Вступительный доклад на одноименной международной зум-конференции, проведенной движением «Хазит ха-кавод» и Институтом им. Бен-Цви.

Иерусалим, 21 февраля 2021

Спасибо организаторам за выбор темы, которая мне лично очень близка.

И как как человеку и как учёному, ну и важная тема. Здесь я затрону некоторые совершенно общие аспекты, касающиеся эвакуации. Начнём с того, что эвакуация гражданского населения, включая евреев, не была исключительным советским проектом во время Второй мировой войны. Другие страны занимались эвакуацией гражданского населения также – Англия, Франция, та же нацистская Германия. Эвакуация могла начинаться из-за опасений наземного наступления вражеских армий или бомбардировок с воздуха, а также могла бы носить стратегический характер или превентивный – то есть, когда существовало опасение, что будет такое нападение и так сказать гражданское население пострадает или часть его. Затем надо сказать, что в общем и целом вывоз, вывод гражданского населения с территории, которой угрожал враг, безусловно являлся и является частью военного искусства или военной стратегии, потому что в современном мире война — и тогда тоже — велась за ресурсы, и люди, безусловно, воспринимались как ресурс в войне.

Следующий момент, который надо упомянуть, хотя он, вроде бы, и лежит на поверхности, тоже, конечно, что, несмотря на то, что, как совершенно справедливо указал д-р Александр Берман , без Красной армии европейское еврейство было бы полностью стёрто с карты, и это все абсолютно так, и здесь я подписываюсь под каждым словом,  мы должны одновременно помнить, что Советский Союз был очень жёстким государством. А в период, который мы здесь рассматриваем, то есть — Великая Отечественная война, он был, может быть, скажем, на пике своей жёсткости. Эта страна, куда спокойнее чем другие страны в то время, относилась к возможности потери жизни даже миллионов своих граждан для достижения больших целей.

Следующий момент, который я хотел бы затронуть, тоже, конечно, связан с эвакуацией – это политика выжженной земли, де-факто декларированная и по возможности даже проводившаяся советским руководством в самого начала немецкого вторжения, идея которой заключалась в том, чтобы не оставить немцам никаких ресурсов. По возможности переложить, если хотите, эту головную боль, как управлять этими оккупированными территориями, в том числе и людьми, целиком и полностью на них. И конечно, эта политика безусловно имела отношение и к политике эвакуации, как скоро увидим.

Несколько слов о предвоенном планировании в том, что касалось эвакуации гражданского населения. Такое планирование имело место быть, но оно, конечно, не получило особого развития в предвоенном Советском Союзе, потому что господствовала концепция, что война будет проходить с первых дней на вражеской территории, и, соответственно, зачем заниматься развитием таких оборонительных стратегий, как эвакуация населения или эвакуация промышленности, если с первого момента, с первого дня война будет перенесена на территорию противника. Конечно, действительность оказалась совсем другой. С первого дня война происходила на советской территории, и поэтому важнейшие решения, касающиеся эвакуации промышленности и гражданского населения, должны были приниматься в течение исключительно короткого промежутка времени.

Хотя, безусловно, фактор времени тут присутствовал, потому что мы говорим об очень большой, гигантской, можно сказать, стране, и при всем темпе блицкрига немцы, конечно, занимали советские территории постепенно, и если Советский Союз планировал эвакуировать, в том числе и гражданское население, то он имел больше времени на осуществление своих планов, если территория находилась дальше к востоку от бывшей советско-германской границы. То же самое, конечно, касалось и простых людей, если у них был в запасе не день, а неделя, месяц, может быть несколько месяцев, и это существенно увеличивало их шансы эвакуироваться – будь то официальные советские проекты эвакуации, когда людям приказывали эвакуироваться, или если ему удавалось впрыгнуть в вагон уезжающего поезда в прямом или переносном смысле.

Несмотря на декларируемую политику «выжженной земли», идея о том, чтобы полностью вывести, увести гражданское население с угрожаемых территорий, никогда не рассматривалась всерьёз советским руководством по ряду причин. Первая из тех, которые можно упомянуть – это просто нереалистичность этого проекта, а с учётом сжатых сроков, так сказать, это совершенно не рассматривалось.

Вместе с тем были группы населения, в отношении эвакуации которых советское государство проявило самый живейший интерес, и они однозначно упоминались, в первую очередь, в правительственных директивах, касающихся эвакуации гражданского населения. Прежде всего, это были те группы, которые были необходимы для выживания страны или режима – неважно, как мы это назовём.  Для тех, кто должны были принять участие в восстановлении военной промышленности и также, люди, которые являлись частью советского правительственного аппарата в самом широком смысле этого слова. Речь шла, согласно официальным указам, о советских партийных чиновниках, советских чиновниках – то бишь бюрократия высшего и среднего уровня и служб безопасности; иногда в эти списки попадали и более мелкие чиновникам. А также – это тоже важный момент – эвакуация членов их семей. Эти люди должны были быть абсолютно эвакуированы, и никто их вообще не спрашивал, хотите ехать или не хотите, директивы были совершенно однозначны.

На следующем уровне подразумевалась эвакуация всех людей, задействованных в оборонной промышленности. Поскольку советская оборонная промышленность была очень значительной, речь, безусловно, шла о тысячах и тысячах людей, и тоже о членах их семей.

Более низкий уровень по степени значимости этого для советского государства – это эвакуация людей, которые занимались сельским хозяйством, перегоняли стада, например. Тут в отношении эвакуации членов семьи не было сказано однозначно, насколько мне было известно. Ну и, так сказать, на самом низком уровне, который по большому счету отдавался на откуп местной администрации – ей предстояло решить, эвакуировать этих людей или нет, в какой степени, с семьями или без. Это были так называемые всевозможные людские ресурсы в зависимости от ситуации на местах.

Безусловно, очень много в данной ситуации де-факто, хотя это в приказах не говорилось, зависело от местной администрации, от того, насколько она была заинтересована эвакуировать, хотела эвакуировать, ну и конечно, от того, какие у неё были возможности сделать это.

Все перечисленные до сих пор категории относились к тем людям, включение которых в эвако-списки можно понять исходя из соображений холодной логики. Вместе с тем не всюду, но достаточно часто приказы, исходившие из Москвы, говорили об эвакуации детей и пожилых людей, в том числе и больных людей, вклад которых в оборонную промышленность или бесперебойное функционирование хоть какой-то промышленности в Советском Союзе вообще не рассматривался. То бишь, парадоксальным образом, несмотря на всю советскую жёсткость и ограниченность ресурсов, вот эта последняя категория наиболее приближается, по моему разумению, к какой-то гуманитарной инициативе, выражаясь современным языком.

Ну и, конечно, ко всей этой гигантской государственной программе надо добавить очень большое число эвакуированных, которые ехали, можно сказать, «дикарём», то бишь, люди, которым удалось добиться разрешения быть включёнными в списки, или они просто рискнули и поехали.

Советская программа эвакуации создала очень большую инфраструктуру, достаточно часто этим людям удавалось спастись, хотя у них не всегда были все нужные разрешения, но и в любом случае это был шанс спастись. Советская эвакуационная программа давала такую возможность. В других местах такой возможности не было, и сам факт, что было куда эвакуироваться, и государство дозволяло в той или иной степени эвакуироваться, – это очень значимый фактор, потому что, конечно, в других странах он отсутствовал. Надо сказать, что советские просторы, российские просторы – это важнейший фактор: очень большая страна, и у немцев даже в планы не входило завоевание всего советского пространства, по крайней мере в сорок первом году, а по-моему, даже и далее.

Теперь несколько слов об эвакуации евреев в Советском Союзе. Это, конечно, касается более широкого вопроса: кто вообще бежал от приближающейся немецкой армии. Речь здесь идёт о людях, у которых был выбор, которые приняли решение эвакуироваться, будучи в здравом уме и трезвой памяти. По большому счету, речь идёт о нескольких группах населения, которые ощущали совершенно явственно, что ничего хорошего крушение советской власти и замена её чем-то другим им не светит. Речь идёт о трёх больших группах населения. Это коммунисты и комсомольцы, все люди, связанные с советской властью, прежде всего с Коммунистической партией, ну и конечно, работники служб безопасности. В широком смысле речь шла о тех, чья эвакуация не была признана необходимой, тех, кто могли решить сами, тех, кто понимал, что ничего хорошего им не светит.

Вторая достаточно большая группа населения – это жены и член семей красных командиров. Надо сказать, что немецкая пропаганда достаточно много говорила, что она сочтется с этими людьми, потому что их мужья задерживали продвижение немецкой армии, и очень большой поток эвакуированных был именно из этой группы населения.

И, конечно, евреи. Евреи – это отдельная большая, единственная, по большому счету, этническая группа, над которой нависла особая угроза. В первые недели или даже пары месяцев войны ещё не было понятно, что конкретно им грозило при немецкой власти, но значительному большинству евреев было понятно, что ничего хорошего им не светит. Что конечно, вызвало соответствующую реакцию в желании убежать, уйти, уехать от приближающихся немецких армий, по возможности, как можно дальше.

Следующий момент, который я бы хотел осветить, связан с отношением остающегося на угрожаемых и в скорости оккупированных территориях местного населения по отношению к евреям, которые бежали на восток и эвакуировались на восток. Тут весьма заметен был всплеск антисемитизма. И люди ощущали вероятное приближение немецкой армии, ее лозунгов в свете политики немцев по отношению к евреям. Приведу вам буквально одно свидетельство, с которым столкнулся совсем недавно. Речь идёт о Восточной Украине. Семья политрука эвакуировались с самим политруком. Красная армия эвакуируется на Восток, политрук не еврей. Подвода с его скарбом была остановлена толпой, которая напала на него с криками «жид». Ему удалось спастись, семье удалось спастись после того, как он показал, что он не относится к данной группе населения. Можно себе представить, что если б ему не удалось это доказать, встреча эта закончилась бы иначе. В воздухе, безусловно, это присутствовало.

Ну и, конечно, второй момент, связанный с эвакуацией евреев, это то, что для остающегося населения освобождались квартиры, комнаты – безусловное благо с точки зрения советского населения, которое пребывало в очень скученных жилищных условиях.

Прибытие большого количества евреев, движение большого количества евреев создаёт совершенно новую динамику в Советском государстве в период войны. Насколько большое это было количество евреев, об этом будет рассказывать следующий докладчик, но не подлежит никакому сомнению, что евреев было очень много среди этих толп эвакуированных. В первую очередь, речь идёт о людях, которые решили сами эвакуироваться, а не тех, эвакуация которых была предписана властями. И всему этому организму советского государства предстояло определиться, как относиться к такому большому количеству евреев. И каждая часть этого организма реагировала по-своему.

Начнём с правительства. Советское правительство, которое достаточно быстро это осознает, ведёт статистику эвакуированных, в том числе и по национальности.  Достаточно быстро центральные советские власти, анализируя списки эвакуированных, в том числе и их национальный состав, анализ которого проводился Советом по эвакуации, понимают, что среди эвакуированных очень много евреев.  Речь идёт об их числе и в абсолютном значении, и в процентах. Например, по состоянию на первое октября 1941 года местное представительство совета крайисполкома Краснодарского края провело анализ национального состава эвакуированных в этот край и пришло к выводу, что евреи составляли семьдесят три процента среди эвакуированных. Конечно, цифра очень велика, в других местах она была сильно ниже, но в любом случае мы говорим о значительном количестве, вне всякого сомнения. С точки зрения действий советского правительства, отношения советского правительства, конечно, в первые же месяцы войны оно, прежде всего, было озабочено своим собственным выживанием и независимостью советского государства, но надо иметь ввиду, что уже с первых месяцев войны Советский Союз начинает заигрывать с мировым еврейским общественным мнением – если вы помните радиообращение представителей еврейской интеллигенции, конец августа сорок первого года – и, я бы сказал, нащупывает свою линию в мировой еврейской политике. И безусловно вот эта линия, как бы вырисовывающаяся, как «спасителя мирового еврейства», ощущается, и хотя может быть она не артикулируется полностью, но она ощущается буквально с первых месяцев войны. Поэтому вот такие были взгляды, насколько можно понять, советского центрального правительства; не факт, что оно транслировало это обязательно – это передавалось бы на уровне политики местным администрациям – но в такой централизованной стране, как Советский Союз, это было важно.

Следующий момент связан с безопасностью. Советский Союз, как нам всем хорошо известно, особенно в то время, был страной, которая, можно сказать даже, была помешана на вопросах безопасности. Шпионы чудились всюду, в предвоенные годы это вылилось буквально в истерию в поиске мнимых шпионов на всех просторах советского государства. Немудрено, что и бдительные советские люди, о которых пелось в предвоенной песне: «чтоб спокойно ваши дети спали, эти люди никогда не спят», углядели и среди огромной массы людей, перемещающихся на Восток, потенциальных шпионов, которые, как как писалось в одном из отчётов НКВД, используются немецкими органами для того, чтобы распространять пораженческие слухи и шпионить. Если абстрагироваться от еврейского фактора, то сама эта мысль, на мой взгляд, не лишена здравого смысла, потому что, безусловно, можно себе представить, что для немцев это была редкая возможность заслать шпиона в самые глубокие советские тылы. У людей часто не было никаких документов – поди, проверь, кто, что? когда он проверит? –  а он потом может чего-то узнать.

Но насколько мне известно, кроме общей истерии, которая витала в воздухе насчёт эвакуированных и беженцев, не было зафиксировано ни одного реального случая разоблачения шпионов, настоящих шпионов, которые под личиной эвакуированных проникли, проникали в советский тыл и хотели что-то выведать. Таких случаев не было зарегистрировано. И таким образом эта истерия, несколько не характерно для Советского Союза, поиска шпионов, сходит на нет.  Может быть, на это повлияло в свою очередь и советское центральное правительство, которое, как я уже говорил, начинает заигрывать с мировым еврейским общественным мнением, и, поэтому ситуация не способствовало поиску шпионов среди эвакуированных и беженцев, среди которых было так много евреев.

Несколько слов об отношении местного населения в районах, куда направлялись беженцы, евреи, по отношению к евреям-беженцам. Поскольку мы говорим о перемещении колоссальных масс населения, речь идёт о целой гамме чувств. Нельзя мазать все это одним цветом и утверждать, что процветал махровый антисемитизм, или, наоборот, всюду встречали с распростёртыми объятиями. Было, конечно, и то, и другое. Очень много зависело от времени прибытия. Те, кто пребывали в начале, могли рассчитывать с большой долей вероятности на тёплый приём, притом что очень часто у самого встречающего населения ничего за душой не было. Бедность была страшная, тем не менее сочувствие к людям, которые вынуждены бежать через всю страну, безусловно, присутствовало, и это отмечается немалым количеством эвакуированных, которые попадают как раз вот в эту самую первую волну. Иногда это вот первая волна растягивается по времени, если зависит от добросердечности местных людей. Местное население было само очень бедное, бедность тогда была основным фактором. Важный момент заключался в том ещё, как выглядели эвакуированые: если речь шла о людях, которые эвакуировались из западных, недавно присоединённых советских областей, то люди выглядели побогаче, чем средний советский человек. И это бросалось в глаза. Они могли отличаться и одеждой, и своим скарбом, и даже своими причёсками. Достаточно естественно, это часто не вызывало восторга среди местного населения, которому надлежало принять участие в приёме этих эвакуированных. В общем-то, люди должны были потесниться и пустить людей в своё жилье. И, конечно, получилось так, что бедному человеку власть приказывает потесниться и пустить обеспеченного человека к себе в дом, это вызывает чувство несправедливости. О тёплом приёме в таких условиях, видимо, вряд ли могла идти речь.

По мере того, как местное население или часть местного населения понимает, что значительная часть эвакуированных, или хотя бы части эвакуированных, зависит от региона, являются евреями, то этнический фактор начинает играть роль в отношениях между местными людьми и эвакуированными. Появляется вопрос – относиться ли к этим евреям как к своим? Как ракета – по системе «свой — чужой». Если это был советский еврей в полном смысле этого слова, который говорил на том же самом русском языке без акцента, это был положительный фактор, способствующий сближению; если он ещё был одет так же бедно, и такой же у него был скарб совершенно нищенский, то тогда это, конечно, способствовало сближению и на социальной почве. Если же у него водились денежки, у него были вещи, которые можно было поменять, и сам он выглядел как такой западный человек, который попал волею судьбы в советский тыл, то присутствует и антипатия, выражавшаяся нередко в антисемитизме, проявления которого среди местного населения начинают фиксировать официальные советские органы.

Официальные органы с беспокойством фиксируют проявления антисемитизма. Я могу привести краткую историю из эвакуации моей собственной семьи, которая была эвакуирована из блокадного Ленинграда за Урал. Два слова буквально, чтобы оживить академическую дискуссию. Они попали в какую-то Богом забытую деревню, и всем жителям деревни надлежало принять кого-то из эвакуированных. Но однако же у всех у них было право вето на приём того или иного человека, той или иной семьи. И когда речь дошла до моей бабушки с моим папой, царство им небесное, местная жительница спросила председателя колхоза: кто это? Он взглянул в бумаги и сказал: евреи. Она говорит: не, не возьму. Он с изумлением воззрился на неё, говорит: «А почему, товарищ Иванова?» А она говорит: «Они вещи воруют из домов». Он говорит: «Какая же вы неграмотная, товарищ Иванова, это цыгане воруют, в евреи – нет». «Точно?» «Тогда беру».  Возвращаемся к академической дискуссии.

Фактором, который надо упомянуть при отношениях местного населения и евреев, были и деловые отношения и такие деловые возможности, возникающие от прибытия большого количества людей и необходимости того, чтобы они каким-то образом выживали. Процветает чёрный рынок. Люди меняют вещи, которые они привезли, какие-то предметы быта, которых не было у местных людей, на еду. И это, безусловно, способствует оживлению торговли, и какие-то может быть средства появляются или редкие, недоступные вещи для местного населения. Также и возможность сдать жилье новоприбывшим тоже играет роль. Официально советские люди должны были делать это все бесплатно. Но де-факто возникает такой рынок вторичного жилья, потому что не все из беженцев были удовлетворены предоставленным им жильем.

Возникают новые возможности, которые тоже влияют на формирование отношений между беженцами и местным населением. Не нужно идеализировать эту картину, очень часто эти отношения тоже будут окрашены в антисемитские цвета, обвинения в преобладании евреев, которые участвуют в незаконных операциях на чёрном рынке и многочисленные истории об уклонении евреев от участия непосредственно в защите страны – это все составные той реальности. Знаменитые частушки типа «Иван воюет в окопе, а Абрам воюет в рабкоопе» – тоже часть той действительности и того времени.

И в завершении, конечно, отдельная большая тема — это возвращение эвакуированных домой. Тут тоже масса вопросов остаются, потому что очень много зависело от того, возвращаются ли они на территории, которые были хоть немного оккупированы немецкой армией, или же это были и остались советские территории, как Ленинград. Конечно, на территориях, которые были оккупированы Вермахтом, ощущается просто в воздухе махровый антисемитизм, и много-много времени уйдёт, пока он рассеется. Ну и важнейшим дополнительным фактором, с который сталкиваются возвращающиеся евреи – это где жить.

Их жильё с очень большой долей вероятности занято.  Как добиться справедливости с точки зрения возвращающихся евреев, то есть, выселения? А местные люди считают, что это как раз и справедливость. Они здесь живут, и тут какие-то евреи возвращаются. Вопрос, каким образом эти люди получили жилье при немецкой или советской власти, он тоже висит в воздухе.

Ну и самая последняя мысль касается статистики и механизма эвакуации. Самый большой вопрос, конечно, который вот витал и витает в воздухе до сегодняшнего дня, касающийся эвакуации, можно сформулировать самым простым образом: помог ли Советский Союз спастись евреям?

Вопрос, частью которого является гигантский эвакуационный проект. Во время Холодной войны, а это десятки лет, когда формировались поколения, западный подход заключался в том, что не особенно помог Советский Союз, согласно господствовавшим на Западе и в немалой степени в Израиле подходам. В лучшем случае он сидел сложа руки, не поощряя эвакуацию евреев или не сообщая евреям, что им надо бежать. И причина заключалась либо в советском антисемитизме, либо просто в общем безразличии к человеческой жизни. И таким образом – опять-таки это подход, который господствовал во время Холодной войны, – Советский Союз, безусловно, являлся таким образом соучастником в немецких преступлениях. Это было очень серьёзное обвинение в потворстве геноциду. На самом деле действительность была куда более сложная. Стоит упомянуть, что Советский Союз в этом вопросе парадоксальным образом практически не занимался контрпропагандой во времена Холодной войны, предпочитая вообще обходить взрывоопасную еврейскую тему. И вопрос сбалансированного подхода или восстановлении исторической справедливости остался нам, следующим поколениям, которые занимаются этим вопросом после падения Советского Союза, после открытия архивов. Значительное количество советских архивов, касающихся эвакуации, открыты и доступны исследователям.

И сегодняшнее движение за понимание роли эвакуации вписывается в общую тенденцию борьбы за историческую память. Кто внёс больший вклад, кто помог людям, которые иначе бы стали жертвами? На мой взгляд, это благотворное явление, которое можно только приветствовать, и эта конференция, я надеюсь, внесёт свою скромную лепту в создании более сбалансированной картины, касающейся эвакуации советских евреев и роли этого процесса в спасении остатков еврейского народа в период Холокоста.