Сердце хранит память о близких и о героических днях блокады

Наша большая семья Кульмасов — родители, четыре брата и я — после революции жили в Опочке, небольшом еврейском местечке бывшей черты оседлости. Опочка, утопающая в зелени садов, расположенная на берегах реки Великой, была в то время приграничным городом. Рядом — граница с буржуазной Латвией.

Отец сапожничал, дети росли и с годами стали покидать родное гнездо.

Старший брат Лева (Лейба), окончив техническое училище, первым уехал под Москву, где секретарствовал в райисполкоме небольшого городка. Перед тем он женился, жил с семьей в пос. Осино недалеко от Луги. Война застала его в этих местах, и он ушел в партизаны. Его военная судьба сложилась не только из-за немцев, но и от недоверия своих.

Два средних брата — Ефим (Афроим) и Александр (Саул) — перед войной жили в Ленинграде. Ефим в первый день войны был призван на флот. На следующий день Александр ушел добровольцем. Оба воевали под Ленинградом и оба пропали без вести в первый месяц войны. До сих пор не могу найти ни одной родной могилы.

Пропал и младший брат Илья, 1923 года рождения. Пропал под Белевым тоже в 1941 году. Перед войной, по окончанию школы, он поехал в Москву поступать в летное училище. Успешно сдав экзамены, вернулся в Опочку; ждал решения приемной комиссии и вызова. 20 июня 1941 года, накануне нападения немцев, из Тушино пришел вызов в летную школу, исполнялась юношеская мечта дорогого брата. Но в неразберихе войны, творившейся в приграничном городе, военкомат не посчитался с вызовом и мобилизовал Илью в войска НКВД. Со своей частью Илья, отражая нападение немцев, отходил на Белев. Под Белевым он погиб. Место его гибели и захоронения остались неизвестными.

Мои дорогие родители — Хаим Лейбович и Сифра Афраимовна, оставшиеся в Опочке, были зверски убиты немцами.

Так не стало большой семьи Кульмасов. Осталась одна я. Перед войной я работала конструктором на заводе «Прогресс». До ухода братьев на фронт жила вместе с ними. 24 июня 1941 года меня и моих друзей комсомольцев по распоряжению Наркома вооружений направили в командировку в г. Горький конструкторами на танковый завод. Срок командировки — один месяц. Работали мы, понимая ответственность момента, по принципу «надо». Не считаясь со временем, днем и ночью, разницы не было — надо так надо!

Прошел месяц, нас поблагодарили, но уезжать домой не разрешили. А вернуться без разрешения мы не могли — война… Добиться разрешения было очень трудно. Ленинградские специалисты и перед войной ценились высоко, а в войну особенно. Командированных из других мест отпускали по первому требованию. А нам предлагали помощь в розыске родных, в устройстве на работу, в поиске жилья. Только бы мы остались. И все же несколько человек отпустили. В том числе и меня.

Поехали мы вшестером. Добрались до Рыбинска. Надежды ехать дальше — никакой. Вокзал забит эвакуированными с детьми, нам ничего не оставалось делать, как ждать на реке Шексне. Тяжелое ожидание отъезда неожиданно обернулось надеждой: прибыл эшелон с лошадьми, шедший на Ленинград. Нам разрешили добираться в «телячьих» вагонах вместе с лошадьми. Несмотря на все неудобства, нам это казалось счастьем.

В день нашего приезда в Ленинград горели Бадаевские склады. Лишь позже мы могли осознать, какими тяжелыми последствиями это обернется для города. Осознать, что такое блокада, что такое война для осаженного города.

Завод, на который мы вернулись сразу же по приезде, был уже эвакуирован в Омск. Нам предложили уехать в Омск с другим оборонным предприятием — заводом №4, находившимся на Васильевском острове. Естественно, мы отказались. По чистой случайности наши трудовые книжки оказались в ЦКБ №22, выпускавшем мины и гранаты. Нас зачислили в пиротехническую лабораторию, где начиняли изделия тротилом. Отработала в лаборатории до тех пор, пока не начались осложнения с легкими, вызванные действиями паров тротила.

Меня перевели в конструкторское бюро.

Когда я вернулась в Ленинград, никого из братьев в городе уже не было. Поселилась я у своих двоюродных сестер в доме на углу Невского и Фонтанки. Отсюда я ходила пешком на работу на Выборгскую сторону. Однажды, проходя по улице Пестеля, я увидела большие дровни с голыми телами людей. У трупов, лежавших на дровнях, были вырезаны мягкие места. Я долго стояла, прислонившись к дому в оцепенении, не имея сил двинуться с места. Когда я наконец добралась до работы, меня не могли узнать — я была седая. Несколько дней не могла вернуться к сестрам и оставалась на работе. До сих пор, когда меня расспрашивают о днях блокады, просят поделиться воспоминаниями, я не могу перебороть себя и рассказать то, что я видела на улице Пестеля. У меня стынет кровь и останавливается сердце.

Время все же лечит. Через несколько дней я заставила себя вернуться к жизни и пошла к сестрам. Но на работу уже выйти не могла. Я едва держалась на ногах.

Слава Б-гу, мы дожили до снятия блокады, увеличили пайку хлеба, выдали первую норму сливочного масла. Я его только попробовала, и у меня начался голодный понос. Я потеряла сознание. Сестры не смогли привести меня в чувство, завернули меня в клеенку и положили на кухне не в силах отвести в морг. Они приняли меня за мертвую. На мое счастье, вернулась одна из сестер, работавшая от Военно-медицинской академии на санитарном поезде. Увидев всю эту картину, она быстро спустилась к Фонтанке, принесла ведро воды, залила огромный самовар, который всегда стоял на кухне, быстро его растопила. Меня положили в корыто и залили теплой водой. Я пришла в сознание. Сестра вернулась в поезд, начальник поезда дал ей ложку риса и лекарство. Меня начали «восстанавливать». Я выжила, стала ходить на работу, а сестры эвакуировались. После войны они вернулись в Ленинград. Но сегодня ни одной из них нет в живых.

22 апреля 1942 года начальник КБ ушел на полигон на испытания, предупредив нас, девчонок, что если он не вернется к обеду 23 апреля, значит он умер, и чтобы мы пошли в военкомат, иначе мы погибнем. Он не вернулся. На следующий день, это был день моего рождения, мы пришли с заявлениями направить нас на фронт. Военком выгнал нас радостно. Ему нужны были конструкторы, технически грамотные специалисты для работы на базе восстановления самолетов и подготовки их к полетам. Мы нужны были как воздух. Нас тут же направили в школу ШМАС (младших авиаспециалистов) на заводе «Арсенал».

Мы успешно закончили школу. Об этом передали по радио, об этом писала «Ленинградская правда»! Первого мая мы уже были на базе. Работали, восстанавливали поврежденные самолеты, не выходя из ангаров ни днем, ни ночью. По 38–40 часов кряду, пока хватало сил. Все делали для того, чтобы утром летчик мог взлететь на задание. В части были два летчика-испытателя — Селезнев и Лукьянов. Вечная им память.

Ежедневно мы выдавали по истребителю. И так тридцать дней — тридцать истребителей и один тяжелый бомбардировщик. Это давалось сверхчеловеческими усилиями. Опять сработал принцип «надо». Мы валились с ног от усталости, но подымались снова и брались за работу. Подвиг Базы, а значит и наш вклад, был высоко оценен — Базу наградили орденом Красного Знамени. В настоящее время на Комендантском аэродроме, в 66-й школе, открыт музей Краснознаменной ремонтной авиабазы Ленфронта.

Возвращаясь памятью в те далекие годы юности, военных невзгод и потерь, я счастлива и благодарю Б-га за то, что меня хватило на всю войну, что я не посрамила своих родителей и дорогих братьев, отдавших свои молодые жизни за Отчизну. Вечная память. Я горда, что своим трудом отомстила фашистам за гибель моих близких.

Источник: «Так было… Дети войны о Холокосте». Воспоминания детей войны — блокадников Ленинграда и выживших в Холокосте. Санкт-Петербург, 2021.