Я родилась в Ленинграде. Семья – дедушка, бабушка, папа, мама и я со старшей сестрой. Мы жили в трёхкомнатной квартире старого петербургского пятиэтажного дома.

Когда началась война, мы жили на даче на станции Песочная, примерно в 30 км. от Ленинграда. Там была погранзастава на границе с Финляндией.

1941 год. Было воскресенье, первый солнечный день холодного ленинградского лета. К нам приехали гости – мамин брат с женой Беллой и двумя детьми 6 и 5 лет.

В первую же ночь мы узнали, что такое бомбёжка. Было очень страшно.

Утром все дачники потянулись к поезду. Мы вернулись домой. Ленинград был блокирован немецкой армией в начале сентября 1941 года. Блокада продолжалась 900 страшных дней. На этом фото я с сестричкой в 1936 г.

Не работает водопровод и канализация, нет электричества. Продукты по карточкам, но их не всегда удаётся «отоварить». Хлеб – 125г.на человека в день.

Город завален снегом, чистить некому. Морозы доходят до 35 градусов.

Постоянные бомбёжки, обстрелы. В школах занятий нет. По радио днём и ночью звучит метроном. Иногда эти звуки прерываются сообщениями голосом Левитана, сообщениям об оставленных городах… о боях или «Воздушная тревога! Воздушная тревога!»

Как выжить. И первое условие выживания в эту суровую зиму было – дрова. Отопление печное. К счастью у нас были заготовлены на зиму дрова. Под нашим домом в подвале были сараи. Мы спускались в подвал, мама взваливала себе на спину огромную вязанку дров, и мы с сестрой тащила по охапке на свой пятый этаж.

Что второе? – вода… В получасе ходьбы от нашего дома протекала речка Ждановка, приток Невы. Мама ставила на санки десятилитровый бачок с крышкой, и мы шли к речке. Мы с сестрой несли по бидону. Кто-то вырубил во льду набережной ступеньки к речке. Воду черпали из проруби. Как-то случилось так, что когда мы с водой добрались до дома, крышка бачка, полного водой, примёрзла, мы не могли дотащить сами на пятый этаж бачок, но кто- то помог нам. Даже в такое трудное время, когда у людей не было сил, всё равно находились отзывчивые и добрые люди.

Главная из бед – голод. Продукты выдавали строго по карточкам, но бывало и так, что месяц кончается, а выкупить продукты не смогли. Рано утром мама отправляла мою двенадцатилетнюю сестричку, закутанную в платок с соседкой, занимать очередь в магазине. Магазин открывался в 9 часов утра, но только первые двадцать человек могли что-то купить.

Вместо мяса был яичный порошок, вместо сахара – порошок какао. Масла не было, вместо него можно было получить серобелое вещество под названием лярд.

Нас спасал дедушкин самовар, большой, медный, в него клали щепки, он гудел, вода закипала. Два раза в день мы пили какао с маленьким кусочком хлеба. Днём мама варила что-то жидкое с крупой.

Ближе к весне в том районе, где мама должна была работать (хоть работы не было) формировался детский сад, туда и пригласили маму работать. Она была бухгалтером. Меня она устроила в группу круглосуточного пребывания. Там чем-то кормили, так удалось пережить зиму.

Конечно, к трём бедам прибавлялась и самая страшная – бомбёжки. После сигнала «воздушная тревога» мы спускались в бомбоубежище, но бабушке стало тяжело спус- каться, и постепенно мы перестали туда выходить, хотя мне было очень страшно.

Запомнился мне один вечер той зимы. Мы вышли из бомбоубежища после очередной бомбёжки и остолбенели: было светло, как днём. Небо было светло-розовым. Никто не расходился по домам. Скоро стало известно, что бомбы попали в Бадаевские склады. Горело масло, горели наши продукты… Когда мы поднялись в квартиру, мама положила на стол пакет с белыми сухарями и изюмом. Это были её запасы из мирного времени. Она выдавала нам раньше понемногу, а тут выложила всё на стол и сказала:

«Ешьте, сколько хотите». Она посчитала, что это конец.

Помню, я набила карманчик моего школьного передника изюмом и потом потихоньку лакомилась…

И вот ещё одна трагичная в эту зиму история.

Позвонили в дверь, телефонной связи в квартирах не было. Я пошла открывать. На пороге стояла тётя Белла (та самая жена маминого брата, которая с детками приезжала к нам на дачу). Она держала за руки детей – Фриду и Вову. Она сказала маме, что её муж, мамин брат скончался, он не мог терпеть муки голода, варил столярный клей, как делали многие, но его организм этого не выдержал, и он умер. А она больше не может видеть, как голодают её дети, она всё отдавала им, сама ничего не ела. У неё последняя стадия дистрофии, она уже не может есть и глотать.

«Спасите моих детей», – обратилась она к маме. – «Я знаю, что вы не откажете». И она тихо ушла без слёз, без прощания, ушла умирать. Они жили далеко от нас, вряд ли она дошла до дома, да и зачем? Замёрзшие трупы на улицах города были не редкостью…

Детей маме удалось устроить в детский дом, их вывезли на Большую Землю, и они выжили, а мальчика даже усыновили, возможно, он жив и сейчас, но не под прежней фамилией Лифшиц, а под фамилией Богатырёв.

В июле 1942 года мы эвакуировались «дорогой жизни» через Ладожское озеро на Большую Землю.

Дедушка скончался ещё в декабре 1941 года. Мир праху его. Бабушка была очень слаба, она не вставала. Но нам помогли, и мы все оказались на пароходе. Было очень много народу, все вповалку лежали на палубе.

Мне запомнилась жуткая качка, рвота, взрывы бомб. Но, видимо, есть Б-г, и мы оказались не на дне озера, а в городе Углич, Ярославской области. Бабушка там поправилась и прожила до 1954 года. А мы с сестрой, прожив два года в детском доме, где работала мама, с большим трудом в июле 1944 года вернулись в Ленинград.

Ещё одно горе настигло семью. В феврале 1945 года, когда близка уже была победа, на территории Германии погиб в бою мой папа. Вечная ему память!

Низкий поклон и бесконечная благодарность моей маме, которая собрала силу воли, разум – всё направила на выживание. Выжить, выстоять. Она и подарила нам жизнь.

Мама скончалась в Ашкелоне в 2007 года, на 102 году жизни.

Из книги «Военное детство. Сборник воспоминаний детей, нынче жителей Ащкелона (Израиль), переживших Великую отечественную войну». Изд. второе, дополненное. Ашкелон — Тель-Авив, 2015.