но и видные раввины. Особенно преуспело в возрождении еврейской религиозной жизни хасидское движение Хабад, открывшее в Самарканде и Ташкенте подпольные иешивы. Рост национального самосознания поднял уровень солидарности у самих евреев. Евреи-эвакуированные часто находили поддержку у местных ашкеназских евреев (жильем, продуктами, одеждой, работой). Им помогали неофициальные сообщества польских, литовских, молдавских и литовских евреев, проживавших в Средней Азии и Казахстане.

Точные статистические сведения о проявлениях антисемитизма в советском тылу отсутствуют, но очевидно, что юдофобия стала общественным феноменом. В конце 1941 г. Чкаловский обком ВКП(б) обсуждал проблему межнациональных отношений, включая антисемитизм, в условиях эвакуации. По его итогам секретарей первичных парторганизаций обязали пресекать антисемитские “вылазки”, проводить работу по воспитанию трудящихся в духе дружбы народов. В ноябре 1941 г. при рассмотрении на заседании бюро Курганского городского комитета ВКП(б) вопроса о политической работе с эвакуированными отделу пропаганды и агитации было поручено организовать пропаганду дружбы народов и разъяснение контрреволюционной сути шовинизма и антисемитизма.

В сентябре 1942 г. главный редактор газеты «Правда» П. Н. Поспелов получил письмо, где говорилось о волне антисемитизма в Свердловской области, и излагалась просьба подключиться к пропаганде вреда антисемитизма как фашистской провокации. Местные партийные и государственные органы власти предпринимали слабые попытки противодействовать антиеврейским настроениям. Антисемитов из чиновников или партийных руководителей могли понизить в должности, снять с работы, объявить выговор по служебной или партийной линии или даже исключить из партии. Секретарей первичных партийных организаций могли обязать обсудить антисемитизм на закрытых партсобраниях и принять меры к пресечению подобных настроений и действий против евреев.

В аналитической записке «Об антисемитской активности враждебных элементов и росте антисемитских настроений в Свердловской области» от 13 октября 1942 г., представленной начальником УНКВД по Свердловской области заместителю наркома внутренних дел СССР, говорилось, что антисемитскими настроениями охвачены практически все слои общества: рабочие, колхозники, представители интеллигенции, православное духовенство и монахи, красноармейцы, студенты. За девять месяцев 1942 г. по области был отмечен 41 случай распространения анонимных листовок с лозунгами типа: «бей жидов!», «долой жидов!» В течение первого полугодия 1942 г. УНКВД Свердловской области было арестовано 78 чел. за использование антисемитизма в контрреволюционной пропаганде, а в течение следующих трех месяцев еще 192 чел.

В октябре 1942 г. прокурор Казахской ССР В. Бочков сообщал заместителю председателя СНК СССР А. Я. Вышинскому о том, что в Алма-Атинской, Джамбульской и Южно-Казахстанской областях случаи антисемитизма приняли распространенный характер. Если в первом полугодии 1942 г. по всей республике по статье 59 прим. 7 УК РСФСР 1926 г., которая гласила, что пропаганда и агитация национальной и религиозной вражды влечет за собой лишение свободы на срок до 2 лет, а в военное время при особо отягчающих обстоятельствах вплоть до расстрела с конфискацией имущества, судили 20 чел., то с 1 августа по 4 сентября 1942 г. только в одной Алма-Атинской области судили 35 чел., по Семипалатинской области – 7 чел., а всего с начала года – 62 чел.

Таким образом, в годы войны в условиях огромного социального напряжения произошел рост антисемитских настроений, усиленных отзвуками нацисткой пропаганды. Борьба государства с антисемитизмом велась непоследовательно, без выявления причин этого явления, который судебные органы рассматривали только как антисоветскую деятельность и пособничество врагу. Бытовой же антисемитизм не встречал должного противодействия, что многими воспринималось как попустительство властей. Политика советского интернационализма, построенная на подавлении национальной жизни и преследовании инакомыслия в СССР, давала сбой. На самом деле – это был конфликт между городской и сельской культурой, ревность малообразованных людей, потребность найти слабого среди “чужаков” (эвакуированных). После освобождения Белоруссии и Украины в 1944–1945 гг. далеко не все уцелевшие еврейские семьи вернулись к прежнему месту жительства. Часть из них переселилась в крупные города, другие – разъехались по разным регионам Советского Союза, а третьи остались в местах эвакуации. В мирной послевоенной жизни антисемитизм не исчез, а только изменил свои формы, что евреи вскоре на себе почувствовали.

Библиография

1. “Antisemitism and the Jewish Refuges in Soviet Kirgizia 1942”. Documents. Introduced and annotated by Zeev Levin // Jews in Russian and Eastern Europe, vol. 1(50) 2003, pp. 191-203.
2. Albert Kaganovich. Exodus and Its Aftermath: Jewish Refugees in the Wartime Soviet Interior. University of Wisconsin Press, 2022.
3. Mordechai Altshuler. “Escape and evacuation of Soviet Jews at the time of the Nazi invasion: policies and realities” // The Holocaust in the Soviet Union. Jerusalem, 1993, p. 77–104.
4. Vadim Dubson. “Toward a Central Database of Evacuated Soviet Jews’ Names for the Study of the Holocaust in the Occupied Soviet Territories” // Holocaust and Genocide Studies, 2012, vol. 26 (1), pp. 95‒119.
5. Rebecca Manley. To the Tashkent Station: Evacuation and Survival in the Soviet Union at the War. Ithaca, 2009.

Леонид Смиловицкий