Современные тенденции формирования коллективной исторической памяти в официальном публичном пространстве характеризуются доминированием дискурса триумфа и замалчиванием дискурса травмы. Это делает картину реконструкции событий Второй мировой войны неполной, целый ряд важных исторических аспектов остается вне поля официальной памяти, возникает возможность фальсифицировать исторические события и факты.

Поэтому комплексное изучение истории войны включая освещение болезненных и «неудобных» аспектов исторических событий необходимо для сохранения в памяти следующих поколений. Важным способом объективного осмысления травматических исторических фактов является понятие культурной травмы.

Понятие «культурная травма» ввел в научный оборот польский ученый П. Штомпка. Он определяет культурную травму как «разрыв культурной ткани», в результате которого последствия травмирующих событий влияют на человека долгое время, переходя даже через поколения.  В числе других к травмирующим событиям П. Штомпка относит миграции и войны.

Вторая мировая война носила длительный тотальный и кровопролитный характер. Стремительное наступление фашистских войск в 1941г. и оккупация западных территорий СССР привела к смещению традиционного центра страны, что вызвало масштабную эвакуацию промышленного оборудования, культурных ценностей и населения из прифронтовых районов на восток страны.

Эвакуация не была подготовлена, но необходимость её уже в первые дни войны стала очевидной и диктовалась следующими причинами: скоростью продвижения противника по территории СССР, оккупационной политикой на захваченных территориях, направленной на массовое физическое уничтожение населения.  В эвакуационном процессе сочетались элементы организованности и стихийности. Враг оккупировал часть территории СССР, на которой до войны проживало около 85 млн человек, сумело эвакуироваться в советский тыл около 12 млн. человек.

Вопрос о численности эвакуированных евреев является дискуссионным в мировой исторической науке. К началу войны в СССР проживали (без учёта беженцев из оккупированной нацистами части Польши и из Румынии) 4 855 тыс. евреев, в том числе 4 095 тыс. на территории, которая в ходе войны была оккупирована фашистами. Из них в советский тыл попали в эвакуацию 1 200–1 400 тыс. евреев. Сегодня не буду говорить об эвакуации и о стратегиях выживания в тылу. Очень много об этом уже сказано, и сегодня прекрасные были выступления. Хотела бы остановиться на том, что в целом, несмотря ни на что, эвакуация спасла миллионы человеческих жизней. Приведу цитату из воспоминаний пережившего эвакуацию М. Ружанского: «Иногда спорят, кто перенес невзгод больше – пережившие Холокост в гетто и лагерях смерти или выжившие в эвакуации. На каких весах можно измерить человеческие страдания и потери? Мучений хватило всем. Мы, бежавшие от немцев, несмотря на холод и постоянный голод, на лишения и муки, все равно могли выжить. Такая возможность не исключалась. Узники гетто и концлагерей на оккупированной немцами территории были обречены на смерть».

По мере освобождения территории СССР начался процесс реэвакуации. Если в декабре 1941г. реэвакуация носила единичный характер и касалась только москвичей. Вот уже в 1943, особенно в 1944–45 годы реэвакуация принимает массовый характер и большей частью организованный характер. Как отмечают исследователи, как мы видим в воспоминаниях, абсолютное большинство эвакуированных, и в том числе и евреев эвакуированных, стремились вернуться на прежнее место жительства.

В воспоминаниях мы читаем, что и знали, что дом разбомбили, и знали, что погибли родственники, которые остались, и все равно, пишет вот в воспоминаниях Минкин, тянуло домой с непреодолимой силой. И ещё есть здесь такую фактор: не было полной информации. Люди не всегда понимали, куда они вернутся, то есть насколько там разорено, насколько там ситуация тяжёлая да для выживания. Им казалось, что там им легче будет.

Однако возвращение на прежние места проживания были осложнены рядом причин, которые вспоминают пережившие Холокост и постаравшиеся вернуться домой евреи. Среди них можно выделить следующие проблемы:

Первое — многочисленные трудности с получением обратно прежнего жилья. Это касалось не только эвакуированных евреев, это касалось всех эвакуированных практически.  Сейчас, чуть позже остановлюсь немножко подробнее.

Второе — настороженные, неприязненное отношение со стороны местных жителей, которые пережили оккупацию или пережили блокаду, и многие из них считали, что эвакуированные, как бы отсиделись в тылу, они не приняли вот эти мучения, всего вот этого всего не пережили, и пребывание в эвакуации становится таким клеймом. Ну ещё бы я выделила здесь категорию например мужчин, годных по возрасту для военной службы, – ну, например, которые в эвакуацию уезжали, уезжали с промышленными предприятиями, имели бронь и проработали там всю войну. Вот особенно как бы на них вот тоже это клеймо попадало. Вот эта причина тоже касалось не только евреев, но всех эвакуированных.

А вот третий и четвёртый факторы уже конкретно касались эвакуированных евреев, на мой взгляд.

Третье – это антисемитские настроения, которые царили на территориях, освобождённых от оккупации, и четвёртое — это напоминание о Холокосте в этих вот местах, освобождённых от оккупации.

Ну теперь немножко пройдусь по каждой чуть подробнее.

Первая — по поводу жилья. Одной из наиболее часто возникающих сложностей при возвращении евреев становилось то, что и возвращаться было некуда. Об этом мы узнаем из немногочисленных источников личного происхождения, в которых евреи вспоминают время после окончания войны и Холокоста.

Сегодня об этом немножко уже говорили. Я бы хотела ещё отметить постановление 16 февраля 1942 года – вышло постановление об освобождении жилой площади на территориях, освобождённых от оккупации. То есть фактически эвакуированные вот этим постановлением лишались прав на свою жилую площадь по возвращении домой. То есть у них могли законно совершенно забрать. Ну имущество — это не касалось частных домов, касалось квартир, и это не особо касалось Москвы и Ленинграда. Там история была немножко другая. Если человек, находясь в эвакуации, платил за жилье все это время, за то жилье, которое у него в Москве или в Ленинграде, то он право на свою жилплощадь сохранял. Ну это как бы на бумаге. На самом деле, на практике все было гораздо сложнее. Историй было много. Истории драматичные. Часто было просто некуда возвращаться, жилье было уничтожено бомбёжками, разрушено или что-то ещё, либо занято другими людьми. Так, Л. Лебедев отмечал, что: «Мы возвратились в Невель, но это был уже другой город. 1200 евреев фашисты расстреляли в пригороде, на «Голубой даче». […] Наш дом сохранился, но требовал капитального ремонта, имущество было разграблено». Еще одна выжившая, Лея Кантор вспоминает, что конфликты случались и среди еврейского населения: «Часть дома, принадлежавшую нам, отсудили соседи-евреи, вернувшиеся в 1943 г. […] Чтобы получить нашу квартиру обратно, пригодились спасенные мамой документы». Практические все евреи, которые вернулись на места прежнего проживания, вспоминали о том, что от имущества ничего не осталось – какие-то ценности удавалось сохранить, но продать их в послевоенное время было тяжело. Старые квартиры занимали новые жильцы, которые не соглашались пускать старых жильцов, вынуждая их искать новое место жительства. Многие начинали жизнь заново, уезжали в другие города или пытались заново закрепиться на новом месте.

Вот здесь пытались, конечно, через суд или какими-то способами вернуть своё жилье. Про судебные разбирательства — я смотрела на многочисленные свидетельства и обратила внимание, что время судебных разбирательств чаще всего – не всегда, но чаще всего – местное население и суды вставали на сторону тех, кто пережил оккупацию, а не тех, кто приехал и вернулся из эвакуации. И общественное мнение так же не поддерживало вернувшихся из эвакуации.

Многие вспоминают, что помогали им редкие знакомые или соседи, приходилось выживать. Берман вспоминает, что с антисемитизмом столкнулся впервые в 1944 году, когда его семья вернулась после эвакуации в Ленинград, и пишет, что одноклассники стали называть меня Сарой, потому что в воде была такая песенка про Сару.

Ну и по последнему фактору ещё скажу. Эвакуированные евреи испытывали дополнительные трудности материального и морального порядка. Они возвращались фактически на кладбище. Это было морально очень тяжело, и они писали в своих воспоминаниях: «Наша квартира была занята, всех евреев, которые не успели убежать, немцы убили. Можно ли там жить с этой памятью?»

Если мы проанализируем письма, то обратим внимание на то, что евреи, которые служили на фронте, они уже в письмах домой, а уже заранее, в 1943–44, писали, что мы освобождаем территорию, и мы видим вот эти последствия Холокоста, и это страшно, и если вы вернётесь, то вы увидите вот этот ужас. Например, Горелик писал в письме жене и детям в 1944 году: «Представь, что осталось от такой большой нашей дружной семьи. Моих родителей тоже нет. Прошёл всю Украину, видел и слышал, как немец проклятый и что сделал с евреями – просто рассказать нельзя, а описать тем паче. Очень страшно возвращаться».

Многие евреи узнавали, возвращаясь от соседей и от тех, кто остался в живых, вот эти все страшные истории про своих родственников и эти подробности. О царивших среди евреев, вернувшихся на прежние места жительства, настроениях вспоминают очевидцы: «Одни люди приезжали, другие – уезжали. В основном это были евреи, которые остались в живых и возвращались из эвакуации в свои городки и местечки. Там мы постоянно слышали рассказы о трагедии, постигшей еврейский народ, узнали, как немцами и полицаями проводились массовые расстрелы на оккупированной территории, как русская жена спасла своего мужа-еврея и своих детей. Или наоборот, как жена пошла и сдала своего мужа, чтобы спасти детей, а потом немцы расстреляли и мужа, и детей ее, и она сошла с ума». Все вокруг напоминало евреям об их положении и о трагедии их народа, что с подвигло еще несколько крупных волн эмиграции. Пережившие Холокост отмечают, что возвращаться на бывшие места жительства для них до сих пор является серьезным испытанием.

В целом, завершая свой доклад, хочу сказать, что даже после окончания войны и Холокоста евреи не чувствовали себя в безопасности и не могли вернуться к привычному для них довоенному образа жизни. Эта вот культурная травма оказывала очень сильное негативное влияние на социум в целом и имеет большую силу инерции, и артикуляция культурной травмы вот этой стигматизированной социальной группой – я бы в целом эвакуированных назвала стигматизированной группой – способствует переосмыслению событий прошлого и формирует более объективную историческую память.